Тренируется Курбаши, тренируется… зачем? Куда?
Вон, зверюга-лось, на одних руках уже наверх подымается! И быстрее – хы-хы-хы – чем некоторые здесь присутствующие – с помощью всех имеющихся конечностей!
И Курбаши стал на Башне легендой.
Мало ему было просто так на самый верх вскарабкаться – начал он на время восхождения и спуски делать. А когда и это приелось, то руки себе сковывал, завязывал глаза… и… пошёл судьбу испытывать.
Пристрастился по внешней лестнице на время взбираться. А там кое-где угол наклона отрицательный. Это значит, что чуть ноги соскользнули оттого, что задница перевесила, и ты уже висишь, как на турнике…
Да ещё и сама лестница во многих местах от поверхности Башни оторвалась давно… и болтается.
Вот и прёт Курбаши по этой лестнице, только скрип стоит и ржавые хлопья вниз летят! Смотришь, а он уже наверху. Минут десять-пятнадцать посидит, покурит и – снова вниз.
Висишь, бывало, где-то внутри, вцепившись в гнилое железо и с тоской прикидываешь, что вниз – гордость не позволяет, а наверх – кишка тонка… а в огромный круглый проём окна Башни до тебя снаружи доносится, как Курбаши – дррррррынь! – вниз со скоростью небывалой слетает…
Девчонки пытались ему глазки строить… да куда там! Глянет, как раскалённым углём прожжёт и снова вверх, вверх, вверх!
Башня его жизнью была. И только она.
Нашли Курбаши поутру, осенью, когда верх Башни тонет в серой мгле низких скучных облаков. Лежал он на спине в луже крови и остывшими глазами смотрел, как ветер треплет самую сложную часть пути – оторвавшиеся от стены проёмы лестницы. Два "башенника" тоскливо рассказывали не выспавшимся хмурым ментам, что приходил Курбаши ночью, – естественно, приходил, а как же! Посидел, покурил. С
Федькой, вон, по сто грамм выпили, а то холодно и промозгло…
А потом ушёл. Как всегда – не прощаясь. Ни криков они не слышали, ни удара.
Да и поутру-то, прямо скажем, не сразу они Генку увидели. Если честно – то не было его здесь, на этом месте! Или он где-то в Башне скрывался и позже упал, или сами не знаем, что! Вон, гляньте, он же целый совсем! Затылок только и разбит! А если бы он с верхотуры загремел? Сами же не раз видели, как это бывает…
Ну, поди, самоубийство, молвили менты и равнодушно погрузили тело
Курбаши в труповозку. Дело – хлоп-шлёп – довольно быстро прикрыли, ибо вариантов никаких не просматривалось: либо парень от безысходности прыгнул, либо доигрался… сам сорвался… надолго ли собаке блин?
Заварили дверь в очередной раз… а к вечеру уже на Башне поминки по Генке были…
Хрена ли нам эта дверь? Так… на пару ковыряний ломиком.
И пошла жизнь дальше.
Лет пять-шесть назад прикрыли Башню полностью. Шиш теперь в неё попадёшь. Так и гниют внутри балки и поперечины, да на головокружительной высоте давно уже не увидишь никого.
Иногда только… вне зависимости от времени суток и погоды… если в бинокль глядеть – видно: вот же он, Курбаши!!! Видите? Сидит, курит… и ветер относит в сторону искры от дрянной сигареты "Прима" без фильтра.
И смотрит Курбаши куда-то поверх городских крыш и башен… зло смотрит, непримиримо и зло.
Один, как всегда.
***
Говорят, мол, на Урале народ суровый и малоразговорчивый. Но и вспыльчивый. Чуть что – сразу в драку. И это в трезвом виде… что уж говорить о виде расхристанном и пьяном? Мол, край уральский с
18-го века – каторжный, уголовный, пропащий.
Однако, честно рассуждая, темперамент уральцев находится где-то между темпераментом москвичей (ох, и суетливый же народ, – чисто итальянцы!) и темпераментом загадочного народа манси.
Впрочем, может быть я и ошибаюсь. В конце концов, перевалив за горбушку жизненного пути и начиная спускаться в сумрачную долину вынужденной житейской мудрости, начинаешь смотреть на людей проще.
Так сказать, машешь рукой и говоришь сам себе: 'Боже мой! Что Иван, что Абрам, – не говоря уж о Жане и Хуане, – все одним мирром мазаны… и если уж говорить начистоту – от одной обезьяны произошли!'
Но это так, к слову. А вот вам и ужастик. Как всегда, предупреждаю, источников не выдаю, о документах – не заикаюсь.
