Точно сам он был олень,

Злу дивится, дню дивится,

Ну и зол, дивится, день!

А уж дню-то мало сроку.

Глянь на солнце: ввысь глядит,

Вниз идет. Уж скоро в долах

С волком волк заговорит.

Холм с холмом, тьма с тьмой смесится:

С горной мглой — долины мгла.

Скроет тура и оленя,

Скроет шкуру и рога.

«Матерь мощная! Царица

Векового рубежа,

Горной живности хозяйка,

Всей охоты госпожа,

Все охотники — сновидцы!

Род наш, испокон села,

Жив охотой был, охота ж

Вещим сном жива была:

Барс ли, страшен, орл ли, хищен,

Тур ли, спешен, хорь ли, мал, —

Что приснилось в сонной грезе —

То стрелок в руках держал.

Матерь вещая! Оленя

Мне явившая в крови,

Оживи того оленя,

Въяве, вживе мне яви!

Чтобы вырос мне воочью

Исполин с ветвистым лбом!

Чтобы снившееся ночью

Стало сбывшееся днем».

Помоляся, стал Мтварели

Хлеб жевать — зубам гранит!

Вдоль по берегу ущелья

Вверх глядит, вперед глядит.

Островерхие там видит

Скалы статной вышины.

Можжевельником покрыты,

Папортом опущены.

С можжевеловой вершины

Мчит ручей хриплоголос,

Пеной моет — все ж не может

Дочиста отмыть утес.

Встал охотник, встал, как вкопан:

Вот оттуда-то, с высот,

Раздирающий, сердечный

Стон идет — то зверь зовет.

Погляди! На самой круче,

В яркой росписи пчелы,

На площадке барс могучий

Вытянулся вдоль скалы.

Лапу вытянул по гребню,

С лапы кровь течет в ручей,

И, с водой слиясь, несется,

В вечный сумрак пропастей.

Стонет он, как муж могучий

Под подошвою врага!

Стонет, как гора, что тучу

Сбрасывала — не смогла!

Стонет так, что скалы вторят,

Жилы стынут…

     — Гей, не жди,

Бей, охотник! — «Нет! (охотник)

Бить не буду — не враги!

Он, как я, живет охотой,

Побратиму не злодей.

Пострадавшего собрата

Бить не буду — хоть убей!»

Но и зверь узнал Мтварели.

На трех лапах, кое-как,

Где вприхромку, где вприпрыжку,

Вот и снизился, земляк:

Смотрит в око человеку

Оком желтым, как смола,

И уж лапа на колено

Пострадавшая легла.

Осмотрел охотник рану,

Вытащил из-под когтей

Камень заостренным клювом

Беркута, царя ночей.

Снес обвал его сыпучий

На кремнистый перевал.

С той поры осколок злостный

Барса ждал да поджидал.

Пестрый несся, — злостный въелся.

Берегися, быстрогон!

Где пята земли не чует, —

Там и камень положён!

Выскоблил охотник рану,

(Лекарь резал, барс держал),

Пестротканным полосатым

Лоскутом перевязал.

Выздоравливай, приятель!

Не хворай теперь вовек!

Прянул барс, как сокол летом,

Горы-долы пересек.

Проводил стрелок глазами…

Подивились бы отцы!

Скоро лани станут львами,

Коли барс смирней овцы.

Тут — что было в жилах крови —

Вся прихлынула к лицу:

Легкий — робкий — быстрый — близкий

Зверя топот сквозь листву.

Глянул: широковетвистый,

Лоб подъемля, как венец…

Грянул выстрел — и в ущелье

Скатывается самец.

Еще эхо не успело

Прозвонить олений час —

Где олень скакал, спасаясь,

Мощный барс стоит, кичась.

Прорычал разок и скрылся,

Обвалив песчаный пласт.

Там, где барс стоял, красуясь,

Дикий тур бежит, лобаст.

Грянул выстрел — и с утеса

В бездну грохается тур.

Там, где тур свалился, — барс встал,

Пестрохвост и пестрошкур.

Перевязанною лапой

Тычет в грудь себя: «Признал?

Я-де тура и оленя

Под ружье твое пригнал!»

Не успел охотник молвить:

«Бог тебя благослови!» —

Нету барса. Только глыбы

Позади да впереди.

Тьма ложится, мрак крадется,

Путь далек, а враг незрим.

Не луне — вдове — бороться

С черным мороком ночным.

Где-то плачется лисица, —

Худо ей, — недобр ей час!

Други милые, примите

Времени седого сказ.

Крадется к городу впотьмах

Коварный враг.

Но страж на башенных зубцах

Заслышал шаг.

Берет трубу,

Трубит во всю мочь.

Проснулась ночь.

Все граждане — прочь

С постели! Не встал лишь мертвец в гробу.

И меч

Говорит

Всю ночь.

Бой в каждом дому,

У каждых ворот.

— За мать, за жену!

— За край, за народ!

За право и вольность — кровавый бой,

Бог весть — умрем или победим,

Но долг свой выполнил часовой,

И край склоняется перед ним.

Не спавшему — честь!

Подавшему весть,

Что воры в дому, —

Честь стражу тому!

Но вечный укор,

Но вечный позор,

Проклятье тому —

Кто час свой проспал

И край свой застал

В огне и в дыму!

С сердцем чистым и горячим

Этот мальчик взрос.

У людей на это сердце

Непрерывный спрос.

За живой кусочек сердца,

Теплый, развесной,

Платят женщины — улыбкой,

Девушки — слезой,

Люд читательский — полушкой,

Богатей — грошом.

И растет поэту слава —

Сердце хорошо!

Так и шло, пока не вышло

Сердце, — ни крохи!

И пришлось поэту спешно

Прекратить стихи.

— О чем, ну, о чем, мой цветочек?

Не жаль тебе розовых щечек?

Не жаль — голубого глазка?

— Тоска!

— Прогоним! Пусть тетушку точит!

А мы — позабавимся! Хочешь,

На санках тебя прокачу?

— Хочу!

— Теплее закутайся, птичка!

На ручки надень рукавички

И носика не заморозь!

— Небось!

— Назад не гляди — сделай милость!

Уже не одна закружилась

Головка от быстрой езды!

— Следи!

— Конь голубя бьет в полете!

А ну как на повороте

Нас вывалит из саней?

— Скорей!

— Уже городские башни

Пропали. Тебе не страшно,

Что сгинул родимый дом?

— Вдвоем?

Конь шалый, ямщик неловкий.

Легко потерять головку

От эдакой быстроты!

— Есть — ты!

— Конь — сокол ширококрылый!

Все веки запорошило —

Где Запад и где Восток?

— Восторг!

— Откуда в степи пригорок?

А ну, как с горы да в прорубь —

Что скажешь в последний миг?

— Шутник!

— А вдруг на Москву — дорога?

В тот город, где счастья — много,

Где каждый растет большим?

— Спешим!

— Все стихло. Мороз не колет…

Умаялся колоколец.

Нас двое не спит в ночи…

— Молчи!

Ты говоришь о Данта роке злобном

И о Мицкевича любившей мгле.

Как можешь говорить ты о подобном

Мне — горестнейшему на всей земле!

Ужели правды не подозреваешь

И так беды моей не видишь ты,

Что розы там с улыбкой собираешь,

Где кровь моя обрызгала шипы.

На трудных тропах бытия

Мой спутник — молодость моя.

Бегут как дети по бокам

Ум с глупостью, в середке — сам.

А впереди — крылатый взмах:

Любовь на золотых крылах.

А этот шелест за спиной —

То поступь Вечности за мной.