– Где он это начал.

– Да, я тоже так думаю, – кивнула Ева. – Почему-то для него это важно. Здесь он начал, сюда вернулся. Потом он вышел в большой мир, но теперь опять обосновался в этих местах.

– Дело не только в месте. Здесь ты, Фини, Моррис, Уитни, Мира. Все вы работали над этим делом. И не только вы, были и другие.

– Да, я тоже об этом подумала. Обычно, если убийца возвращается на прежнее место и повторяет серию, тут есть особый подтекст. Он как бы посмеивается над полицией, показывает нам нос. Посылает нам сигналы, оставляет сбивающие с толку улики. Хочет почувствовать свое превосходство. Мол, вы меня не поймаете. Тут ничего подобного нет. Но я об этом думаю. – Ева выпила последний жизнеутверждающий глоток кофе. – Мне пора двигаться, а то опоздаю на брифинг.

– Погоди, я должен тебе передать, что Брайан ждет тебя с распростертыми объятьями, когда ты покончишь со мной.

– Кто? Брайан? Брайан из Ирландии?

– Он самый. Я ему позвонил, попросил поискать истязателей. У него есть связи, – пояснил Рорк. – Он умеет раскапывать информацию.

– Гм. – Еве пришло в голову, что она вышла замуж за человека с кучей весьма странных знакомств. Но иногда эти знакомства оказывались полезными. – Ладно. Увидимся позже.

Рорк подошел к ней, снова провел рукой по ее волосам.

– Береги моего копа.

– Это входит в мои планы. – Ева поцеловала его в губы и отступила на шаг. – Я с тобой свяжусь.

Во время инструктажа Ева попросила каждого из членов группы сделать устный отчет о достижениях или отсутствии таковых. Она внимательно выслушала предложения по различным версиям – новым и старым – и аргументы «за» и «против».

– Если Городские войны – это версия, если мы берем за основу, что этот подонок был медиком или в любом случае научился своим подлым приемчикам в те еще годы, значит, – заметил Бакстер, – ему сейчас уже под восемьдесят, если не за восемьдесят. То есть он на полвека старше убитых женщин. Из него песок сыплется. И как старый хрен мог такое провернуть?

– Приблудный Пес упускает из виду тот факт, что в наши дни многие парни, вышедшие из среднего возраста, сохраняют прекрасную форму, – вставил Дженкинсон. – Сейчас восемьдесят – это все равно, что шестьдесят раньше.

– Больной Ублюдок кое в чем прав, – признал Бакстер. – Ему, конечно, виднее: он сам уже на грани и скрипит при ходьбе. И все же я утверждаю, что требуется немало сил и гибкости, чтобы снять тридцатилетнюю женщину – тем более что он предпочитает высоких и сильных, – на улице, взвалить на плечо и унести.

– Во время Городских войн он мог быть ребенком. Подростком. – Трухарт смущенно откашлялся, словно извиняясь за то, что подал голос без спроса. – Я не говорю, что восемьдесят – это слишком много, но…

– А сам-то ты уже бреешься, Несмышленыш? – усмехнулся Дженкинсон.

– Хотя у офицера Несмышленыша действительно меньше растительности на подбородке, чем у Больного Ублюдка в ушах, во время Городских войн по улицам шлялось немало подростков. Это были сироты. Они были травмированы, многие избиты до полусмерти. Во всяком случае, так мне говорили, – добавил Бакстер, широко улыбнувшись Дженкинсону. – Это же было еще до меня.

Ева терпимо относилась к подначкам, которыми копы обменивались между собой. Она позволила им поизгаляться еще несколько минут. Но когда все собранные данные были доложены, идеи высказаны, а стресс снят, она раздала всем задания на день и объявила отбой.

– Пибоди, найди бывшего приятеля Сарифины Йорк. Надо с ним потолковать. Я минут на десять украду Миру. Буду у себя в кабинете. Доктор?

– Столько разных путей, – заметила Мира по дороге в кабинет.

– Один из них приведет нас к нему, – сказала Ева, а про себя добавила: «Рано или поздно».

– Его последовательность – это и достоинство, и недостаток, – продолжала Мира. – Это поможет вам найти его. В какой-то момент негибкость его погубит.

– Негибкость?

