«Так вот, хотя я – секретарь мистера Коула, но этим летом я спал с миссис Коул. По моим расчетам, мы с Марион занимались любовью не меньше шестидесяти раз».

– Шестидесяти? – невольно вырвалось у хозяйки.

Она вышла из-за прилавка, чтобы через плечо Эдди читать, что он пишет.

Эдди написал:

«Мы занимались этим шесть, почти семь недель, обычно по два раза в день, а нередко и по три. Но как-то раз у нее случилась инфекция, и мы не могли делать это. А если еще учесть и месячные…»

– Понятно… значит, около шестидесяти раз, – сказала Пенни Пиарс. – Продолжайте.

«Так вот, – написал Эдди, – мы с Марион были любовниками, а у мистера Коула – его зовут Тед – была любовница. Вообще-то она была его натурщицей. Вы знаете миссис Вон?»

– Это те Воны, что с Джин-лейн? У них есть большая… коллекция, – сказала хозяйка магазина рамок. (Вот было бы здорово от них получить заказ на рамки!)

«Да, та самая миссис Вон, – написал Эдди. – У нее есть сын, маленький мальчик».

– Да-да, я знаю! – сказала миссис Пиарс. – Продолжайте, пожалуйста.

«Так вот, – продолжал писать Эдди, – сегодня утром Тед – то есть мистер Коул – порвал отношения с миссис Вон. Не могу себе представить, чтобы у этого романа было благополучное завершение. Миссис Вон, казалось, была сильно расстроена. А Марион тем временем собирает вещи – она уезжает. Теду об этом неизвестно, но она уезжает. А Рут – вот она, Рут, ей четыре года».

– Да-да, – вставила Пенни Пиарс.

«Рут тоже неизвестно, что ее мать уезжает, – продолжал писать Эдди. – И Рут и ее отец вернутся в свой дом в Сагапонаке и поймут, что Марион уехала. А с нею и все фотографии – те самые, для которых вы делали рамки, кроме той, что осталась здесь, в вашем магазине».

– Да-да… боже мой, что? – сказала Пенни Пиарс.

Рут хмуро смотрела на нее. Миссис Пиарс постаралась улыбнуться девочке.

Эдди писал дальше:

«Марион забирает эти фотографии с собой. Когда Рут вернется домой, там уже не будет ни ее матери, ни фотографий. Исчезнут и ее мертвые братья, и ее мать. А ведь за каждой из этих фотографий стоит своя история, их сотни, этих историй, и Рут каждую из них знает наизусть».

– Что вы хотите от меня? – воскликнула миссис Пиарс.

– Только фотографию матери Рут, – сказал вслух Эдди. – Она лежит в кровати в номере парижского отеля…

– Да, я знаю эту фотографию – конечно, вы ее получите! – сказала Пенни Пиарс.

– Тогда все в порядке, – сказал Эдди и написал: «Я просто подумал, что девочке, наверно, будет необходимо хоть что-нибудь рядом с ее кроваткой этой ночью. Там не останется ни одной фотографии, а она к ним так привыкла. Я подумал, что если будет хотя бы одна, а особенно ее матери…»

– Но это трудно назвать фотографией мальчиков – там видны только их ноги, – прервала Эдди миссис Пиарс.

– Да, я знаю, – сказал Эдди. – Эти ноги особенно нравятся Рут.

– Готовы ножки? – спросила четырехлетняя девочка.

– Да, детка, готовы, – заботливо сказала миссис Пиарс девочке.

– Хотите посмотреть мои ниточки? – спросила девочка. – И… мою корочку?

– Конверт в машине, Рут, – он в бардачке, – объяснил Эдди.

– Да? – сказала Рут. – А что такое бардачок?

– Пойду проверю, готова ли фотография, – сказала миссис Пиарс. – Я уверена – она почти готова.

Нервным движением она собрала исписанные листы с прилавка, хотя ручку Эдди еще продолжал сжимать пальцами. Но уйти она не успела – Эдди схватил ее за руку.

– Извините, – сказал он, протягивая ей ручку. – Это ваше. Но верните мне мою писанину.

– Да, конечно! – ответила хозяйка. Она протянула ему все листы – даже чистые.

– Что ты сделал? – спросила Рут у Эдди.

– Я рассказал этой леди одну историю, – сказал девочке шестнадцатилетний парень.

– Расскажи эту историю мне, – сказала Рут.

– Я расскажу тебе другую историю – в машине, – пообещал Эдди. – Только сначала получим фотографию твоей мамы.

– И ножек! – потребовала девочка.

– И ножек, – пообещал Эдди.

– А какую историю ты мне расскажешь? – спросила его Рут.

– Не знаю, – признался парнишка.

