Подруге плохо – к ней не пускают… Стучу в окно – мне передают записку. На клочке бумаги корявым почерком нацарапано:
"Верочка! Большое спасибо за передачу! Чувствую себя еще неважно, но мой Русланчик здоров, похож на Сулеймана, такой же красавчик…
Сообщи, почему он не приходит? Что случилось? Я так волнуюсь…
Наташа."
Знаю, что надо рассказать подруге о женитьбе Сулеймана, но пусть немного окрепнет. Не хочу добить её этой новостью: горькая правда не всегда полезна.
Настойчиво звенит будильник. Открываю глаза: вокруг темнота.
Зачем так рано проснулась? Ведь сегодня воскресенье… Наконец, вспоминаю: вчера на перемене Рамзан мне вручил письмо и ехидно заметил:
– Тебя, Верочка, как и Али, знают на Кавказе…
– Ты преувеличиваешь мои возможности, – парирую я и жду, когда завуч покинет классную комнату.
Открываю конверт. На меня с фото смотрит Алик. Пронзительный взгляд… Сжатые в усмешке губы… На обратной стороне мелким витиеватым почерком написано:
"Здравствуй, Верочка! Меня забирают в армию. Жду тебя в
Орджоникидзе на вокзале до 11 часов… Приезжай!!! Целую. Алик".
Так не хочется вставать… Но ведь обещала… Стягиваю себя с кровати, одеваюсь и выхожу на улицу.
Луна тускло освещает аул. Страшно. Одиноко. Только собаки лениво тявкают за заборами.
За аулом дышится легче. Спешу, почти бегу по шоссе, чтобы подняться в город к вокзалу. Вдруг из переулка выворачивает машина.
Как испуганная птица, мчусь с дороги, чтобы спрятаться за тополем.
На обочине тормозит скорая, и шофер, высовываясь из окошка, зовет:
– Девушка! Не прячься, выходи! Подвезу.
– Наш, русский! – радуюсь я, подходя к машине.
– Тебе куда? – спрашивает шофер.
– Иду на вокзал, потом поеду в Орджоникидзе…
– Я тоже еду в ту сторону… Можешь составить мне компанию и сэкономишь время. Вот только заеду в два – три места, загружусь – и вперед. Согласна?
Несколько минут я размышляю. Вроде бы парень не вызывает тревоги.
Добродушный. Разговорчивый. Не пристает. А главное русский! Неужели он обидит меня? И так не хочется плестись еще несколько километров к вокзалу… И сэкономлю время…
– Да, – принимаю я приглашение юноши.
Мы колесим по улицам города. Шофер что-то грузит в скорую, а потом разворачивает машину назад, к аулу.
– Сейчас возьму друга и поедем по прямой дороге через горы. По ней почти никто не ездит, только шоферы-ассы… Там так красиво, да и короче она намного, – сообщает водитель.
Чувствую себя обманутой: в скорую садится парень, он что-то по-своему бормочет другу – тот сердито ему отвечает.
– Девушка! – приглашает меня кавказец. – Иди сюда: угощу тебя спиртом. Мы приятно проведем время…
Он назойливо стучит в окно, требуя, чтобы водитель остановил машину и пересадил меня из кабины к нему…
Я сжимаюсь от страха и взглядом умоляю шофёра, чтобы тот не слушал своего товарища.
– Всё, – думаю я при каждом торможении на повороте, – сейчас изнасилуют и выбросят меня в пропасть… И почему именно со мной происходят подобные истории?
А горы всё круче и круче. То над нами нависают лысые скалы, то с пологих склонов сползают леса. Дорога бежит у самой пропасти, и, кажется, ещё мгновение – и мы полетим в бездну…
Но вот машина преодолела перевал и легко покатилась вниз.
Водитель изо всех сил пытается сдержать этот бег.
Дружелюбно гляжу на него: он мой спаситель. Рыжеволосый.
Светлоглазый. Хорошо говорит по-русски… Что было бы, если бы на его месте оказался кто-то другой…
А за окном мелькают леса. Прохладно. Сказочно. Сквозь зеленые, жёлтые, пурпурные кроны едва пробиваются лучи солнца. К небу тянутся дубы, грабы, ясени, кое-где плющ и дикий виноград удавом сжал их стволы, пытаясь сбросить с древесины изумрудные моховые шубки. В раскрытое окно ветки протягивают мне жёсткие ладони блестящих листьев.
