— Ну… как сказать…

— Понятно. Побрезговал. Тогда учись, студент, пока я жив.

Документов у мертвяков при себе не оказалось, зато у одного нашлась заточка, а у второго — финский нож с красивой, до умопомрачения красивой, наборной ручкой. Это всё. Ни лопатников, ни банковских карт, ни мобильников, ни ключей. Знали ребята, куда и на что идут.

Я передал оружие Ашгарру:

— Кинь куда-нибудь.

Сам вновь склонился над трупами и засунул палец в пасть сначала одному, потом и другому.

Мои худшие предположения подтвердились.

— Что там? — заглядывая мне через плечо, поинтересовался Ашгарр.

— Вампиры, — доложил я и вытер руку о штанину «бандита». После чего расстегнул на нём куртку и разорвал рубаху на груди. Над левым его соском синела татуировка в виде коронованной жабы. Точно такую же лупоглазую царевну я нашёл и на загорелой груди «менеджера». Чертыхнувшись, я обернулся к Ашгарру: — Видишь?

— Вижу, — сказал он. — Только не совсем понимаю, что эти тату означают.

— А то и означают, что парни из стаи Дикого Урмана.

— Это плохо или очень плохо?

— Это никак. Но если Урман решит, что мы его парней уделали, то…

— Что?

— Вспотеем.

Ашгарр нахмурился и, сложив по своему обыкновению руки на груди (чисто Наполеон Бонапарт), спросил:

— Ну, и что мы, Хонгль, будем со всем этим делать?

Я не ответил, не до того мне было. Ухватив голову «бандита» за волосы, обследовал поверхность среза.

Не дождавшись ответа, Ашгарр присел рядом:

— Чего такого интересного узрел?

— Смотри, — показал я. — Видишь, как мясо спеклось и все сосуды опалены. Потому и крови не было.

— Огненный луч?

— Так точно.

— Полагаешь, инхип?

— Не-а, Молотобойцы не причём.

— Думаешь?

— Тут и думать нечего. Случись официальная ликвидация, Архипыч нас обязательно бы предупредил. А если тайная… На тайную они бы со штатными мечами не пошли. Факт. Не дети подставляться.

— Тогда кто, если не они? — нахмурил лоб Ашгарр. — Истребители?

— Вопрос, — заметил я. — Большой вопрос. Вдогон другому: какого беса дикие вампиры решили напасть на старого дракона?

— Версий нет?

— Честно?

— Честно.

— Сплошной туман и ни одного просвета.

Ашгарр вздохнул и вновь озаботился:

— Ну, так и всё же, Хонгль, что будем делать?

— Будем разбираться, — ответил я. — Но прежде избавимся от трупов,

— Сейчас?

— А когда? Когда вонять начнут? — Я глянул на часы. — Два двадцать. Времени вагон.

— До чего? — уточнил Ашгарр.

— До рассвета, — пояснил я и, уже покидая комнату, распорядился: — Я в душ, а ты пока найди какие-нибудь старые простыни, пододеяльники… Короче, сам сообрази. Сообразишь?

— Уж как-нибудь, — обиженно хмыкнул Ашгарр.

Прежде чем зайти в ванную, я поинтересовался:

— Слушай, а пожрать есть что-нибудь? Жрать хочу, как медведь бороться.

— Суп на плите, — ответил Ашгарр, выглянув из гостиной.

— Суп? Суп это хорошо. А какой?

— Грибной. Дядя Миша Колун целое ведро боровиков притащил, я и наварил.

— Из целого ведра?

— Зачем. Часть на зиму заморозил.

— Ну ты, блин, и хозяйственный.

— Это похвала или упрёк?

Я стянул с себя насквозь промокший свитер и уверил брата-нагона:

— Похвала, чувак, похвала.

— Тогда живи, — разрешил Ашгарр. Хотел ещё что-то сказать, но заметил свежую рану на моей спине и осёкся.

Пока он ковырялся в шкафах и антресолях, я успел постоять под душем, смазать рану бальзамом собственного изготовления (аль мы не маги-чародеи), натянуть свежие шмотки и приступить к супу, который был чудо как хорош.

Я уже заканчивал, когда Ашгарр появился на кухне.

— Всё, — доложил он.

