Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Тебе что – это не нужно? Это твой последний чек! – проговорила злобная маленькая женщина.

Эдуардо замер. Если она собиралась заплатить, то, может, ему стоит остаться и убрать эти порнографические клочки. Ведь в конечном счете уход за имением Вонов был в течение многих лет основным источником его дохода. Садовник был гордый человек, а эта маленькая сука унизила его, но в то же время он не мог не думать, что коли это его последний чек от нее, то сумма в нем должна быть внушительной.

Выставив перед собой руки, Эдуардо осторожно двинулся вокруг загаженного фонтана в направлении миссис Вон. Она позволила ему приблизиться к ней. До нее уже можно было достать рукой, когда она быстренько сложила свой чек – лодочкой – и пустила его в мутную воду. Чек поплыл по похоронного цвета фонтану, и Эдуардо пришлось зайти за ним в фонтан, что он сделал не без трепета.

– Иди порыбачь! – завизжала миссис Вон.

Едва выудив чек из воды, Эдуардо понял, что чернила смылись; он не смог прочесть, какая сумма там была написана, не мог разобрать корявую подпись миссис Вон. И еще не выйдя из пахнущей рыбой воды, он знал (даже не посмотрев на ее высокомерную удаляющуюся фигуру), что сейчас снова хлопнет дверь. Уволенный садовник отер бесполезный чек о штанину и сунул в свой бумажник; он не знал, для чего сделал это.

Эдуардо покорно вернул лестницу на ее обычное место у теплицы. Он увидел грабли, которые собирался починить, и даже на несколько секунд задумался – что ему с ними делать; он оставил грабли на верстаке в будке для садовых инструментов. После этого можно было уже отправляться домой; он уже неторопливо хромал к грузовичку, но тут увидел три больших мешка для листьев, которые он уже заполнил обрывками разорванных рисунков; по его прикидке, для оставшихся обрывков могло потребоваться еще два мешка.

Он взял первый из трех полных мешков и вытряхнул его на лужайку. Ветер быстро разнес часть обрывков, но садовника это не удовлетворило, он, хромая, прошел по кипе, пиная ее ногами, как ребенок – кипу листьев. Длинные полосы разлетелись по саду и засорили купальню для птиц. Кусты роз в задней части двора, где тропинка вела к берегу, действовали на обрывки и клочья бумаги, как магнит; лоскуты бумаги цеплялись за все, что попадалось на их пути, словно мишура – за елку.

Садовник, взяв два оставшихся мешка, похромал в сад. Первый из этих мешков он вывернул в фонтан, где масса разодранной бумаги впитывала черноватую воду, как гигантская неподвижная губка. Расправляясь с последним полным мешком, где, по случайному совпадению, оказались некоторые из наилучших (хотя и в значительной степени погубленных) изображений паха миссис Вон, Эдуардо доказал, что отнюдь не исчерпал свое воображение. Осененный свыше садовник принялся кругами ходить по дворику, держа открытый мешок над своей головой. Этот мешок напоминал сейчас воздушного змея, не желающего лететь, но бесчисленные клочки порнографии взмывали-таки в воздух – они поднимались в бирючину, из которой героический садовник извлек их немногим ранее, поднимались они и выше бирючины. Словно вознаграждая Эдуардо Гомеса за его мужество, разыгравшийся морской ветерок унес изображения грудей и вагины миссис Вон в разные концы Джин-лейн.

Позднее в саутгемптонскую полицию поступило сообщение о том, что два мальчика на велосипедах имели сомнительное удовольствие созерцать анатомические подробности тела миссис Вон, обнаруженные ими на значительном удалении от Джин-лейн – на Ферст-Нек-лейн, что свидетельствовало о силе ветра, который смог доставить туда через озеро Агавам сей конкретный крупный план соска миссис Вон и аномально увеличенное изображение ее ареолы. (Мальчики, которые были братьями, принесли клочки этого порнографического рисунка домой, где их родители обнаружили эту непристойность и вызвали полицию.)

Озеро Агавам, которое было не больше пруда, отделяло Джин-лейн от Ферст-Нек-лейн, где (в тот самый момент, когда Эдуардо выпускал на свободу остатки рисунков Теда) сам художник проводил в жизнь план соблазнения полненькой восемнадцатилетней девицы. Глори привела Теда к себе домой, чтобы познакомить его с матерью; сделала она это главным образом потому, что своей машины у девушки не было, и она должна была получить разрешение родительницы, чтобы взять семейный автомобиль.

