Во время одного такого боя 12 июля 1949 года на Ондинском направлении северяне взяли в плен трех военнослужащих 18-го полка. При допросе они показали, что командование проводило с ними секретные беседы, из которых следовало, что "южнокорейская армия должна упредить северян и нанести им внезапный удар", чтобы овладеть всей Северной Кореей [1115]. Представляют несомненный интерес и письма Ли Сын Мана американскому политологу Роберту Т.Оливеру. 30 сентября 1949 года президент РК направил ему приглашение на консультативную работу в Сеуле в своей администрации, в котором отметил, что "сейчас психологически наиболее подходящий момент", чтобы освободить Север Кореи. "Мы оттесним часть людей Ким Ир Сена в горный район и там заморим их голодом… Я полагаю, что Советский Союз не будет настолько глуп, чтобы начать вторжение в настоящее время". В заключение Ли Сын Ман просил Оливера по соответствующим каналам информировать о сложившейся в Корее ситуации президента Трумэна [1116]. Таких высказываний можно привести много. Но ограничимся лишь словами главы американских советников в КР генерала Робертса. В январе 1950 года на одном из совещаний южнокорейского правительства он заявил, что "план похода – дело решенное. Хотя нападение начнем мы, все же надо создать предлог, чтобы иметь справедливую причину" [1117].
Перечисленные факты говорят об отнюдь не оборонительных настроениях среди южнокорейских руководителей. В то же время Сеул не мог не понимать, что любой малозначительный инцидент на 38-й параллели может привести к большой войне. Кроме того, южнокорейское руководство было, несомненно, извещено о военных приготовлениях Пхеньяна. Не могли не знать южнокорейские руководители и о примерном соотношении сил. Это подтверждается, например, телеграммой Т.Ф. Штыкова в Москву от 20 июня, в которой советский посол сообщает Сталину о том, что южнокорейцам известны планы Пхеньяна. В связи с этим кажутся удивительными дружные заявления как Сеула, так и американских представителей в регионе о "неожиданности" северокорейского вторжения. Введение 8 июня 1950 года на всех железных дорогах КНДР чрезвычайного положения и концентрацию частей КНА вблизи 38-й параллели не заметили военные власти РК, посольство США в Сеуле, а также группа американских советников во главе с генералом Робертсом, сотрудники разведывательных органов в Токио и Сеуле, эксперты соответствующих центральных ведомств США. И это при том, что накануне войны Дональду Николсу – командиру специального подразделения американского корпуса контрразведки, авторитетному и одному из самых влиятельных американцев в Южной Корее, удалось заполучить копии военного плана Ким Ир Сена и целый ряд других свидетельств надвигавшейся войны. Однако его донесения якобы не были приняты к сведению ни Ли Сын Маном, ни руководством ЦРУ.
Но это не единственное противоречие предвоенного периода. Почему, например, к июню 1950 года две трети армии РК были размещены на 38-й параллели или поблизости от нее, а все ее припасы хранились к северу от Сеула и не была создана достаточной глубины система обороны? Почему РК, получив от США необходимое количество мин, не укрепила ими свою оборону вдоль 38-й параллели, особенно на танкоопасных направлениях? И это при том, что 26 июня 1950 года Национальное собрание РК в послании президенту и конгрессу США докладывало: "Наш народ, предвидя такой инцидент (т.е. начало войны. – А.О.), как сегодня, создал крепкие оборонительные силы, чтобы защитить оплот демократии на Востоке и оказать услугу миру во всем мире" [1118]. Кроме того, почему в условиях, когда не сегодня завтра ожидался массированный удар со стороны Севера, южнокорейское руководство внезапно 15 июня 1950 года сняло с оборонительных рубежей в Чхорвоне 3-й полк 7-й дивизии, располагавшийся на центральном направлении, и присоединило его к сеульскому гарнизону? А 25-й полк 2-й дивизии, занимавший оборонительную линию у Оняна и планировавшийся к переброске в Чхорвон, так и не занял своей позиции? В официальных источниках эти действия Ставки сухопутных войск РК объясняются перегруппировкой сил, но ее осуществление в очевидно критический момент выглядит, по крайней мере, странно. И еще один любопытный факт. За несколько дней до начала конфликта военный министр США Джонсон, начальник американского Генерального штаба генерал Брэдли и бывший тогда советником госдепартамента США и возглавлявший Управление стратегических служб (УСС) Джон Ф.