Придется ему придумать какую-нибудь историю. Удивительно, но его это ничуть не беспокоило – какая-нибудь история непременно придет в голову, в этом он не сомневался. Не беспокоило его теперь и то, что он скажет Теду. Он скажет Теду все, что сказала ему Марион, и все то, что придет ему в голову. «Я это смогу», – уверовал он в себя. У него было такое право.

Знала о том, что у него есть такое право, и Пенни Пиарс. Когда хозяйка появилась из подсобного помещения магазина, у нее было нечто большее, чем обновленная фотография в новой рамке. Хотя на миссис Пиарс осталась та же одежда, что-то в ней неожиданно изменилось: она появилась в некой новой своей ипостаси, и дело тут было не только в свежем запахе (новые духи) – изменилось ее настроение, и она выглядела чуть ли не соблазнительно. На взгляд Эдди, она смотрелась всего лишь сносно – но до сих пор он даже не обратил на нее внимания как на женщину.

Ее волосы, прежде взбитые, теперь лежали ровно. Произошли некоторые изменения и в ее косметике. Эдди без труда заметил, что сделала с собой миссис Пиарс. Глаза темнее и четче обведены, потемнела и ее помада. Лицо если и не стало юным, но все же посвежело. Она расстегнула жакет, подтянула рукава, расстегнула две верхние пуговицы блузы. (Прежде расстегнута была только одна верхняя.)

Когда миссис нагнулась, чтобы показать фотографию Рут, Эдди открылся в вырезе вид, о котором он и не подозревал. Выпрямившись, она прошептала Эдди:

– И конечно, никакой платы за фотографию.

Эдди кивнул и улыбнулся, но Пенни Пиарс с ним еще не закончила. Она показала ему лист бумаги, на котором был написан вопрос ему – в письменном виде, конечно, потому что вопрос такого рода миссис Пиарс никогда бы не задала вслух в присутствии ребенка.

«Марион Коул оставляет и вас?» – написала Пенни Пиарс.

– Да, – сказал ей Эдди.

Миссис Пиарс утешительно пожала его запястье.

– Я вам сочувствую, – прошептала она.

Эдди не знал, что ей ответить.

– И кровь вся сошла? – спросила Рут.

Для четырехлетней девочки это было как чудо – фотография стала точно такой, как прежде, тогда как у нее, Рут, после того случая остался шрам.

– Да, детка, – она совсем как новенькая! – сказала девочке миссис Пиарс. – Молодой человек, – добавила хозяйка, когда Эдди взял Рут за руку, – если вам когда-нибудь понадобится работа…

Поскольку у Эдди в одной руке была фотография, а другой он держал пальцы Рут, ему нечем было взять визитку, которую протягивала ему Пенни Пиарс. Движением, которое напомнило Эдди Марион, засунувшую ему десятку в правый задний карман, миссис Пиарс ловко сунула ему визитку в левый передний карман джинсов.

– Может быть, на следующее лето или через лето… летом мне всегда нужны помощники, – сказала хозяйка.

И опять Эдди не знал, что ей ответить; он еще раз кивнул и улыбнулся. Магазин рамок был шикарным заведением. Помещение для посетителей было оформлено со вкусом, здесь повсюду были выставлены образцы рамок. Среди плакатов – всегда пользующихся большим спросом летом – были кадры из фильмов тридцатых годов: Грета Гарбо в роли Анны Карениной, Маргарет Салливан в роли женщины, которая умирает и становится призраком в конце «Трех товарищей». Хорошо продавались и плакаты с рекламой алкоголя: тут можно было увидеть рокового вида женщину, потягивающую кампари с содовой, а мужчина, не уступающий красотой Теду Коулу, пил мартини – правильное количество вермута правильного сорта, разбавленное соком или содовой.

«Чинзано», – чуть не сказал вслух Эдди, он пытался представить себе, что это такое – работать здесь. Ему потребовалось почти полтора года, чтобы понять, что Пенни Пиарс предлагает ему не только работу. Это его новообретенное «право» было настолько в новинку для Эдди О’Хары, что он еще не успел оценить степень своей власти.

А тем временем в книжном магазине Тед Коул, подписывая за столиком книги, достигал высот каллиграфии. Почерк у него был идеальный, и его неторопливая, кажущаяся резной подпись выглядела великолепно. Хотя Тед писал такие короткие книги (и писал так мало), автограф его был плодом истинной любви. («Плодом самолюбования», – так когда-то в разговоре с Эдди сказала Марион о подписи Теда.) Для продавцов книг, которые нередко жаловались, что автографы авторов – просто жуткие каракули, такие же нечитаемые, как врачебные рецепты, Тед Коул был королем автографов. В его подписи не было никакой спешки, даже когда он расписывался на чеках. А скорописный его росчерк больше напоминал курсивный шрифт.