…Нет, ни о сроках операции, ни о том, какими силами она будет произведена, Дэви ничего не знает. На таком расстоянии она могла угадывать только мысли Рама, да и то, когда он адресовал их жене. Ей известна лишь цель: физическое уничтожение поселка. Может быть, просто бомбардировка с кораблей или удар лазерного луча… Хотя вряд ли. Скорее всего диверсанты попытаются создать видимость самопроизвольной катастрофы. Чтобы неповадно было землянам и через сотню лет осваивать астероид, чреватый смертельными сюрпризами.

…Нисколько не стесняясь тем, что Дэви, по-видимому, действительно могла читать его мысли, Виктор Сергеевич ходил взад-вперед по кабинету, думал, взвешивал и отбрасывал варианты. Да, положение! Сообщить все на Землю? А вдруг у них налажен перехват радио- и телесвязи? Не исключено, что налажен… Даже наверняка. Придется своими силами… Своими…

…Но все-таки с чего они начнут? Когда и откуда ждать тревоги? У станции много уязвимых мест. Построены грандиозные установки, хранящие колоссальный запас энергии; любая из них, выйдя из нормального режима работы, станет не менее опасной, чем ядерная мина. Та же солнечная ловушка: достаточно сместить фокус наводки — способна хлестнуть огненным бичом по поселку. Таят угрозу склады горючего, двигатели ракет, котлы плазменных буровых машин… Наконец, электроцентраль. Реактор-бридер, один из самых могучих на Земле. Уж он-то, перестав подчиняться, не замедлит обратить астероид в мертвую радиоактивную болванку…

— Огромное вам спасибо, Дэви, — сказал Панин, вставая с оседланного стула. — Вы даже не представляете, чем мы все вам обязаны… Вам и Раму. Не знаю, насколько это вас утешит, но, когда окончится эта мерзкая история, я поставлю здесь, перед командным пунктом, обелиск в честь героя. — Он взял обеими руками ее сухую, шелковистую, чуть дрожащую руку. Неожиданно женщина всхлипнула, уткнулась лбом в плечо командира. Несколько секунд он гладил ее роскошные, электрически потрескивающие волосы, приговаривал ласковую бессмыслицу. Овладев собой, Дэви резко, почти враждебно отстранилась. Она стояла, расправив плечи и вскинув подбородок, на полголовы выше командира, — и ожидала распоряжений.

Глаза Дэви угасли, стали сухи и непроницаемы, как черный агат. Непостижимым образом Виктор Сергеевич вдруг увидел в них судьбу погубителей Рама.

— Будьте любезны, возьмите на столе программу, — отогнав видение, будничным тоном сказал Панин. — Я приготовил ее для вас. Здесь серия стендовых испытаний ракет-носителей для спутников геологоразведки. Извольте сообщить Глебову и остальным, что я вас вызывал именно по этому поводу.

Дэви послушно спрятала маленький медно-желтый диск. Разговор был окончен.

Но на пороге она обернулась еще раз и сказала, разом выловив основное в потоке бурных, разрозненных мыслей командира:

— В нашей службе нет сообщников тех. За весь штат астероида я не ручаюсь. Иногда мне чудится какое-то злое, темное дуновение… От кого оно исходит — определить не могу. Рам тоже чувствовал — и не мог определить.

— Что нужно для того, чтобы вы нашли… этого человека? — мгновенно подобравшись, спросил Панин.

— Мне? Хотя бы раз прикоснуться к каждому из жителей поселка. К руке или ко лбу. Придумайте предлог, какой-нибудь поголовный тест или осмотр… Впрочем, я же не медик, это будет подозрительно…

— Не беспокойтесь. Техническую сторону я беру на себя.

Изящно и покорно кивнув, небесная танцовщица выплыла из кабинета.

