Одна из проблем в том, что помимо общих недостатков мемуаров воспоминания военачальников обладают рядом специфических особенностей. Как правило, в жанре мемуарной литературы работала культурная и политическая элита, чаще всего обладавшая опытом публичных выступлений, написания статей публицистического характера и даже крупных научных работ. Но не всякий полководец обладает талантом излагать свои мысли на бумаге. Нам известны сильные и интересные мемуары Манштейна и Гудериана, но практически неизвестны воспоминания Гота и Хауссера. Гот нам больше известен по брошюрке из серии «Вермахт сражается», переведенной в советское время. При этом по своему боевому опыту Герман Гот может дать сто очков вперед Гейнцу Гудериану. Он с первого дня войны на Востоке руководил объединением класса танковой армии и прошел через пламя самых крупных сражений на советско-германском фронте. Гудериан же с поста командующего танковой армии был смещен в декабре 1941 г. и в дальнейшем объяснял фюреру разницу между боевым применением САУ «Штурмгешюц» и танка Pz.IV и другие рутинные вещи. То, что «быстрый Гейнц» известен нам больше других немецких танковых командиров, это исключительно плод его личного самопиара. Еще менее известны мемуары, написанные Паулем Хауссером, командовавшим вначале дивизией СС «Райх», затем танковым корпусом СС, а в 1945 г. поднявшимся на уровень командующего группой армий. Когда Хауссер писал свою книгу, СС были уже объявлены преступной организацией, и бывший эсэсовский [11] полководец писал оправдательный труд, уделяя больше внимания не столько собственным мыслям, сколько боевой деятельности своих подчиненных в трудных эпизодах войны. Сражению на Курской дуге, в котором его танковый корпус СС играл одну из главных ролей, посвящено буквально две странички, сражению под Прохоровкой – один абзац. Пользуясь методикой В. Суворова, можно на этом материале легко развить конспирологическую теорию о поражении корпуса СС под Прохоровкой, которого на самом деле не было.
Понимание проблемы в соответствующих ведомствах СССР присутствовало. Повышение читаемости записей советских полководцев было поручено литераторам. При этом «инженеры человеческих душ», которым была доверена литературная обработка, вносили свои помехи в создание мемуаров полководцев. Среднестатистический писатель обладал практически нулевыми познаниями в военном деле. Привычным для него было красивое описание подвигов отдельных личностей тактического звена в армейской газете «Ура, вперед!». Термины и обороты, которые писатели могли нахватать на слух в штабе армии или фронта, только усугубляли общую картину поверхностных знаний, если даже не сказать невежества в военном деле. Поэтому замечательный писатель, без преувеличения классик советской литературы К. Симонов одновременно является автором целого ряда расхожих мифов о войне. Например, боевое применение бомбардировщиков ТБ-3 в массовом сознании устойчиво ассоциируется с описанием их расстрела из «Живых и мертвых», хотя увиденное Симоновым отнюдь не является типичным случаем. Гиганты ТБ-3 чаще всего применялись ночью и поэтому благополучно дожили до десантных операций зимы 1941/42 г.
Чтобы мемуары «заиграли», были действительно объективными и интересными вне зависимости от литературных [12] талантов военачальника, нужна была огромная работа. Идеальный вариант представляется таким. Создается группа офицеров, имеющих академическое образование и опыт работы в штабах. Анализируя оперативные документы, офицеры готовят список вопросов, на которые старается возможно детально ответить полководец. Уже эти записи имеет смысл обрабатывать литературно. Литераторы просто не обладали достаточными знаниями, чтобы задавать действительно грамотные вопросы полководцам великой войны. Поэтому многие вещи, к сожалению, оказались безвозвратно утрачены.
Диалог военачальника с литзаписчиком, журналистом или даже историком часто представлял собой разговор слепого с глухим. Оперативное искусство не зря называется «искусством», а не «наукой» или «ремеслом». Деятельность полководца во многом носит творческий характер. Широко известна фраза, приписываемая [13] итальянскому скульптору Микеланджело Буонарроти: «Я беру глыбу мрамора и отсекаю от нее все лишнее». Если в случае скульптора «лишнее» более-менее ощутимо и понятно, механизм действий полководца куда менее очевиден. Генерал смотрит на мешанину специальных символов на расстеленной на столе карте и, подобно Микеланджело, увидевшего в мраморной глыбе фигуру юноши, видит на карте контуры будущего сражения. При этом обычный человек, писатель или даже историк далеко не всегда может понять, что именно показывают разноцветные стрелочки и «реснички», нанесенные поверх лесов и дорог на карте.
Когда понимание механизма развития крупного сражения отсутствует, то на уровень крупного сражения проецируются более понятные тактические решения. Задача облегчается тем, что на расстеленной на столе карте масштаб событий во многом теряется. Как позиции полка, так и позиции целой армии и фронта умещаются на нескольких склеенных листах бумаги на письменном столе. Только масштаб склеиваемых кусков разных карт и измеряемые циркулем расстояния могут различаться на порядок, приводя от количественных изменений к качественным. Соответственно, считается, что обороняться, сидя в безопасном окопе за рядами мин и колючей проволоки, безопаснее, чем подниматься из окопа в наступление навстречу роям пуль и осколков. Но действительно великими полководцами становились те, кто понимал преимущества активной стратегии, те, кто был готов наступать с решительными целями в самой безвыходной ситуации. Успех в конечном итоге приходил к тому, кто умом или звериным чутьем понимал необходимость подавить инстинкт самосохранения и атаковать сегодня, чтобы выжить и победить завтра. Искусством делало военное ремесло умение выбора точки и момента перехода в наступление от вынужденной обороны. Жуков этим искусством [14] овладел в совершенстве. С первых дней войны он демонстрирует понимание того, как следует наносить контрудары в оборонительных операциях.
Еще более сложной и многогранной делала личность полководца необходимость управлять большими массами людей. Интеллигенция почему-то ищет среди военачальников отражения собственных представлений об идеальной личности. Полководец должен быть знатоком литературы и искусства, обладать тонкими чертами лица, желательно слабым зрением. Однако армия представляет собой особую касту общества, лидеры которой по личным качествам существенно отличаются от светил науки, образования или мастеров культуры. Это не шахматисты и не физики из «Девяти дней одного года». Помимо умения понимать оперативную обстановку военачальникам нужно доводить свои решения до многочисленных подчиненных и добиваться их исполнения. Это означает определенную жесткость, даже жестокость, умение психологически давить на собеседника и даже ораторские способности. В этом полководцы сродни крупным предпринимателям, политикам или воротилам промышленности. Только в отличие от владельцев сталелитейных заводов в подчинении у военачальников находятся люди, которые каждый день рискуют жизнью. «Бить их рублем» бесполезно, их можно или убеждать, или подавлять психологически. К этим способностям примыкает дар принятия решения. В отличие от кабинетного ученого военачальник принимает решения в условиях недостатка информации, не имея просто физической возможности всесторонне обдумать приказы и распоряжения. У него нет времени на рефлексию: он опирается только на свой опыт и интуицию. Причем после выбора того или иного варианта действий чаще всего нужно упрямо гнуть свою линию, т.к. последовательное проведение в жизнь пусть не лучшего решения на войне гораздо лучше приводящих [15] к хаосу метаний. Оборотной стороной полезных для военного дела качеств оказываются не самые лучшие черты характера. Часто внешней стороной умения повелевать и проводить свои решения в жизнь становится скверный характер, что заставляет кого-то сетовать на манер Сальери в пушкинских «Маленьких трагедиях»:
