За время пребывания в плену я составил подробное описание всех обнаруженных технических недостатков корабля во время похода и в бою. Если бы команда «Орла» не помогла мне в этой работе, то я не смог бы собрать и обработать и половины этих материалов Таким образом, в Россию я вернусь не с пустыми руками. Кроме того, у меня есть незаконченная работа, в которой я пытаюсь нарисовать ту систему порядков нашего Морского министерства, в результате которых наш флот пришел к Цусиме.

5 февраля. Встреча с командой «Орла» на транспорте «Владимир». 24 января я, наконец, перестал быть военнопленным: я занесен в список эвакуируемых во Владивосток на транспорте Добровольного флота «Владимир». Настал момент возвращения на Родину после полуторагодовых скитаний по свету.

22 января последние пленные моряки были отправлены из Киото в Нагасаки для посадки на русские транспорты. Попав на транспорт «Владимир», я к своей радости встретился на нем с прибывшей туда всей командой броненосца «Орел». Офицеры «Орла» уехали в Россию гораздо раньше меня. Судьба как будто намеренно свела меня с орловской командой, чтобы я мог проститься со своими товарищами раньше, чем они рассеются по российским «градам и весям».

Новиков сразу разыскал меня и просил от имени команды спуститься к ней в носовой трюм; там на нескольких палубах вокруг прорези грузовых люков собрались орловцы. Здесь был устроен импровизированный митинг. Вся команда хотела слышать, как складывается политическое положение в России и что ждет матросов по возвращении на Родину. Многие мечтали попасть по окончании службы на судостроительные заводы и просили меня оказать им в будущем содействие. А тех, кто стремился вернуться в деревню, больше всего интересовал вопрос о земле. В беседе незаметно пролетели два часа, пока не настало время ужинать.

Вечером Новиков со своими близкими друзьями пришел ко мне в каюту, и здесь в более тесном кругу мы условились, как встретиться по возвращении в Россию и ка,к дальше действовать.

На всякий случай, не зная еще, как сложатся для меня обстоятельства, я дал адрес отца, чтобы мои друзья могли разыскать меня.

4 апреля. И вот я снова на русской земле. Позади остались полуторагодовые скитания по всем океанам, материкам и странам двух полушарий. Я снова возвращаюсь на Родину, чтобы продолжать свою работу в России.

Два чемодана, прибывших со мною из Японии, лежат на столах осмотра багажа в Подволочиске. Ко мне подходит жандармский ротмистр, я предъявляю вместо заграничного паспорта «проходные свидетельства» за подписью генерала Данилова, как возвращающийся из японского плена. Ротмистр внимательно изучает их. Видимо, через эту границу еще не прибывали пленные из Японии. Идет проверка багажа. Обращает на себя внимание жандармов японский журнал на английском языке, подробно просматриваются мои тетради с описанием повреждений кораблей в Цусиме и путевые дневники. Весь рукописный материал отложен в сторону. Я жду, что с ним собираются делать.

Подходит жандармский полковник. Ротмистр показывает ему мои заметки. Полковник просит объяснить, что это за материалы и каково их назначение. Я говорю, что был участником постройки корабля «Орел» и составил после боя описание его повреждений. Материалы будут мною доложены Морскому Техническому комитету в Петербурге. Полковник интересуется обстоятельствами боя, расспрашивает о Японии и, видимо, удовлетворен разъяснениями, так как распорядился вернуть мне все тетради. Через час я сижу в поезде, который увозит меня в Киев. Из Киева я избрал путь до Белгорода через Курск и на рассвете 3 апреля был уже в Белгороде. Дома еще все спали. Меня ждали только на другой день, так как не предполагали, что из Парижа я доберусь через Женеву на четвертые сутки. Радость при свидании после длительной разлуки и перенесенных мною испытаний была чрезвычайная. Дома я нашел всех здоровыми.

Отец сказал, что все письма и дневники, посланные разными путями за время похода эскадры, дошли благополучно. Пропало лишь письмо, отправленное с нашими транспортами за три дня до Цусимского боя через Шанхай. Поэтому родные не знали о повреждении моей ноги в Кам-Ранхе и о переводе меня для операции и лечения на госпитальный «Орел». Первое извещение о том, что я в японском госпитале порта Майдзуру, было получено ими от начальника Морского Инженерного училища генерала Пароменского. Пароменского известил Главный Морской штаб, получив телеграмму французского консула о всех спасенных с эскадры и взятых в плен японцами. Позже пришла моя телеграмма из Японии, а затем и письмо с сообщением о том, что я помещен в госпиталь Майдзуру для лечения. В июле 1905 года в Белгород приезжал старший врач «Орла» Макаров, который был отпущен в Россию японцами в числе медицинского персонала эскадры. Макаров посетил родных всех офицеров «Орла» и рассказал им о судьбе каждого. От него отец и получил подробное сообщение о случае со мною на «Орле».

Отец составил из моих дневников и писем полное описание похода эскадры, которое он дополнил письмами из японского плена. Оставалось только включить описание Цусимского боя, которое я составил, находясь в Японии.

Я не мог долго задерживаться в Белгороде, так как 10 апреля истекал предоставленный мне срок на возвращение из плена и надо было спешить в Петербург для явки в Главный Морской штаб. Через 3 дня я выехал курьерским поездом в Петербург.

Придя 9 апреля в Адмиралтейство, я встретил помощника главного инженера Петербургского порта Шлезингера, который при вооружении 2-й эскадры был в Кронштадте. Шлезингер сказал, что в Главном штабе имеется донесение адмирала Рожественского о моих сношениях в Японии с эмигрантом Русселем и что, по предварительным сведениям, я буду уволен с флота в отставку. Он советовал мне явиться к начальнику Морского Технического комитета генерал-лейтенанту Ратнику, бывшему начальнику Балтийского завода, от которого будет в большой степени зависеть вопрос о моей дальнейшей службе на флоте. Когда я явился к Ратнику и рассказал ему о моих наблюдениях над поведением броненосца «Орел» в походе и в бою, то убедился, что в морских кругах и в среде судостроителей были распространены самые превратные представления о причинах гибели наших броненосцев «Суворов», «Александр» и «Бородино». Под влиянием утверждений Рожественского на флоте определилось стремление сваливать причину цусимского поражения на неудовлетворительное качество наших новых броненосцев, которые вышли из постройки с большой перегрузкой, недостаточной начальной остойчивостью, плохой конструкцией броневой защиты и склонностью к пожарам от действия фугасных снарядов.

Я в своих объяснениях причин цусимского поражения развернул перед Ратником обратную картину: не качество наших кораблей привело к разгрому эскадры, а неумение командующего целесообразно использовать боевые свойства лучших кораблей и предоставление противнику всей инициативы в бою.

Выслушав, Ратник поручил мне в недельный срок подготовить мотивированную записку для Морского Технического комитета «О роли броненосцев типа «Бородино» в Цусимском бою».

После просмотра записки Ратник пожелал, чтобы я сделал доклад для всего руководящего и командного состава флота с участием ответственных работников кораблестроительной части.