От книжного магазина до дома Глори на Ферст-Нек-лейн было рукой подать, беда была только в том, что первые тонкие попытки обольщения студентки, предпринимаемые Тедом, несколько раз прерывались оскорбительными вопросами глупой грушевидной подружки Глори. Эффи была куда меньшей, чем Глори, поклонницей «Двери в полу»; эта трагически некрасивая девица не писала свою курсовую об атавистических корнях изображенных Тедом Коулом символов страха. Хотя Эффи и была невыносимо уродливой, но всякого дерьма в ней было куда меньше, чем в Глори.

В Эффи было куда меньше дерьма, чем в самом Теде. Эта жирная девица была к тому же прозорливой – за время их короткой прогулки она успела невзлюбить знаменитого автора; и, помимо всего прочего, усугубляющееся ловеласничанье Теда Эффи воспринимала именно как ловеласничанье, а не что-либо иное. Глори же если и видела его наступление, то никакого сопротивления не оказывала.

Теда удивило, что он неожиданным образом почувствовал интерес (сексуального характера) к матери Глори. Если Глори была слишком юна и неопытна на его обычный вкус (к тому же и с весом у нее был перебор), то ее мать была старше Марион и принадлежала к тому типу женщин, которые, как правило, ничуть не привлекали Теда.

Миссис Маунтсьер была неестественно худа вследствие полной потери аппетита после недавней и совершенно неожиданной смерти ее мужа. Тед увидел перед собой женщину, которая не только явно любила своего мужа, но к тому же (и это было очевидно даже для Теда) оставалась вдовой, которую так и не отпустила скорбь. Иными словами, она принадлежала к тем женщинам, соблазнить которых было невозможно – она всякому дала бы отпор; правда, Тед Коул был отнюдь не всякий, и он не смог подавить в себе неожиданно возникшего влечения к ней.

Глори, видимо, унаследовала склонность к полноте от бабки или еще более отдаленного предка. Миссис Маунтсьер обладала классической, но призрачной красотой той же закваски, что и неподражаемая красота Марион. Если вечная скорбь Марион отвращала от нее Теда, то королевская печаль миссис Маунтсьер была для него привлекательной. Но при этом его тяга к ее дочери ничуть не уменьшилась – неожиданно выяснилось, что он хочет сразу обеих!

Большинство мужчин, оказавшись в подобной ситуации, подумали бы: «Ну и дилемма!» Но Тед мыслил только в категориях возможностей.

«Ну и возможность!» – думал Тед, позволив миссис Маунтсьер приготовить ему сэндвич (в конечном счете ведь уже пришло время ланча), и уступил настойчивости Глори, позволив ей засунуть его джинсы и мокрые туфли в сушилку.

– Они высохнут минут через пятнадцать – двадцать, – пообещала ему восемнадцатилетняя девушка. (Чтобы высушить туфли, нужно было как минимум полчаса, но он никуда не торопился.)

Тед поглощал сэндвич, сидя в халате, принадлежавшем покойному мистеру Маунтсьеру. Миссис Маунтсьер показала Теду, где находится ванная, чтобы он мог переодеться, и подала ему халат ее покойного мужа с выражением скорби, показавшимся Теду особо привлекательным.

Тед еще не пытался соблазнять вдов, не говоря уж об одновременном соблазнении матери и дочери. Лето он провел, рисуя миссис Вон. Иллюстрации к незаконченному «Шуму – словно кто-то старается не шуметь» давно лежали без движения – он едва только начал думать, что это должны быть за иллюстрации. Но вот здесь, в удобном доме на Ферст-Нек-лейн, ему явился весьма многообещающий портрет матери с дочерью – он знал, что должен попытаться нарисовать его.

Миссис Маунтсьер ничего не ела за обедом. Худоба ее лица, казавшегося фарфорово-хрупким в полуденном свете, наводила на мысль, что аппетит у нее в лучшем случае появлялся лишь изредка или что у нее трудности с пищеварением. Она изящно припудривала темные круги под глазами; как и Марион, миссис Маунтсьер могла спать лишь урывками, достигая крайнего истощения. Тед обратил внимание, что большой палец левой руки миссис Маунтсьер постоянно прикасался к обручальному кольцу, хотя сама она и не отдавала себе отчета в том, как часто делает это.

36
{"b":"98118","o":1}