Когда я поднимаюсь обратно из темной дыры нижнего отсека на промежуточную платформу, где идет работа, меня, наконец, узнают и успокаиваются.

Я подсаживаюсь и иронически замечаю: «Ну, что, уже пошабашили? Рановато, еще три часа до смены». Добродушные улыбки, желание свести инцидент к шутке: «У нас часов нет, устали. Вот старшой и пошел на берег справиться, да и пропал, а мы его ждем. Спасибо, что вы сказали. Часы так тянутся. Замучились».

При более надежном подборе хорошо знакомой бригады пробую иногда заговорить на злободневные темы.

Спрашиваю: «Ну, как дела? Кончим броненосец к сроку? Ведь там в Артуре наши ждут — не дождутся помощи».

Отвечают:

«Кончить-то кончим. Да что толку-то? Все равно японцы и этих побьют. Вот народ-то уж очень жалко».

Постепенно, чем глубже я вхожу в рабочую среду, мне все становится яснее, какими невидимыми нитями связана между собой рабочая масса.

В жизни портовых рабочих сейчас особую роль играют самобытные землячества. Профессии делятся по губерниям, а артели — по уездам, волостям и даже деревням. Так, сборщики комплектуются главным образом из Тверской и Новгородской губерний, плотники — из Псковской, котельщики — из Ярославской и Костромской, конопатчики и такелажники — из Нижегородской.

Когда нужно пополнить набор новой партии рабочих для расширения работ, достаточно сказать «старшому», бригадиру или указателю. Тот передает сведение своей артели, а оттуда полетят открытки на родину: «Есть, мол, работенка, можно подработать», и через 2–3 недели, а то и раньше, начинают прибывать из провинции новые «землячки», с мешками и котомками за плечами и с традиционными деревянными крашеными сундучками.

Часто и без вызова то тот, то другой из старых мастеровых приводит к воротам порта своего кума или брата, просит инженера поставить его «на дело», а то в деревне сейчас трудно, заработков нет, «землицы нехватка».

Поэтому каждая бригада, когда в ней подробно разберешься, зачастую оказывается целым семейством, а то и в полном смысле древним «родом». «Старшой» — опытный сборщик и старый корабельщик с окладистой, уже седеющей бородой, а около него обучаются сынки, племяши и зятьки, а то и внучата.

Отсюда ведет начало круговая порука, профессиональное обучение и даже дисциплина внутри бригады. Стоит только старшому прикрикнуть на зазевавшегося или балующего рабочего из подручных — и вся бригада сразу присмиреет. А когда нужно заявить какую-либо претензию, то достаточно «старшим» сговориться между собой, и дело кончено: всеобщая поддержка им обеспечена.

Что касается указателей и мастеров, то они уже пребывают на положении «администрации», но, по существу дела, тоже держат руку рабочих, хотя и маскируют это, делая вид, что и рады бы угодить начальству, да «как бы чего-нибудь не вышло»: «Уж лучше уступить кое в чем рабочим и кончить дело миром».

Через мастеров обыкновенно ведутся предварительные «дипломатические» переговоры с рабочей массой, когда надо провести какие-либо мероприятия, затрагивающие порядок работы, рабочие часы или условия оплаты.

На адмиралтейских заводах преобладает тип пришлых сезонных рабочих, связанных корнями с жизнью деревни губерний, смежных с Петербургом.

Что же касается Балтийского, Невского и Франко-Русского заводов с их механическими, ковочными и литейными цехами, то на них уже сложился контингент настоящих городских пролетариев — высококвалифицированных токарей, монтажных слесарей, литейщиков, модельщиков и кузнецов. Именно среди этой части рабочих нам, корабельщикам, во время летней училищной практики удавалось делать первые шаги политической пропаганды, распространять нелегальную литературу.

В Кронштадте вокруг меня — пришлый, часто сменяющийся народ. Присматриваюсь к рабочим, с которыми мне приходится соприкасаться, и пока не нахожу никого, с кем можно было бы смело заговорить. В моем положении это стало много труднее, чем в матросской форме воспитанника Инженерного училища, потому что офицерская кокарда на фуражке и военные погоны сразу устанавливают дистанцию с рабочими.