— Упаковал? — спросил я.

— Упаковал. В простыни. А потом ещё и в целлофан.

— Целлофан-то откуда?

— Холодильник когда купили, помнишь, упаковку на балкон кинули, так и валялась до сих пор.

— Говорил же, пригодится. А ты — давай вынесем, давай вынесем.

Ничего Ашгарр мне на это не сказал. Некоторое время наблюдал за тем, как я энергично работаю ложкой, после чего спросил язвительно:

— Слушай, Хонгль, а тебя не выворачивает?

Я оторвался от тарелки.

— Ты это о чём?

— В квартире два трупа, а ты наяриваешь, как ни в чём не бывало.

— Вот ты про что, — ухмыльнулся я. — Не-а, не выворачивает. — Зачерпнул со дна гущи погуще и, прежде чем закинуть в рот, в свой черёд спросил: — Смотрю, потянуло на труды знатоков инфернального.

И кивнул в сторону лежащей на разделочном столе книги Томаса Манна.

— Потянуло, — признал Ашгарр.

— Чего это вдруг?

— Да так… Даже не знаю, почему. Как-то само собой получилось. Подумалось, что самоубийство вещь заразительная, и вот…

— Стоп машина.

— Что?

— Говоришь, подумалось? Тебе?

— А что?

— Да ничего, просто точно знаю, что эта мысль сегодня приходила мне.

— А разница?

Тут Ашгарр был прав, на самом деле так получается, что разница нет никакой. Абсолютно никакой. Такая вот загадка природы.

— Ладно, проехали, — примирительно сказал я. И отложив на край тарелки лавровый лист, поинтересовался: — Ну и с какого боку в этой теме Томас Манн?

— С нужного, — ответил Ашгарр. — Ты в курсе, что целая толпа его родственников покончила жизнь самоубийством?

— Так уж и толпа?

— Сам посуди: отец, сестра, ещё одна сестра, жена брата, сын. Сын вообще уникум, четырежды пытался убить себя. Представляешь?

— Кто хочет, тот своего добьётся, — напомнил я расхожую истину.

Ашгарр кивнул:

— Спору нет. Во всяком случае, этот точно добился.

— Застрелился?

— Нет, снотворным закинулся.

— Бабский способ, ни фига не офицерский.

Поэт тему — офицерский, не офицерский — развивать не стал, резюмировал:

— Если тезис о заразительности суицида верен, то история этой странноватой семьи является наглядной тому иллюстрацией.

— Даже сомневаться не стоит, — заметил я. — Зараза эта заразительна. Даже больше скажу — заразна. Чума эта бубонная. Натурально.

Отодвинув от себя пустую тарелку, я с довольным видом откинулся на спинку стула и спросил:

— Ну и как на твой вкус товарищ пишет?

— Да ничего так, бодро, — ответил Ашгарр. — Нобелевскую премию, согласись, абы кому не дают.

— Не соглашусь. Бывает всяко.

Ашгарр спорить со мной не стал, раскрыл книгу там, где было заложено стариной почтовой карточкой с изображением химеры, охраняющей Собор Парижской Богоматери, и зачитал:

Закончив чтение отрывка, Ашгарр положил закладку на место и захлопнул книгу, а я так прокомментировал услышанное:

— И будуть люды на Земли.

— Какие Люды? — не понял Ашгарр.

Я выбрался из-за стола, дошёл до мойки, сунул тарелку под горячую струю и только тогда объяснил:

— Це мрия, яку поэт Тарас Шевченко уявыв в видомий поезии: «Врага не будэ — супостата, а будэ сын, и будэ маты, и будуть люды на Земли».

— Это ты к чему? — не понял Ашгарр.

— К тому, что драконов, если верить поэту, в будущем не будет. А если помимо Охотников, ещё и вампиры на нас начнут с финками-заточками кидаться, столь грустная будущность наступит весьма скоро.

— Судя по всему, с этим согласны не все. Кто-то ведь нас сегодня выручил.

— Тут ты прав, — согласился я. Впихнул тарелку в сушилку и, вытирая руки хрустким, расшитым легкомысленными васильками, полотенцем, добавил: — Знать бы ещё, кто этот «кто-то».

Подступив, Ашгарр похлопал меня по плечу: