От Марибской плотины остались одни развалины, зато выстроена новая. Более всего поражает неожиданность этой большой воды в пустыне, синей, точно оброненная кем-то бирюза. Я спустилась к воде охладить сожженные ноги. Неподалеку плескались люди – женщины, не снимая одежды. Я совсем спеклась на ветру и солнце и тоже хотела окунуться прямо в брюках и футболке, но парень из нашей компании остановил меня: "Не стоит. У этой плотины свои тайны". Наступил час молитвы. Мои спутники, побросав автоматы, упали на песок. Лучи немилосердного солнца, освещавшего эту сцену, падали почти отвесно. Картина утратила свою объемность и стала плоской, как бумага. Все это показалось мне галлюцинацией, порождением воспаленного ума. Только внезапный тоненький крик, пробудивший тревогу, сделал реальными эти декорации. На обратном пути мы увидели толпу мужчин. и одну плачущую женщину с ребенком на руках. Они объяснили причину крика. Ребенок случайно упал в воду, молодая женщина, не умевшая плавать, бросилась его спасать, – она успела его бросить людям, а сама камнем пошла ко дну. Она утонула на глазах у десятка мужиков, в метре от берега. Мужчины некоторое время поискали ее, потом оставили все на волю Аллаха. "Сколько лет было женщине?" – взволнованно спросила я. "13 лет", – последовал ответ. Даже моих видавших виды спутников взбесил равнодушный, спокойный вид мужчин, которым утонувшая девочка приходилась, по-видимому, близкой родственницей.
Какой фаталистический, жертвенный склад ума у этих людей! Они говорят о смерти так, как будто она ничего не меняет. Они с опаской относятся к такому мощному человеческому оружию, как сила воли, способному изменять законы судьбы, и во всем доверяются руке провидения. Их любимая присказка – "иншала" (если захочет
Аллах). "Полетит ли этот самолет?" – "Полетит, конечно, иншала". "Мы встречаемся завт-~л9" – "Встречаемся, иншала". Это выражение оттенок несбыточности найти карл почивает их интрижка. С работником разумеется, женатым (жену отдохнуть на родину)дивному стечению обстоя моего возможного любив/Валеры, врача-офтальмолога. В момент пьяного вдохновения они умудрились даже побрататься кровью. (По обычаю "кровные братья" рассекают кожу на запястьях и жмут друг другу руки так, чтобы их ранки соприкасались и кровь смешивалась с кровью.) В отличие от Валеры Дима не блещет красотой. Невысок, крепок, неплохо сложен, с заурядными чертами лица. Мне нравится зрелость его манер и ощущение внутренней силы, исходящее от него. Может быть, это объясняется неким ореолом героического прошлого, – в свое время он воевал в Афганистане.
Когда мы встретились первый раз, я пожалела, что надела каблуки. "В качестве партнера для 'танцев он явно не годится, но в остальном сойдет", – подумала я. Дима привез меня на виллу, которую он снимает со своей семьей, временно уехавшей в Москву. В холодильнике нашлась бутылка виски и колбаса – холостяцкий набор. Мы пили неразбавленное виски (с кока-колой в этой стране "напряженка") и закусывали ломтиками пахучей колбасы.
Мы быстро сошлись, с той легкостью, с которой обычно сходятся русские на далекой чужбине- Дима – настоящий кладезь прелестных историй. Как многие мужчины, он любит говорить загадками и играть в таинственность, намекая на свою осведомленность в самых важных государственных делах. Мужчин хлебом не корми, дай только поиграть в шпионов. Дима хвастался своими связями с крупными чинами местного КГБ За любой своей историей оставлял шлейф неМолвок и многозначительных намеков. Мол, знаю, в чем тут дело, да не скажу, из соображений высшей государственной безопасности.
Как бы там ни было, мы премило проводили время и все крепче вязали наше знакомство. Меня заинтриговала Димина недоступность, льдинка в его сердце, не тающая от женского тепла. При внешней коммуникабельности и разговорчивости – холодноватая отстраненность, некий барьер, который горячит меня, как горячит препятствие породистую лошадь. Этот мужчина не будет как ошалевший от страсти кобель бегать за сукой. Он будет, осторожно принюхиваясь, выжидать удобного случая. И если выбирать между темпераментным красавцем Валерой и выдержанным некрасивым Димой, я бы предпочла последнего.