Внизу появляются следы пребывания человека: заброшенные сады, полуразрушенные овчарни, сваи – остатки от моста на перегородившей дорогу горной речке.
– Тут мелко. Мой вездеход пройдет, – утверждает шофёр, направляя машину через поток.
Скорая легко преодолевает препятствие, но на середине реки фыркает, чихает и захлебывается. Парни дружно прыгают в воду и, ругаясь, уходят, чтобы найти какой-нибудь транспорт и вытащить из воды машину.
Сижу в кабине и смотрю на стрелки часов. Всё… Можно уже не спешить: опоздала… Да… Судьба вертит мной, как хочет. Значит, не суждено мне быть с Аликом: жизнь приготовила мне другой сюрприз…
А внизу бурлит и злится вода, бьётся о колёса машины, тщетно пытаясь вытолкнуть её из потока. Смотрю на этот водоворот, вспоминаю другую речку и думаю уже в который раз:
– Зачем я здесь?
Вынимаю из сумки блокнот и ручку и пишу отцу:
"Здравствуйте, дорогой мой папочка Федечка! Я жива, здорова и очень скучаю… Наверное, зря не послушала Вас и не осталась дома…
Теперь так часто вспоминаю Краснодар, и Чёрный Ерик, и нашу славную
Кубань и понимаю: нет её краше на всей Земле. Как хочется пронестись в лодке по каналу, поехать на рыбалку на лиманы или Азовское море!
Сейчас мечтаю лишь о том, чтоб быстрее прошло время и я возвратилась домой…"
Гортанные крики кавказцев отвлекают меня от письма. Горцы, стегая волов кнутами, пытаются загнать скотину в речку, чтобы вытянуть из воды машину. Быки, упрямо расставив ноги, ревут, изо всех сил упираются, словно их гонят на убой… Мои спутники тоже что-то кричат и бьют животных. Мокрые, забрызганные водой и грязью, они выглядят измученными.
– Им уже не до любви, – с ехидством думаю я. – Теперь бы только добраться до любого населённого пункта – и в обратный путь…
Побывала в Орджоникидзе… Что буду завтра врать на работе?..
Мне повезло: ребята, выбравшись на шоссе, остановили автобус, и к вечеру я была уже в ауле.
Меня удивил свет в окнах и чей-то гомон.
Захожу: в комнате на табуретке сидит Марина и о чём-то говорит с
Пятимат. Она, как мусульманка, закуталась в платок, и только карие очи печально глядят на меня. Ни о чём её не расспрашиваю: и так всё ясно: муженёк украсил лицо фонарями…
– Ты только погляди… – приоткрывает она край платка, после того как нас покидает Пятимат. – Только не испугайся…
Распухший нос. Синие вздутые губы. Царапина на правой щеке…
– Да, поработал на совесть, – шепчу я. – А как же ты пойдешь в школу?
– Что-нибудь придумаем… Ты всем расскажешь, что у меня страшная зубная боль, а пока будем лечить зубы, синяки сойдут…
В понедельник я не стала героиней дня: все только и говорят о
Марине, расспрашивают о здоровье её матери, да и о ней самой.
Неумело вру о бессонной ночи, о страшной зубной боли, и все верят… И только Рамзан с улыбкой на устах слушает наши страшные истории и с сарказмом в голосе спрашивает:
– А что ж ты, Верочка, не в платке? Всё прошло нормально?
Ох, как злит меня его вечная ирония и его всезнайство. Иногда кажется, что он следит за мной. А это так раздражает…
После занятий иду в общежитие к Наташе: надо ей помочь. Она так беспомощна с ребёнком: ни приготовить, ни постирать… Её одно спасает: в груди есть молоко, так что малыш выживет… Наташа спит на кровати, рядом с ней, у груди, лежит Русланчик, держит во рту сосок и лениво сосет. Подруга так худа, так бледна, что на неё больно смотреть…
Присматриваю и себе уголок… Здесь поставлю раскладушку и буду помогать Наташе. Так не хочется жить на старой квартире: Хусейн каждый день мечется по двору: начал строить новый дом для молодой жены. Ему помогают мужчины всего аула. Везде строительный материал, чужие люди, грустная Пятимат – дом-корабль уже не привлекает.
А если к Наташе приедет Сулейман? Тогда на ночёвку придётся возвращаться на старую квартиру, к Марине.
Последний день занятий в первой четверти совпадает с днем моего рождения. Рамзан, широко улыбаясь, зазывает меня кабинет, вручает мне духи "Красная Москва" и взволнованно говорит:
