От вылезших из машины двух крошечных фигурок Тома отделяло больше мили. Но в своем воображении Том видел Энни так четко, словно она была рядом. Выражение ее лица, когда она вчера следила за полетом совы, запало ему в душу. Она не знала, что на нее смотрят, и лицо ее было бесконечно печальным и – невыразимо прекрасным. Тому мучительно хотелось заключить ее в объятия. Глядя, как исчезают вдали мигающие огни ее автомобиля, он напомнил себе: она принадлежит другому мужчине. Но все равно не мог перестать о ней думать… Том пришпорил Римрока и стал спускаться с холма.

У загонов было очень пыльно и пахло паленым мясом. Телят отделили от матерей, и те непрерывно мычали, призывая своих детенышей. Прогнав молодняк через несколько соединенных между собой отсеков, телят оставили наконец в узком небольшом загончике – последнем в этой цепи. Отсюда их выгоняли по одному, связывали ноги и укладывали на большой стол, где за них брались четыре пары рук. Телятам делали укол, закапывали в одно ухо сыворотку от болезней, разносимых комарами, в другое – витамин для быстрого роста, а потом раскаленным железом наносили тавро. После окончания процедур стол автоматически переводился в вертикальное положение, телятам развязывали ноги и отпускали. Еще не опомнившись от страха, малыши спешили на зов матерей и там у благодатного вымени находили успокоение.

На эту картину с царственно-ленивым видом взирали отцы – пятеро огромных герефордских быков; вальяжно развалившись в соседнем отсеке, они медленно пережевывали пищу. В душе наблюдавшей за всем этим Энни нарастали ужас и отвращение. По лицу Грейс она поняла, что дочь переживает то же самое. Телята отчаянно визжали и мстили своим мучителям одним-единственным возможным способом – обгаживали их ботинки и брыкались изо всех сил. Некоторые соседи пришли помочь и привели детей, которые возились с самыми маленькими телятами, пытаясь связать их. Энни видела, что Грейс то и дело поглядывает на них, и подумала, что совершила большую ошибку, привезя ее сюда сегодня. Во всем этом было слишком много здоровой физиологии, и неполноценность ее ребенка особенно бросалась в глаза.

Взглянув на Энни, Том все понял и тут же нашел, чем ее отвлечь. Он отвел Энни в сортировочный отсек, куда уже прибыл улыбающийся во весь рот великан в темных очках и в футболке, поперек которой было выведено: ЛЮБИТЕЛЬ ОВСЯНКИ. Великан назвался Хэнком и с такой силой пожал Энни руку, что у нее едва не затрещали кости. Он оказался ближайшим соседом Букеров.

– Этот псих живет рядом с нами, – представил великана Том.

– Не бойтесь меня – я уже позавтракал, – доверительно сообщил Хэнк.

Принявшись за работу, Энни краем глаза видела, как Том подошел к Грейс, обняв девочку за плечи, отвел в сторону – куда, Энни не успела увидеть: на нее напирал теленок, он наступил ей на ногу, а потом сильно лягнул в колено. Энни взвизгнула от неожиданности, а Хэнк, рассмеявшись, показал ей, как перегонять телят в загон, избегая подобных сюрпризов. Работа была не из легких и требовала собранности, но вскоре благодаря шуточкам Хэнка и теплому весеннему солнышку Энни почувствовала себя совсем хорошо.

Когда возник небольшой перерыв в работе, Энни, оглядевшись, увидела, что Том подвел Грейс прямо к тому столу – он учил ее, как обращаться с клеймом. Сначала девочка пыталась ставить клеймо с закрытыми глазами. Но Том убедил ее этого не делать – надо ведь, чтобы тавро получалось четким и ровным. Грейс понемногу освоилась.

– Не жми так сильно, – слышала Энни его голос. Том стоял позади Грейс, положив руки ей на плечи. – Легче касайся кожи. – Когда раскаленное клеймо опускалось на шкуру теленка, по воздуху разлетались искры. – Вот так. Твердо, но легко. Отлично. Теперь поднимай. Замечательно, Грейс. Лучшее сегодняшнее тавро.

Послышался чей-то смех. Лицо дочери раскраснелось, глаза сияли. Она тоже засмеялась и сделала шутливый поклон. Заметив, что Энни смотрит на них, Том с улыбкой помахал ей рукой.

– Теперь ваша очередь, Энни.

К обеду почти все телята, кроме самых маленьких, были обработаны, и Фрэнк объявил, что пора есть. Все двинулись по направлению к дому, младшие дети с воплями неслись впереди всех. Энни оглядывалась, высматривая Грейс. Их никто не пригласил к обеду, и Энни решила, что пора уезжать. Грейс шла впереди с Джо – явно в сторону дома, они весело болтали. Энни окликнула дочь, и та обернулась.

– Нам пора, – сказала Энни.

– Как? Почему?

– Вот именно. Почему? Никто вас не отпустит. – Это сказал Том. Они стояли вдвоем у загона с быками, за все это время не обменявшись и парой слов. Энни пожала плечами:

– Уже поздно.

– Ясно. Вам надо возвращаться, чтобы заставить поработать факс, загрузить телефон и все такое прочее, так? Но почему бы не дать им отдохнуть?

Солнце било ей в лицо из-за спины Тома, и Энни прикрыла рукой глаза. Мужчины обычно не говорили с ней в таком шутливом тоне. Но Энни это почему-то понравилось.

– Понимаете, – продолжал Том, – сложилась такая традиция: тот, кто выжег лучшее клеймо, должен после обеда произнести речь.

– Что такое? – удивилась Грейс.

– Правда. Или выпить десять кружек пива. Так что, Грейс, тебе лучше идти вперед и как следует подготовиться. – Грейс бросила взгляд на Джо, как бы спрашивая, не шутка ли это? А Том серьезно кивнул в сторону дома. – Джо, ну-ка проводи ее. – Джо, с трудом сдерживая улыбку, повел Грейс к дому.

– Если вы уверены, что нас пригласили, – неуверенно начала Энни.

– Я уверен.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Они улыбнулись друг другу и замолкли. Паузу заполнило мычание коров, но сейчас оно было спокойное, почти умиротворенное – не то что утром. Энни первая почувствовала необходимость нарушить молчание и, посмотрев на развалившихся быков, сказала:

– Глядя на этих джентльменов, греющихся целый день на солнышке, не захочешь быть коровой.

Том кивнул.

– Да. Все лето они занимаются любовью, а зимой только лежат и отъедаются. – Он молча смотрел на быков, раздумывая. – С другой стороны, мало кто из них живет такой жизнью. Родись быком, и девяносто девять процентов за то, что тебя кастрируют и отправят на гамбургеры. Если выбирать, я бы предпочел быть коровой.