Ритка толкает одним локтем Сашу, другим – Зива и шепчет:

– Наша девушка, мы просто обязаны ее завербовать:

Потом начинает читать свои тексты муж поэта. Что-то вяло подражательное Хармсу.

– Ну, он, наверное, хороший парень, – шепчет Зив неуверенно.

– Однако, хороший парень – это не профессия, – ехидно уточняет

Хаенко, гася сигарету.

Об этом эпизоде в истории своей дружбы с Зивом Ритка не любила вспоминать. Где-то через месяц после их брудершафта, она проснулась от долгого, показавшегося чужим, поцелуя. Кто-то, явно не Саша, ласкал ее и густо дышал прямо в лицо перегаром.

– Зив? Ты? Совсем охренел? Как ты вошел? – она отталкивала его -

Ключ? Какой ключ?

И тут она вспомнила историю про котенка. Зив был тупо настойчив и абсолютно пьян. Перспектива пробороться с ним всю ночь совершенно не радовала. Это был тот самый случай, когда легче уступить, чем объяснить, почему не хочешь. Утром ее подташнивало от отвращения и ощущения пережитого инцеста. Она знала, что с минуты на минуту должен после ночной смены прийти Саша, но стервозно решила устроить демонстрацию – чтоб он почувствовал, как это приятно, когда тебе изменяют. Ему, видите-ли можно… Зиву она не сказала, что Саша прийдет, и тот продолжал спать тяжким похмельным сном. Немая сцена, которую коварная, злорадствуя, наблюдала, из-за Сашиной спины в зеркале, была достойна Большого, Малого и прочих прославленных столичных театров. Саша, когда увидел в постели вечного своего соперника на женском поприще, сперва впал в легкую прострацию, потом жалобно оглянулся на Ритку и, часто хлопая красивыми восточными глазами с длинными девичьими ресницами, шепотом спросил:

– Мне уйти?

– Нет. Он уйдет. – Ритка нагло улыбнулась, застегивая халат и глядя Сашке в глаза – Как влез в мою постель без приглашения, так и отвалит. А ты останешься. – Она погладила по длинным, черным и блестящим волосам окаменевшего возлюбленного, а потом подошла к спящему поэту и бесцеремонно дергнула его за нос. Зив застонал, не открывая глаз, стараясь укрыться с головой. Тогда она дергнула его за ухо. Сексуальный ганкстер открыл глаза и увидел Сашку. У Зива сделалось такое выражение лица, что и Ритка, и Карабчиевский громко захохотали, а тот эмбрионом скрутился и укрылся с головой. Когда же

Ритка все-таки стянула с него одеяло, на кровати лежал, недовольно рыча и лягаясь длинными задними лапами, тощий и вислоухий рыжий кобель.

– Прекращай! – рассердилась Ритка – ни у кого к тебе нет претензий, даже у меня – за то, что ты меня, практически, изнасиловал!

– Ну, да… Сучка не захочет… – огрызнулся кобель.

Потом они позавтракали вместе, и инцендент был исчерпан. Зиву пришлось все-таки уйти под противный зимний дождь, а Ритка и

Карабчиевский до вечера занимались любовью с особым энтузиазмом и удовольствием, проветрив комнату от запаха псины.

Припомнил же Сашка этот адюльтер Зиву весной – когда регулярным членом компании стала Нина Демази. Карабчиевский, казалось, на Книге поклялся Нинку трахнуть. Чего он только не предпринимал для достижения своей цели.Надо сказать, что Нинон втрескалась в Зива как только прочла его стихи у Ритки в "салоне". Глубоко за полночь Зив пошел провожать явно запавшую на него филологиню, и трахнул ее прямо на одной из торговых стоек пустующего ночью кармельского рынка.

Кобелиное чутье подсказало, что отказа не будет. Утром Нинон позвонила Ритке и пожаловалась, что было полное ощущение, будто бы ее изнасиловали под мостом, но, все равно она Мишу любит…

Ритка не могла понять, как в Зива можно влюбиться со страстью. По родственному, по-сестрински она и сама очень любила его. Но страсть?

Он же такой медлительный, заторможеный… Тем не менее, "демазивы" были совершенно счастливы. Они бегали, виляя хвостами и заливисто лая по зловонным яффским помойкам у дешевых фалафельных, роясь в обильных объедках и поминутно совокупляясь. Когда же Нинон уставала от беготни, она блохой заскакивала в плешивую рыжую шерсть Зива, и он доставлял ее домой к мужу и детишкам комфортней, чем на такси.

Карабчиевский затаился и ждал своего часа, а Ритка изводила его ревностью.

Кота Зив назвал Бэзэком в честь телефонной компании, приславшей астрономический счет за двухчасовый разговор с Новой Зеландией, в которой у Зива не было ни родственников, ни друзей – вообще никого не было.

Доказать, что это ошибка, Зиву с его ивритом и темпераментом горячего эстонского парня оказалось неразрешимой задачей. Первые несколько дней после получения кота и счета Зив бегал по знакомым: спрашивал денег взаймы, и кто кота хочет. Денег на оплату счета

Ритка ему дала, а вот кота так и не удалось пристроить – остался жить у Мишки и вскоре стал полновластным хозяином убогого зивовского жилища. Когда Зив уходил на работу, Бэзэк подкрадывался к компьютеру и, важно расхаживая по клавиатуре, набирал волшебные стихи Зива, расшифровывая рукописный черновик. Набирал он их, правда, по-кошачьи

– и Зив долго колдовал потом над своим антикварным дисплеем, перебирая кучу фонтов, чтобы вернуть тексту читабельный на кириллице вид. Рос кот не по дням, а по часам, жрал как лошадь, частенько принимая обед хозяина за свой "Кити-кет". Однажды Зив вернулся с работы и увидел, что Бэзэк носится по комнате, яростно подпрыгивая, вытягивая лапы, и пытается изловить громко жужжащего шмеля. Наконец, ему это удалось, тогда шмель заорал знакомым голосом:

– Зив, да убери же ты своего садюгу! – принимая облик Усатого, который силой пытается отодрать от своего плеча, вцепившегося в него когтями и клыками кота.

– А зачем дразнишь – сам и виноват. Он ведь зверь. Шуток не понимает.

– Это я-то не понимаю – возмутился Бэзэк по-кошачьи, но Усатый понял.

– А как ты вошел? Ах, да, – Зив вспомнил, что оставил форточку открытой. Он уже держал Бэзэка на руках, поглаживая и успокаивая.

Сердце зверька бешено колотилось.

– Я, собственно, пришел, – Усатый с нескрываемым ужасом в глазах мазал йодом глубокие царапины на плече, – Сожрать меня хотел. Ты его что – не кормишь?

– Ну, да.