- Мистер президент! - сказал он, зная, что совершает ужасную ошибку.

Харли понадобился лишь миг, чтобы вспомнить, кто перед ним.

- Гарри? - сказал он. - Я не знал, что вы здесь сегодня.

- И доктор Гамбини тоже здесь, сэр. Мы бы хотели сказать вам словечко, если это возможно. Дело действительно важное.

Добродушное веселье, не оставлявшее президента в течение всей церемонии, никуда не делось. Но стали видны морщины вокруг рта, и темные глаза за очками глянули устало.

- Десять минут, - сказал президент. - У меня дома.

На полках вдоль стен стояли Достоевский, Толстой, Диккенс и Мелвил, все в кожаных переплетах, и одна книга лежала открытой на кофейном столике - «Анна Каренина».

- Потрепанные, - сказал Гарри, оглядев тома. - Ты мог бы подумать, чтобы не кто-нибудь, а именно Харли читал русские романы?

- Если это так, я думаю, у него хватает ума об этом не распространяться.

Гамбини сидел, засунув руки в карманы, закрыв глаза.

Комнату заливало солнце. Внизу была видна группа из Национального научного фонда, расходившаяся по газонам Белого дома, чиновники, родители, учителя, дети - все фотографировали, показывали друг другу медали и вообще радовались жизни.

Из коридора послышались голоса, потом распахнулась дверь, и вошел Харли.

- Здравствуйте, Эд! - Он протянул руку. - Рад вас видеть. - Президент повернулся к Гарри. - Хотел сказать вам спасибо, что предложили Бейнса. Он был сегодня великолепен.

У президента есть некоторый вкус к преувеличениям, подумал Гарри.

Харли взял себе стул и спросил, как понравилась церемония. Гамбини выразил должное восхищение, хотя Гарри был слишком занят своими мыслями, чтобы сильно прислушиваться.

- Я рад, что вы пришли, - сказал президент. - Дело в том, что я собирался с вами связаться. Эд, Геркулес открывает интересные возможности, и меня очень интригует, что вы и ваши люди там делаете. Но вы же знаете, как я получаю информацию? Вы говорите с Розенблюмом, он еще с кем-то, пока не дойдет до самого верха в НАСА, а потом сюда, к Шнайдеру. - Имелся в виду Фред Шнайдер, честолюбивый советник президента по научным вопросам. - Когда наконец информация попадает ко мне, только остается гадать, какие вкрались искажения, что выпало, а что переврано. - Он написал телефон на бумажке из стопки, оторвал ее и протянул Гамбини. - По этому телефону вы можете связаться со мной в любую минуту. Если я не смогу подойти, я потом перезвоню. В любом случае звоните каждое утро, скажем, в четверть девятого. Я хочу быть в курсе того, что у вас делается. Вы меня понимаете?

- Да, мистер президент.

- Особенно я хочу знать о любом прогрессе в прочтении посланий. Я хочу знать, что за материал мы получаем. И меня интересует ваше мнение по поводу всех возможных последствий.

Почему-то от переданного телефона Гарри занервничал. В комнате было чуть слишком тепло.

- Вы продолжаете двигаться вперед? - спросил президент. - Отлично. Если так, может быть, вы мне расскажете, с чем вы пришли?

- Мистер президент, - нерешительно начал Гамбини, - мы работаем не так эффективно, как могли бы.

- Вот как? А почему?

- Во-первых, у нас слишком ограниченный персонал. Мы не смогли привлечь всех людей, которые нам нужны.

- Проблемы с оформлением? - понял Харли. - Я посмотрю, нельзя ли его чуть упростить. А пока, Эд, вы должны понимать, как тщательно нам надо охранять эту операцию. Я даже сегодня утром приказал присвоить код секретности посланию с Геркулеса. И к вечеру вам помогут с вопросами безопасности.

На лице Гамбини отразилось страдание.

- В этом и есть проблема, мистер президент! Мы мало что можем сделать, не имея возможности контакта с самыми разными специалистами. Оформление допуска занимает время, и мы не всегда можем знать заранее, кто нам будет нужен. Если надо ждать шесть месяцев, пока человек к нам придет, то и суетиться не стоит.

У Харли чуть заметно сжались губы.

- Я посмотрю, что можно сделать. Еще что-нибудь?

- Мистер президент! - произнес Гарри, нарушив обещание самому себе не высовываться. - Среди сотрудников проекта, в научных и университетских кругах есть сильное чувство, что мы не имеем права скрывать открытие Такого масштаба от общественности.

- А у вас какое чувство, Гарри?

Гарри посмотрел прямо в проницательные глаза президента.

- Я думаю, что они правы.

- Научные и университетские круги, - повторил Харли с почти незаметной досадой, - не должны иметь дело с китайцами. Или с арабами. Или со ста сорока карликовыми режимами, которые ничего так не хотят, как создать дешевое новое супероружие и подкинуть через забор на задний двор кому-нибудь, кто им не нравится. Если научные и университетские круги ошибутся, трупов не будет. У меня несколько другая ситуация, и от меня требуется осторожность. - Он зажмурился. - Кто знает, что может оказаться в этой передаче?

- Я думаю, - сказал Гамбини, ставя все на кон, - мы становимся малость параноидальными.

- Вы так думаете? Вам легко сделать такое предположение, Эд. Если вы ошибетесь… - президент передернул плечами, - подумаешь, важность! - Он закрыл шторы, отрезав солнце от комнаты. - Вы думаете, я не знаю, как мы при этом выглядим? Пресса считает меня фашистом, а Американское философское общество заламывает пальцы в тоске. Но где окажется это самое Американское философское общество, если мы запустим цепь событий, ведущих к катастрофе? - Харли вздохнул, и в этом вздохе была усталость, нерешительность, досада. Подобного выражения на публике Гарри на лице президента не видел. - И вам нельзя будет привлекать дополнительных людей, пока мы не убедимся, что им можно доверять. Если это потребует несколько дней или несколько лет, значит, так оно и будет. Мы сохраним содержание передачи для себя. Я вот на что могу для вас пойти: вы можете объявить о втором сигнале, можете обнародовать картинки - треугольники там и прочее. Но все остальное, то, что мы пока еще не можем прочесть, останется под крышкой.

Через час их с последними новостями встретил Маевский:

- Мы нашли теорему Пифагора!