— Тогда что же?

— Вот и я не знаю что. Это и заставляет меня ломать голову.

— Что же, профессор, не пора ли нам вернуться к причинам субъективного, как вы говорите, характера? И предположить, что просто-напросто кто-то…

— Нет! — резко сказал Серов. — Не время! И никогда не будет время! Слышите? Вы находитесь в экспедиции первый раз, а я уж и не помню в какой. И я вам говорю: никаких субъективных причин быть не могло! Мы имеем дело просто с каким-то новым явлением природы.

— Вы полагаете, что явление произошло бы так или иначе, и это… наше тело оказалось здесь, в месте проявления этого эффекта, лишь по случайности?

Серов помолчал.

— Нет, этого я не думаю, — ответил он наконец. — Я полагаю, что тело каким-то образом повлияло на течение определенных процессов, своим появлением как-то стимулировало, катализировало их, и в результате… Но я пока не вижу механизма этого явления.

— Я тоже. Послушайте, профессор: а если в той полости был газ?

— Газ?

— Именно! Тело, вступив в контакт с поверхностью астероида, неизбежно нарушило ее структуру. Возможно, образовались микроразломы. Газ получил выход на поверхность. Температура оставалась достаточно высокой…

— Для возгорания газа? Сомневаюсь. Кроме того, газ в полости — если он был — находился под немалым давлением. Предположим, какая-то часть его получила выход на поверхность. Допустим даже, она загорелась. Ну и что? Возник бы факел. Это послужило бы предупреждением, позволило принять необходимые меры предосторожности. Пламя не могло пробраться к массе сжатого газа: слишком велико было бы давление изнутри.

— Да, — сказал Горин. — По-видимому, вы правы. По, откровенно говоря, больше ничего мне не приходит в голову. Скорей наоборот.

— Что значит — наоборот?

— Скорей выходит из нее…

— Ну… Ну что вы… Не надо так. Помолчим немного и подумаем.

— Помолчим, — согласился Горин.

Они помолчали. Горин прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. Так было легче. Резко падали капли. Прошло время; наверное, много времени. Они не считали его, хотя чувствовали, как уходят минуты. Горин открыл глаза.

— Заря, профессор.

— Что? Что?? Где заря? А? Где? Где???

— Да нет, профессор. Просто заря. Скоро взойдет солнце.

— Ах да, — пробормотал Серов. — Я и забыл… Да, взойдет солнце. Мы его увидим.

В голосе его не было, однако, уверенности.

— Ну, вы придумали, профессор?

— Я? Да… собственно, нет. Я, знаете, немного отвлекся, ушел в воспоминания. Все-таки есть что вспомнить. Но в общем и целом увиденная нами картина ясна — источник силы располагался под поверхностью. Неясен пока только механизм… Нога, знаете, не дает сосредоточиться. Почему-то хочется побежать. — Старик тонко засмеялся, и Горин улыбнулся тоже. — А вы, друг мой, поняли что-нибудь?

— Мне кажется, да, профессор.

— Ого! Это любопытно. Ну говорите, излагайте…

— Я тоже вспоминал. И совершенно точно, мне кажется, вспомнил, как это выглядело.

— Видите, — грустно сказал Серов. — Вы оказались выдержаннее меня: я вспоминал о разных вещах, не имеющих отношения к предмету нашего исследования, а вы…

— Это просто потому, что больше вспоминать мне, по сути дела, не о чем.

— Да, возраст… Вы не можете себе представить, как я сожалею. Да, так что же вам удалось восстановить в памяти?

Старик умолк, переводя дыхание после двух длинных фраз.

— Я вспомнил цвет. Вы не забыли?

— Цвет? Должен признаться, да.

— Попытайтесь восстановить его в памяти. Это важно. Это была не красная и не желтая вспышка. Вначале она была голубой. Ярко-голубой и с небольшим оттенком зелени.

— Белое я тоже помню. Белое там было. Да, это я помню отчетливо, друг мой.

— Говорите короткими фразами, так будет лучше.

— Попробую. Спасибо. Так что же?

— Голубая вспышка громадной мощности. Цвет молнии.

— Молнии? О! Это мысль!

— Электрический разряд. Понимаете?

— Любопытно. Проаргументируйте.