19 августа. Для меня загадка, как йеменские мужчины безошибочно определяют возраст и внешность женщины, когда она с ног до головы закутана в черное. Даже на ногах – черные носки, а руки затянуты в черные перчатки. Вот вам пример. Сижу я в офисе одного своего друга, большого начальника. Заходит секретарша, вся в черном. Али их и вышла. Через мой взгляд, та же дама, е процесс, и леди в чер-одна и та же женщина,;ЮЯ. вился Али. – Разве ты а красивая, тоненькая И ка?* умее, лала и толстая". – "Господи, ib?! – воскликнула я. -~ fl мне, так обе похожи на два мешка черных тряпок".
Йеменцы объясняли мне: "Ты не понимаешь, вся прелесть в том, что женщина закрыта. Ты можешь придумать ее, твое воображение работает на полную катушку. Достаточно женщине открыть только щиколотку, чтобы мужчина безумно возбудился". По каким-то таинственным признакам мужчины угадывают женскую ауру. Может быть, они ждут порыва ветра, внезапно и с бесстыдной откровенностью обнимающего соблазнительные формы, или особенности женской походки обещают им таинственные наслаждения. Думаю, это флюиды, электрические разряды, пробивающие даже жесткую черную ткань. Трудно отделаться от эстетических представлений белого человека – эти черные, бесформенные одежды оскорбляют европейское чувство изящного. Йеменские женщины похожи на дивные скрипки в черных футлярах, которые редко достают на свет божий, и часто их единственный владелец, бездарный шарлатан, один имеет право на них играть. Редко рука виртуоза может коснуться их струн.
Я имела возможность рассмотреть йеменских женщин на свадьбе, на женской половине. Вдоль Узкого коридора, застеленного клеенкой, расставили тарелки с жирными мясными кушаньями. Сорок женщин с детьми, шумных, хлопотливых,
Разговаривающих на предельно высоких нотах, Уселись на пол, поджав под себя ноги. Женщина На кухне готовила хлеб – она расплющивала пресное тесто до тонких лепешек, с силой ударяя его о деревянный полукруг. Потом наклеивала куски теста на стенки огромной круглой раскаленной печи. Тесто пузырилось, и через несколько минут запах хлеба уже щекотал ноздри. Готовые лепешки женщина швыряла в конец обеденного коридора, точно летающие тарелки.
Все ели руками, рвали на части куски баранины, обмакивали овощной салат в зеленую густую жидкость под названием шафут (хлеб, размоченный до однородной массы в кислом молоке с травами). Запивали ледяной водой и взбитым, соком из маленьких зеленых лимонов. Я жевала острые пирожки с сыром и рассматривала фантастические узоры на руках и ногах женщин. Даже у маленьких девочек тела были расписаны прихотливой вязью из листьев и цветов, а ногти выкрашены хной. Один мой приятель, большой ценитель такой нательной живописи, доказывал мне, что это очень сексуально: "Когда женщина двигается в постели, все ее рисунки шевелятся, точно живые, – это здорово заводит".
Жениха в соседней комнате одевали его братья и отец – обматывали его куском белой ткани, украшали голову листьями мяты и цветами. Потм r углу играли с огромными золотыми сабля¦сенщины, уже закрыв-осторженно заулюлю и меня провели, предвака?* 2 к 1 S? -is //редра шалью. Свадьбаумее" $ s? // к как просто – во всех лала bi "o g Д и а на подушках, разброБедуио. §. f /,' мужчины и жевали кат. найти корлЗ / оей травой. Жевание и печивает их i? и ' 1бе обычно длится около семи часов. По комнатам носили курительницы с благовониями. Людей набилось, как сельдей в бочке. Окна были закрыты, от дыма благово-ний, кальяна и сигарет нечем стало дышать. От страшной духоты у меня закружилась голова. По выражению лица моего переводчика я поняла, что мужчины вокруг говорят не слишком пристойные вещи. Я уже не чувствовала себя под защитой условного уважения. Хозяин дома подсел ко мне и спросил, не подарю ли я его своей дружбой. "Что вы имеете в виду?" – прикидываясь дурочкой, удивилась я. "Оставайтесь сегодня ночевать у нас", – предложил он, сладко улыбаясь. "Получишь ты меня, когда рак на горе свистнет", – подумала я. Ахмед дернул меня за рукав и сказал, что надо уходить. Наш поспешный уход скорее напоминал бегство.