— Ты вор, и ничего я тебе обещать не собираюсь.
— Ну, дело твое, начальник. Оставайся тут еще подумай. Вот тебе фонарь, пока я добрый...
Раздался щелчок, и темноту рассек луч света. Бустов успел разглядеть, как тщедушная фигурка метнулась от света и моментально растаяла в темноте. Звук быстрых шагов быстро сошел на нет.
— Сука, — сплюнул Бустов.
Ему было горько осознавать, что он попал в зависимость от какого-то недотепы. Причем в глупейшую зависимость.
Впрочем, о полной зависимости думать рано. С фонарем поиск выхода должен значительно ускориться.
У него ничего не вышло. Фонарь был мощный — целый прожектор с девятивольтовым аккумулятором. По логике, луч должен был прямо-таки пронзить тьму и упереться в ближайшую стену.
Но он не пронзил тьму, а увяз в ней. Бустов шел, освещая дорогу перед собой, светил в стороны, вверх, но ничего не видел. Разве что, попалась очередная груда ящиков, к которым он не стал даже подходить.
Он сначала шел, потом побежал — должен ведь когда-то кончиться этот ангар?
Потом у него иссякли силы. Не физические — душевные. Он впал в отчаяние. Размахнулся, швырнул фонарь об пол и упал на колени, сотрясаясь от истерического плача.
Он считал, что его никто не видит, но ошибался.
— Начальник! Да ладно тебе так убиваться. И фонарь бить незачем было, он, между прочим, шестьсот рублей стоит.
Бустов вскочил.
— Сволочь! Что ты со мной сделал, тварь! Я тебя на куски порву, скотина.
— Ну-ну, тихо, пожалуйста. Нельзя так ругаться. А то опять уйду.
Бустов моментально затих. Он не хотел, чтобы Драницкий уходил. Одиночество уже грозило сумасшествием.
— Уймись, начальник. Все будет хорошо, только пообещай меня отпустить.
Бустов лег на спину, раскинув руки. Сквозь пиджак чувствовался холодок от пола, и это его поддерживало. Хотя бы какой-то материальный предмет в этой непроглядной вечной ночи...
— Где я? — спросил он совершенно мирным тоном.
— Вот на этот счет, признаться, я и сам плохо соображаю, — со вздохом ответил Драницкий.
— Что значит, «плохо соображаю».
— То и значит... Ну, считай, что мы по ту сторону света. Тут, кроме тьмы, ничего нет. И еще мы с тобой.
— Я не понимаю.
— И я не понимаю. Хочешь, расскажу быстренько, в двух словах. Хотя, тут нам с тобой торопиться некуда.
— Расскажи.
— Ну, ладно. Помнится, мне лет четырнадцать было. Шел я домой вечером, собака на меня выскочила и загавкала. Я перепугался так, что никаких слов нет. Вдруг смотрю — нет собаки, нет улицы, ничего нет. Только темень одна. И, в общем, вот так я оказался здесь. Ну, понятное дело, тут я еще больше перетрусил. Дернулся туда, сюда — ничегошеньки не понимаю. Потыркался, подергался, и как-то — раз! — обратно выскочил, на улицу. И собака здесь же — заскулила, да побежала прочь.
Ну, я по такому делу с ума сходил недели две. Ходил, думал — не почудилось ли? Как-то раз отвлекся, задумался — опять я тут. Но теперь уже пугаться не стал. Все тут обошел, проверил — нету ничего. И скоро я уже научился сам, по своей воле сюда нырять.
— Как?
— Не знаю, как. Как глазом моргнуть — захотел и моргнул. И я так же — захотел и нырнул сюда. Сначала развлекался, потом начал думать, какую пользу найти. А польза-то простая — есть у меня эдакая тайная кладовка, где я могу прятать вещи на любой случай жизни! И в любое время их доставать.
— Я понял, — проговорил Бустов. — Вот ты как от золота избавился. И газорезку в магазин пронес. Здесь ее спрятал, а там достал, так?
— Про магазин не будем, — обиделся Драницкий.
— Слушай, а где ж мой Пичугин?
— А он все там же. Стоит, тебя дожидается.
— Как это, стоит? Сколько ж ему там стоять? Я тут не один час уже ковыряюсь.
— Сколько тебе надо, столько и будет стоять. Штука вся в том, что там время не движется, пока мы здесь. Ну, как тебе сказать... В общем, откуда мы пришли, туда и вернемся. В то же место и в ту же секунду. И сиди тут хоть неделю, никто не заметит, что нас не было.