Даллес совершили специальную поездку в Японию, где они совещались с генералом Макартуром о возможных военных действиях. Сразу же после этого Даллес выехал в Южную Корею, где ознакомился с состоянием южнокорейских войск в районе 38-й параллели. На заверения сопровождавших его южнокорейских офицеров, что враг будет "наголову разбит еще до того, как перейдет границу", он заявил, что, если им удастся продержаться хотя бы две недели после начала боевых действий, "все пойдет гладко". Выступая 19 июня 1950 года в "национальном собрании" в Сеуле, Даллес одобрил подготовку войск к военным действиям и заявил, что США готовы оказать необходимую моральную и материальную поддержку Южной Корее в ее борьбе против северокорейцев [1119]. "Я придаю большое значение той решающей роли, которую ваша страна может сыграть в великой драме, которая сейчас разыграется", – написал Даллес Ли Сын Ману перед отъездом из Сеула [1120]. В этой связи еще более удивительным представляется приказ командующего сухопутными силами Южной Кореи, отменяющий состояние повышенной боевой готовности, которая сохранялась в течение нескольких недель в ожидании возможной агрессии с Севера. Он был отдан 24 июня 1950 года – за сутки до начала войны [1121].
Эти и многие другие вопросы и противоречия рассматриваемого периода, по мнению многих исследователей, свидетельствуют о преднамеренности действий властей Южной Кореи, "как бы обещающих противнику легкость вторжения", а также об участии в "игре" некой третьей силы.
В это время на мировой арене было два основных игрока – Советский Союз и Соединенные Штаты Америки. Как уже упоминалось выше, СССР в это время относился к объединению Кореи весьма индифферентно, во всяком случае-до конца 1949 года. В корейском Генеральном штабе, при непосредственном участии главного военного советника генерала Васильева, разрабатывались планы на случай войны, отстраивались вооруженные силы КНДР. Поддерживая Корею, советский Союз тем самым старался укрепить свои завоеванные после Второй мировой войны позиции в Восточно-Азиатском регионе. Однако КНДР рассматривалась Кремлем в этот период как буферное государство между СССР и капиталистическим миром. С тем чтобы не спровоцировать потенциального противника и дистанцировать СССР от военных действий в случае их начала, Москва даже приняла решение ликвидировать свои военно-морскую базу и представительство ВВС в КНДР. Как говорилось в этой связи в Рекомендации по Корее, составленной 2 августа 1949 года, политически было бы целесообразно убрать наши военные объекты сейчас, чтобы продемонстрировать миру наши намерения, психологически разоружить противников и не допустить втягивания нас в возможную войну против агрессии южан [1122]. И только в мае 1950 года, после серии встреч и консультаций между советским и северокорейским руководством в Москве, Сталин дал свое согласие на проведение военной акции – фактически превентивного удара по агрессору, но с категорической оговоркой – без участия в войне советских регулярных войск.
Исследователи разных стран, занимающиеся историей корейской войны, приводят несколько версий, побудивших Сталина изменить свое решение. Однако, на наш взгляд, одна из главных причин связана с разделом сфер ответственности в международном коммунистическом движении между Советским Союзом и молодой, но быстро набиравшей авторитет в международном коммунистическом движении Китайской Народной Республикой. Отказ Сталина поддержать стремление Ким Ир Сена к объединению страны на фоне только что победившей китайской революции мог быть истолкован как сдерживание Москвой дела революции на Востоке. Это могло пошатнуть авторитет советского руководителя как лидера коммунистического мира, ослабить его влияние на колониальные и полуколониальные страны Востока и еще больше поднять престиж Мао.