Поэтому приходится искать новых путей к сближению с передовыми представителями рабочей массы. Пока я вынужден довольствоваться общим доверием массы, без определенных личных связей, а для тесных товарищеских отношений остается ждать более благоприятного случая.

11 июня. Вчера, наконец, состоялось на «Орле» расширенное техническое совещание под председательством адмирала Бирилева, посвященное организации вооружения кораблей 2-й эскадры и предполагаемому сроку окончания работ.

Участвовали высшие чины флота, адмирал Рожественский, командиры и старшие специалисты вооружаемых кораблей, главные инженеры Петербургского и Кронштадтского портов, а также строители кораблей и их помощники. Ввиду важной роли, какую играл вопрос о готовности «Орла», на совещание был вызван весь состав инженеров, руководящих работами на нем, благодаря чему попал и я.

Совещание происходило в адмиральском помещении броненосца «Орел», где собралось до 50 человек участников всех рангов. Бирилев объявил, что совещание созвано им по настоянию командующего эскадрой, желающего точно знать, на какие корабли, в каком состоянии и к какому сроку он может рассчитывать.

Особенные опасения вызывают броненосец «Орел», транспорт-мастерская «Камчатка» и крейсера «Олег», «Жемчуг» и «Изумруд», которые достраиваются в Петербурге на Адмиралтейском и Невском заводах.

На основании этого Бирилев поставил главному инженеру Петербургского порта Скворцову вопрос, может ли командующий эскадрой наверняка рассчитывать на присоединение всех названных кораблей к уходящей эскадре до середины сентября, хотя бы и не с полной готовностью всех внутренних устройств, но во всяком случае в годном для похода и боя состоянии.

В ответ на этот вопрос Скворцов откровенно нарисовал неприкрашенную картину тех порядков, от которых.зависел в сложившихся условиях ход работ. В заключение он сделал официальное заявление, что технически считает выполнение работ по приведению всех кораблей в боевую готовность вполне осуществимым, но при соблюдении ряда условий, которые должны развязать руки строителям и предоставить в их распоряжение необходимые технические и материальные средства.

В ответ Бирилев предложил Скворцову высказаться вполне откровенно, не стесняясь характером мероприятий, и заявил, что он имеет от самого царя полномочия провести в законодательном порядке все необходимые распоряжения, даже если потребуется серьезная ломка установленных порядков.

Скворцов на это обращение выступил с расширенным докладом, в котором ярко, на фактах нарисовал картину постановки судостроения на казенных адмиралтействах.

Еще в прошлом столетии была создана адмиралом Верховским для адмиралтейских заводов совершенно архаическая система управления судостроительными предприятиями, которая сохранилась почти без изменения и до настоящего времени. Она основана на полном лишении всей судостроительной части технической и хозяйственной самостоятельности.

Строители кораблей, руководя работами по сооружению броненосцев и крейсеров стоимостью до 15 миллионов, не имеют права расходования сумм на 3 рубля и принуждены посылать требования в хозяйственную часть порта на такие, например, материалы, как гвозди, свечи, мыло и электрические лампочки.

Второе обстоятельство, парализующее ход работ по вооружению кораблей в Кронштадте, — полная неприспособленность главной базы флота к сложным судостроительным работам по достройке современных больших броненосных кораблей.

Броненосцы переведены из Петербурга, оторваны от своих заводов и брошены на произвол судьбы у пустых стенок Кронштадтского порта. Сношения с Кронштадтским пароходным заводом, не подчиненным Петербургскому порту, затруднены до крайности. Так, единственный буксир, обслуживающий «Орел», — «Охта» принужден каждые три дня уходить на сутки в Петербург за углем, ибо он приписан к Петербургскому порту и не может получить угля в Кронштадте. А это заставляет прерывать важные работы по постановке бортовой брони.