— Так ты и сейф сюда притащил! — осенило Бустова.
— Какой еще сейф?
— Сам знаешь, какой. Из магазина который. Ты его здесь разделывал, поэтому никто и не слышал. И резак у тебя был автономный — пневматический, потому что тут розеток не имеется. Признавайся, на работе инструмент позаимствовал?
— Начальник, я ж сказал: про магазины и сейфы разговора у нас не будет.
— Ладно уж, рассказывай дальше, фокусник. Я слышал, ты в институте экзамены на отлично сдал. Тоже через это дело? Небось, кучу учебников в кладовке припас.
— Да я много чего через эту кладовку сделал, — голос Драницкого вдруг стал бесцветным. — Только все как-то не в масть. Ну, сдал я эти экзамены, а дальше-то что? Хотелось же работу хорошую отыскать. А хороших мест не так много, и все заняты сыновьями да кумовьями. Я малость покумекал и придумал. Решил из себя вундеркиндера состроить. Набрался духу, пришел к начальству и говорю — давайте любую теоретическую задачу — решу в три минуты. Там посмеялись и говорят: ну, сделай-ка нам расчет такого вот узла, а то у нас целый отдел бьется. У меня в институте от этих расчетов мозги отнимались, а что поделать-то? Я — сюда. Не вылезал четверо суток, веришь? Книг тонну перекопал, все чуть ли не заново проходить пришлось. Ну, сделал кое-что. Не совсем то, конечно, но себя показал, блеснул, можно сказать.
— И что? Дали работу?
— Ну, дали... Неплохая должность была, в «почтовом ящике», с надбавками, с перспективой. Только мне ж пришлось репутацию как-то подтверждать. Там уже привыкли, чуть какой вопрос — ко мне. А я, чуть что — сюда, к справочникам, к учебникам. Уже тошнило от этих учебников, а никуда не денешься.
— А поумней ничего не смог придумать, чем ходячей энциклопедией работать?
— Пробовал, — Драницкий тяжело вздохнул. — Много всякого пробовал. Только по должности меня так и не повысили. Людьми управлять — дело такое, что никакая тайная комната не поможет. А ведь как я старался... Я им показал, что могу сутками работать, без сна и перекуров. Мне ж не трудно, захотел отдохнуть, поспать, поесть — сразу сюда. Вернулся свеженький, никто и не заметил, что отлучался.
«Удобная штука — эта тайная комната, — подумал Бустов. — Легко жить, когда к любой заковыке есть время подготовиться. И опять же, всегда есть куда баб водить. Только вот как-то знобит меня от этих перспектив. Недоброе здесь что-то...»
— Привык я к этому месту, — сетовал Драницкий. — Барахла сюда разного натащил, наверно, десять грузовиков. Чуть что — сразу сюда. Девушке хочешь понравиться — скорей сюда, стихотворение выучить, зубы почистить... Разговор про футбол с начальством надо поддержать — опять сюда, спортивную газету прочитать. Да и просто, надоест все — есть куда спрятаться.
— Ты тут, небось, полжизни провел?
— Ну, не полжизни, но немало, — Драницкий тяжело вздохнул.
— Потому и выглядишь на пятьдесят, хотя самому тридцать пять.
— Это и обидно. Все зря. Никакого толку. А жизнь проходит. Я, начальник, даже часов дома не держу. Потому что, только посмотрю на циферблат — выть хочется. Ненавижу часы.
— Насколько я понял, — вкрадчиво проговорил Бустов, — ты решил жизнь одним махом улучшить. И подломил магазинчик с золотом. Думал, сразу миллионером станешь. А, между тем, воровать тоже надо уметь. Это ремесло еще похитрей, чем твоя инженерия.
— Начальник...
— Да ладно, Драницкий, молчи уж. Я не протокол пишу, я просто с тобой разговариваю. Странный ты вор, Драницкий. Другой бы на твоем месте масштабно работал. Ты ж с такими способностями можешь героин тоннами через границы возить. Или оружие эшелонами поставлять без всякого риска. А попался на сраной ювелирной лавочке.
— Да какой героин... — горестно проговорил Драницкий. — Где я возьму твой героин?
— Ну, здесь я тебе не советчик. Нет героина — и слава богу.
Драницкий еще долго исповедовался, рассказывал, как он пробовал применять свою тайную кладовку в разных целях, и все больше неудачно. Чувствовалось, что давно хотел кому-то все это рассказать. Бустову в конце концов даже жаль его стало.
