Где-то над островами Зеленого Мыса программа контейнера была исчерпана: «эффект Немо» оборвался так же внезапно, как и начался, и вместо молочной мглы в камерах внешнего обзора пираты увидели нечто еще более неожиданное и менее приятное. Над ними безмятежно голубело тропическое небо, а внизу; на столь же приветливой бирюзовой глади океана, поджидала эскадра Комитета контроля, знакомые по старым кадрам кинохроники серые утюги крейсеров и атомных фрегатов…

Задержавшись взглядом на приятной сердцу фотографии Волнового с новым орденом на груди, Виктор Сергеевич перелистал последние страницы альбома.

Восемнадцать месяцев со дня прибытия астероида: банкетный зал командного пункта, раскрасневшиеся лица, Марина в белом платье, сшитом здесь, на станции. Астероид обзавелся уже своим ателье мод! Комфорт приближается к земному, забыто круглосуточное ношение скафандров…

Годовщина подвига Рама Ананда. Почетный караул возле обелиска, пышные венки из живых цветов, заключенные в прозрачные футляры (дар индийского космоцентра), точеная — на полголовы выше прочих — фигура Дэви…

Снова, как в былые мирные времена, белые, черные, желтые лица веселых курсантов, будто спорящих, у кого лучше и ровнее зубы.

И, наконец, снятое корреспондентским широкоугольником вознесение гигантской серебристой башни. Интернациональный космолет «Вихрь-2» начинает свой путь к Марсу! В его экипаже — добрые друзья, спутники по первой марсианской. Командир «Вихря» — бывший второй пилот Сергей Меркулов, бортинженер — все тот же Сурен Акопян. Панин невольно завидовал им. Ну да ничего не поделаешь…

Виктор Сергеевич закрыл бархатную обложку. Он был готов к завтрашнему дню.

Гряда пологих холмов расположилась подковой, повторяя изгиб морского берега. Черное плетение дубовых ветвей было тронуто нежной зеленью; у подножия стволов, рядами поднимавшихся до самого гребня, кустились трава и папоротники. Весна в этих краях наступала быстро. Ближе к морю, в тени кипарисов, выстроившихся вдоль необозримо длинных набережных аллей, сплошным розовым прибоем вставали миндальные деревья, вовсю цвел инжир, набухали бутоны на розовых и олеандровых кустах. За клумбами, за барьером подстриженных кустов туи, закрывавшим путь в аллею холодным ветрам, виднелась в просветах широкая галечная полоса. На нее ритмично накатывалась плоская волна. Кричали чайки.

То было рукотворное море, давшее жизнь рощам и паркам гигантского оазиса под Байконуром, на месте былых безжизненных степей, у края старого, заслуженного космодрома.

Все-таки, несмотря на плотную стену туч, промозглые порывы достигали аллей; день был неприветливый, и Марина подняла воротник плаща. Гравий центральной дороги радостно хрустел под ногами. Как здорово после осточертевших за полтора с лишним года магнитных ботинок надеть туфли на высоком каблуке и шагать вот так, ощущая упругую плоть земли, не опасаясь взлететь от неосторожного движения! Позади — тоскливые недели реадаптации.

Предстоит долгий отпуск. Телевидение и пресса поют хвалу деяниям первого экипажа астероида, ее, Стрижовой, чуть скуластое и высокобровое лицо под косой темной челкой теперь известно на всех континентах не менее, чем облик самых блестящих и прославленных кинозвезд. Еще во время пребывания в профилактории какие-то предприимчивые молодцы из разных стран умудрялись всеми правдами и неправдами передавать Марине любовные письма, а также стихи, порою даже неплохие. Скоро, очевидно, ей придется завести специальную печь для сжигания корреспонденции досужих вздыхателей.