— Масса нашей… Нашего… — Горин запнулся.

— Масса тела, друг мой. Итак?

— Тело состояло в основном из металла.

— Процентов на семьдесят, да.

— Достаточно солидная масса. Могучий электрод.

— Ну допустим. Но источник энергии?

— Под поверхностью, как мы и думали.

— Не понимаю…

— Подумайте, профессор. Если мы допускаем, что в том районе, где произошел контакт тела с астероидом, могла оказаться полость…

— Разумеется — мы наблюдали показания приборов…

— То можно предположить также, — примем на минуту, что в этой полости мог оказаться выход каменного угля.

— На астероиде — каменный уголь? Ну знаете ли… Да… Еще нефть туда-сюда, ее генезис нам, в конце концов, еще не вполне ясен. Но уголь…

— Погодите, профессор. А насколько нам ясен генезис астероидов?

— Вы имеете в виду гипотезу Фаэтона?

— Можно ли зачеркивать ее совершенно?

— Не знаю; вот если бы мы успели детально исследовать хотя бы этот самый астероид…

— Но, так или иначе, мы можем принять, хотя бы на мгновение…

— Допустим.

— И уже гораздо проще — не правда ли, профессор, — предположить наличие выхода цинка.

— Самородного? Гм… Ну, а откуда же вы возьмете серную кислоту? Ведь для того, чтобы образовалось нечто подобное природному элементу Гренэ, нужна и серная кислота!

— Это не так уж сложно. Если есть окислы серы и вода — мы получим кислоту. Это школьная химия… Вода могла существовать в виде льда, но высокая температура, возникшая при установлении контакта с телом, заставила ее…

— И все же, друг мой… даже при наличии всех этих совпадений… — Старик помолчал, переводя дыхание. — Даже при наличии их мы получили бы лишь сернистую кислоту, — а она в водном растворе очень слабо ионизирована. Вряд ли ваш элемент мог бы…

— Ну не знаю, — обиженно сказал Горин.

— Не обижайтесь. Гипотезы нельзя принимать на веру.

— Конечно…

— Хотя должен сказать, что в вашей идее относительно электрического разряда…

— Не спешите, профессор, берегите силы…

— …Есть что-то привлекательное.

— Спасибо.

— Эта идея мне нравится. Такой разряд мог вызвать… Черт!

— Вы…

— Мог вызвать, я говорю, замыкание в полости нашего тела. А там было предостаточно веществ, способных взорваться.

— Еще бы!

— Могли также расстроиться магнитные поля…

— Именно, профессор, — сказал Горин, и у него перехватило дыхание. — Расстроились магнитные поля. На краткий миг. Но этого хватило. Однако, если вы считаете, что угля быть не могло, то как же…

Профессор помолчал, размышляя.

— Не согласен, друг мой. Никому не удавалось наблюдать в естественных условиях подобные источники тока. Они — изобретение человека. Человек, друг мой, его разум — самое прекрасное…

— Жизнь прекрасна во всех проявлениях, — пробормотал Горин стандартную фразу. Он думал о Лилии, и фраза показалась ему точно выражающей мысль.

— Это, безусловно, тонко подмечено, — сказал старик, на мгновение перестав кряхтеть; последние минуты он только тем и занимался. — Жизнь во всех проявлениях — это…

Он умолк и через секунду закряхтел еще сильнее. Горин чувствовал, как все ближе подступают воспоминания, еще немного — и они овладеют им и больше уже не выпустят.

— Скажите, — произнес вдруг Серов уже другим, бодрым и даже чуть звенящим голосом. — Скажите, а вы за это время не наблюдали ничего… к чему могла бы относиться ваша фраза?

Фраза относилась к Лилии, но старик не мог знать этого. Горин повел глазами.

— Я наблюдаю пепельницу, — пробормотал он. — И кресло. Вот и все, маэстро.

— Понимаете, — сказал старик, — мне тоже пришла в голову мысль… Разряд, очевидно, имел место. Именно электрический. И если думать о его источниках, мы можем остановиться на одном из двух выводов: или под поверхностью и в самом деле имеется какой-то заряженный пласт — но от явлений природы, которые не обладают инстинктом и не могут выбирать слабое место для удара, наше тело было достаточно хорошо защищено…