Закрылась за ней мнимо хрупкая, покрытая морозным узором дверь-переборка. Виктор Сергеевич постоял еще немного на ковре, широко расставив ноги и засунув руки в карманы. Затем сказал несколько слов по-русски, которые наверняка смутили бы Марину…

Выйти на связь с Землей по поводу «близнецов» ему так и не довелось. Реактор-размножитель на быстрых нейтронах, или бридер, не только потребляет топливо, но и производит его. Горючим бридеру служит смесь плутония с ураном-238. При использовании быстрых нейтронов каждые три распавшихся атома урана-238 производят один атом плутония…

Сидя в своем закутке, возле торца подковообразной панели, Рашид Гаджиев сонно слушал осточертевшие объяснения начальника централи. Опять экскурсия. На сей раз какие-то престарелые миссис, из числа тех сухопарых и утомительно-любопытных англосаксонских дам, которые толкутся вокруг всех достопримечательностей планеты и везде чувствуют себя как дома. Как же, нужны им твои нейтроны! Только для того, чтобы потом хвастаться за чаем перед менее предприимчивыми подругами набором собственных фото в скафандрах, на фоне жуткой черноты, наняли богатые бездельницы экскурсионный корабль НАСА и теперь делают вид, что им интересно, тянут иссохшие, в куриной коже шеи…

Слава богу! Волоча ноги в непривычной магнитной обуви, заторопились к выходу. Визит окончен. Приближается условная «ночь». Повилайтис прощается с Рашидом покровительственным взмахом руки. Гаджиев сегодня дежурный. Закрылась тяжелая освинцованная плита двери. Все. Он один.

Рашид встал, чтобы немного размять мышцы. Прошелся вдоль подковы, уютно и празднично мерцавшей бесчисленными огоньками, экранами, символами. Стены круглого зала — глухие, гладкие, незаметно переходившие в такой же кремовый купол — создавали впечатление незыблемой прочности. Здесь было спокойно работать. Смутную тревогу рождал только огромный телеэкран, где, как в синеватом сумеречном окне, виднелась цилиндрическая громада бридера, точно ствол гигантского дерева, оплетенный удавами трубопроводов. Во время одиноких ночей дежурства, подобных сегодняшней, Гаджиев частенько останавливался против экрана и силился представить, как бесшумно и непрерывно «разбухает» тело реактора под ливнем нейтронов. Да, это был факт, хотя и похожий на чудо, — конструкции бридера обрастали новым металлом, постепенно теряя строгость форм. Если не принимать меры, через сколько-то лет заглохнут проводящие пути, безобразные опухоли расползутся по кожуху…

Рашид оторвался от созерцания реактора, чтобы набить из зеленого шелкового кисета черную обгрызенную трубку (то и другое — память об отце), тщательно примять табак большим пальцем, раскурить и прикрыть жар узорной крышечкой. Добрый азербайджанский табак спасал от сна куда лучше, чем кофе или чай.

Гаджиев снова прогулялся перед изогнутой панелью, там щелкнул тумблером, здесь утопил клавишу… В общем, все шло нормально. На красочной, точно неоновая реклама, подробной мнемосхеме горели яркие цвета: графитовые стержни, обозначенные синим, были надлежащим образом внедрены в алую активную зону: вишневым потоком струился пар, вращая генераторы; мерцало голубизной, мерно текло кольцо охлаждения. Астероид требовал энергии круглые сутки. В том числе и новенькая гостиница, где теперь спали обогреваемые самым дорогим в мире теплом, овеваемые самым дорогим в мире воздухом старушки-путешественницы.

Он опустился на свой «штатный» стул в конце полукруга пустых сидений и не без злости подумал, что тощие леди, по крайней мере большинство из них, никогда в жизни не знали настоящих забот или печалей. Вечно за чьей-то спиной, под чьей-то опекой — родительской, мужниной… Туго набитые кошельки, масса свободного времени, раболепные горничные, массажисты, врачи, водители, пилоты ракет… хм… начальники централей… Старые девчонки, мелочные, невежественные и капризные. А ему, оставившему родительский дом ради благородного дела, ему, самому пылкому обожателю астероида, самому старательному работнику не доверяет командир! То есть, конечно, виду не подает, Виктор Сергеевич для этого слишком умен и сдержан, но ведь он-то, Рашид, чует… «Можно подумать, Рашид, что у вас здесь что-то не в порядке…» Отравленной иголкой засели эти слова, небрежно брошенные Паниным неделю назад. Повилайтис, службист, робот, с его всегда брезгливо поджатыми губами, тоже понимает отношение командира к Гаджиеву. Оттого никогда не похвалит, не улыбнется, не спросит о делах или здоровье. Только сухие распоряжения, официальный тон и выговоры — очень корректные, но едкие, обидные… За что?! Особенно в последние дни…