Хотите – ищите сами, а я людям обещание дал…
В самом начале перестройки затеяли в одном из районов
Екатеринбурга строительство 'школы XXI-го века'. Два трёхэтажных корпуса, бассейн между ними, стадион, теплицы и сад – всё, как у проклятых буржуев, только красивее и функциональнее.
Архитектор-проектант кипятком в потолок фонтанирует, областной отдел народного образования (ОблОНО) в Москву целые картины в цвете возит
– хвастается; глава облисполкома в своих речах и докладах 'наверх' кстати и некстати будущую школу поминает… словом – идёт шумный пиар и пиарный шум.
Снесли четыре квартала частных домиков. Жители не очень довольны были таким поворотом дела. Ещё бы! Ты, вроде, и в центре живёшь, и в то же время в своём собственном доме. Курей держали, коров и коз… яблони, да облепиху лелеяли… огурцы-помидорчики выращивали… не говоря уж о луке, чесночке, укропчике и прочем хрене.
Поутру, бывало, летом мимо топаешь, а запахи к тебе плывут – чисто деревенские… не говоря уж об утренней симфонии звуков: петух надрывается, солнышко приветствует, куры квохчут, корова у кого-то промычала, а вот и собачонки чужака приветствуют утренним лаем. И какой-нибудь Трезор на цепи, сам размером с телёнка, перекрывает их из-за поленницы мощным рёвом: 'Гау-у-у!' – да так, что ноги у вас сами собой быстрее движутся.
Глядишь, хозяева свои 'москвички' да 'жигулёнки' заводят, хлопочут… а навстречу такая ладная девчонка на коромысле вёдра с водой от колонки тащит, что так и хочется молодцевато расправить грудь и кинуться помочь красавице… эх, хороша девчонка!
А из труб вкусный дымок к небу поднимается. И в двух кварталах трамваи звонками заливаются – центр как-никак!
В общем, снесли всю эту благодать. И возвели-таки школу.
А тут и август 1991-го подоспел, и страна ринулась в капитализм.
Ну, об этом периоде я уже много говорил. Что же касается школы, то начали вводить плату за обучение, обозвали несчастную школу
'гимназией', потихоньку оборудовали стоянку для мерседесов и тойот… и начали жить.
Вот только с бассейном проруха получилась. Дорого! Драть с родителей дополнительные денежки… так со всех-то подряд – не выходит! Есть, ведь, в классах и дети нищих педагогов, и прочих инженеров-конструкторов, да разнообразных оборонщиков. Порешили сделать бассейные услуги чисто платными, шикнули на пикет из пяти бабушек с плакатами: 'Наши дети тоже нуждаются в купаниях!' – и успокоились.
Положен был бассейну и отдельный сторож. Шутка ли – здоровенное сооружение, любому заморскому колледжу под стать! Как же не охранять?
Как и водится, закружили вокруг директора школы братаны.
Зашуршали баксы, зашептался педагогический коллектив…
Но жить-то как-то надо! Вон, в теплицах рабочие нужны! А где их взять? Бабка Маня уж с полгода, как преставилась… вот уж была энтузиастка тепличного дела! Огурчики да помидорчики в школьной столовой не переводились! Да и ремонт в классах нужен, благо, что школе и года не исполнилось. Да и педагоги разбегаются – окладишки-то настолько низкие, что любая необразованная продавщица в
'комке' через губу с учителем физики разговаривает…
Так что стал бассейн жить, так сказать, двойной жизнью. Днём в нём малочисленные группки детей уральских 'новых русских' плещутся, а по ночам эти самые новые русские с девочками и коньяком-вином-шампанским там же брызжутся.
К чести директора будь сказано, продала она эти афинские ночи не абы кому попало, а людям вполне приличным, привозящим путан высшего класса. А то, понимаешь, после иных, и детей в воду запускать страшно… мало ли какой букет вензаболеваний тащит на себе какая-нибудь симпатяшка?..
Сторож, – он же уборщик и оператор по очистке, – рад был, как слон при виде маленькой булочки. С его-то высшим образованием по промышленной водоочистке – самое место ему среди бомжей! А тут – пьяненькие нувориши сорят долларами, как дырявая подушка перьями, – хватает и на оплату слесаря, которого официальным путём через школьную бухгалтерию не проведёшь, и на оплату уборщицы и на прочие удовольствия новой жизни, включая договорённости с энергетиками на тепло, свет и воду. Директрисе-то львиная доля перепадает, а нам, пролетариату бассейному – крохи. Но и они неплохи! Каждому бы такие, ей-богу!