(Впрочем, если честно, так не столь уж и рядовое у нее лицо, очень даже симпатичное, и не скажешь, что ей хорошо за тридцать…) Можно, купаясь в волнах мировой славы, с толком проводить отпускные месяцы. Конечно, скоро набьют оскомину бесконечные напоминания о совершенных ими подвигах: поток солнечной энергии по договоренности кочует из страны в страну, заряжая колоссальные аккумуляторы; благодаря ретранслятору станции даже индейцы в амазонской сельве и зимовщики в Антарктиде могут смотреть телепередачи или переговариваться с любым пунктом Земли; мощные радиомаяки астероида намного упорядочили движение космических и морских судов… Ладно. При всем при том впереди острые, пряные развлечения. Лыжи — в Альпах, виндсерфинг на Гавайях, африканское сафари, осмотр Лхасы, наконец, —почему бы и нет, мы это заслужили, — ночной Париж… Все живьем, без помощи гипнотических пленок.

Так, да не так.

Может остаться без отпуска Марина Стрижова, и более того, если дело так пойдет дальше, потерять очень дорогих людей… нет, скажем так, — очень дорогого человека.

Она свернула в боковую аллею. За прихотливым камнепадом, на склоне последнего из холмов, над чистым мелководным озером — все как есть искусственное — вырастали из дубняка розовато-желтые этажи пансионата. Несколько высотных зданий, как бы продолжающих холм к небу; прозрачные переходные галереи, одна из которых тянется прямо к морю… Марине встретилось несколько человек: трое или четверо в медицинских халатах, один в спецовке техника. Она кивала, на несколько секунд надевая, как респиратор, улыбку. То, что в парке не нашлось ни одного из жителей пансионата — членов первого экипажа астероида, нисколько не удивляло бывшего «главврача» станции. В том-то и была загвоздка, что пансионат превратился в огромный госпиталь, изолированный от всего света.

А начиналось все, как любили говорить в Космоцентре, по «штатному расписанию». Панин благополучно сдал дела Калантарову; новый начальник орбитальной станции оказался дотошным и облазил весь астероид до последней пещерки в скалах. Вслед за Георгием стали прибывать новые руководители комплексов — солнечной ловушки, электроцентрали, порта, буровых, ретранслятора и проч. Это было мудро, при первом заселении «летучего острова» так не поступили, и оттого последовало немало неприятностей. Теперь же командиры должны были адаптироваться раньше, чем их будущие подчиненные, и стать не формальными, а естественными лидерами групп.

Гипнотека в те дни эксплуатировалась нещадно. Вновь прибывшие с помощью определенных пленок ускоряли свое приспособление к малой гравитации, пустоте, безвоздушью и беззвучию. Старожилы, наоборот, готовили себя к возвращению в земной мир. Бархатные голоса космоцентровских дикторов внушали им чувство увеличения тяжести. Сеансы гипноза чередовались с растущими физическими нагрузками, специальными упражнениями в магнитных «доспехах». Первоначально тяжесть — имитированную и внушенную — прибавляли по одной сотой g, затем — по одной десятой. Последнюю неделю и работали и отдыхали при полном «домашнем» весе. То, что когда-то так заботило и даже страшило ученых — реадаптация после долгого пребывания в невесомости, — теперь представляло методику, отработанную до микроскопических мелочей. Все удалось, не могло не удаться!

Началось отбытие старожилов.

О нет, не было никаких всеобщих проводов, торжественного отлета ракетной флотилии, увозящей сразу всю двадцатимесячную «смену». Банкет и церемония в порту состоялись только по поводу прощания с первой партией. На каждом комплексе поселка некоторое время работали бок о бок первопоселенцы и новички; шла передача опыта сменщикам, и число «стариков» уменьшалось постепенно.

Вопреки старому морскому закону, который предписывает капитану покидать судно последним, Виктор Сергеевич вылетел на одном из первых кораблей. С ним была Марина. Посудачив о том, как славно будет вдохнуть некондиционированный воздух, пусть даже с уличным перегаром, и поваляться на траве, не посеянной человеческими руками, глядя в тучи, плывущие по небу без помощи проектора, Стрижова вдруг сказала пророческую фразу:

— Я не удивлюсь, если космос преподнесет нам какой-нибудь сюрприз в начале карантина или после него!

Транспортник приземлился без приключений. Главные специалисты астероида спускались по трапу с нарочито бодрым и осанистым видом, сияя улыбками и размахивая руками, потому что именно в эти, начальные земные секунды особенно пристальны глаза родных и друзей и особенно падки до сенсационных снимков и записей журналисты.