– Неспособность отклониться от однажды выбранной модели поведения, – подтвердила Мира. – Неспособность, неумение, нежелание. Он придерживается одной и той же схемы, и это поможет вам предугадать его действия.

– Я предугадала, что он возьмет номер два с запасом времени. Это никак не поможет Джулии Росси.

Мира покачала головой.

– Это не имеет отношения к существу дела. Вы ничем не могли помочь Джулии Росси, поскольку она уже была захвачена прежде, чем вы узнали, что он опять в деле.

– А речь идет о деле? – спросила Ева. Она первая вошла в свой кабинет и жестом пригласила Миру занять стул для посетителей, а сама присела на край стола. – Для него это дело? Бизнес?

– У него деловой подход, деловой распорядок. Или ритуал, как я уже говорила. Он гордится своей работой, потому и выставляет ее напоказ. Демонстрирует. Но только финальный результат, когда работа закончена.

– Когда с ними покончено, он выставляет их напоказ. Как предметы коллекции. Как свою собственность. Вот почему он выкладывает их на белой простыне. Вот почему надевает им кольцо на палец. Это я понимаю. Во время Городских войн – если уж следовать по этому пути – тела складывали, сваливали кучами в зависимости от имевшихся площадей. И накрывали. Простынями, холстом, брезентом, пластиком – что было под рукой. Одежду, обувь, личные вещи обычно забирали. Прожаривали и отдавали другим людям. В военное время действовал принцип «чтоб ничего не пропадало». Поэтому он забирает их одежду и личные вещи, но потом производит иное действие: выкладывает их на простыне, а не накрывает простыней.

– Гордыня. Я думаю, в смерти они кажутся ему прекрасными. – Мира положила ногу на ногу. Сегодня на ней был бледно-желтый костюм, свежий, как дыхание весны. Свои чудные волосы она собрала на затылке в пучок. – Как я сказала на брифинге, выбор жертвы указывает на контакт с женщиной такого типа в прошлом. Для него она что-то символизирует. Мать, сестру, любовницу, безответную любовь.

– Безответную?

– Эта женщина была вне его власти. Он не мог заставить ее увидеть себя таким, как ему хотелось. Ни пока она была жива, ни в момент смерти. Зато теперь он добился своего. Вернее, добивается. Снова и снова.

– Но он их не насилует, никаких следов сексуальных притязаний ни в какой форме. Будь это любовница, разве он не увидел бы в этих женщинах сексуальный объект?

– Любовь, а не любовница. Женщины для него либо шлюхи, либо мадонны, поэтому он боится их и почитает.

– Наказывает и убивает шлюху, – подхватила Ева, – и создает мадонну. Мадонну он очищает и выставляет напоказ.

– Да, – подтвердила доктор Мира. – Его интересует их женственность, а не секс. Возможно, он импотент. По правде говоря, я уверена, что именно так и окажется, когда вы его поймаете. Но секс его не волнует. Как теперь говорят, секс его не «заводит». В противном случае, будучи импотентом, он уродовал бы гениталии или насиловал бы их посторонними предметами. Но такого не наблюдалось ни с одной из жертв. Возможно, он получает удовлетворение или даже сексуальное высвобождение при виде их боли, – добавила Мира. – Но все это второстепенно. Можно сказать, это побочный продукт. Его «заводит» боль, выносливость жертвы и результат. Смерть.

Ева оттолкнулась от стола, подошла к автоповару и машинально запрограммировала кофе для двоих.

– Вы сказали, что для него это бизнес, и я не стану с этим спорить. Но мне кажется, это что-то вроде науки. Регулярные научные эксперименты. Весьма виртуозные. Наука на грани искусства, я бы сказала.

– И я не стану с этим спорить, – в тон ей повторила Мира и взяла кофе. – Он сосредоточен и предан делу. Для него важен – я бы сказала, жизненно важен – контроль. Над собой и над этими женщинами. Он способен надолго отступать от активной деятельности, проживать длительные периоды покоя. Это говорит об огромном самообладании и силе воли. Но, я думаю, даже при такой железной воле он не способен поддерживать длительные личные отношения с кем бы то ни было. Даже с мужчинами, не говоря уж о женщинах. А вот деловые отношения? Да, до какой-то степени. У него должен быть доход. Он вкладывает деньги в своих жертв.