Томас разорвал банковскую бандероль и на всякий случай проверил баксы. Настоящие. Да что же это, черт возьми, значит?

Он бросил быстрый, искоса, взгляд на Краба. Тот сидел в кресле, подавшись вперед, — ну точно краб, изготовившийся схватить добычу своими клешнями.

И Томас рискнул. Он отодвинул от себя пачку и сказал:

— Сто.

— Чего? — не врубился Краб. — Сто — чего?

— Сто штук баксов. Бонус.

— Ты что, блин, мудак?

— Да, — кивнул Томас. — Ты это сам сказал. А я не спорил.

— Фитиль! Ты что, блин, несешь?! Другой бы спасибо сказал!

— Вот и иди к другому.

— Ладно, чирик. — Краб извлек из кейса еще пачку и шмякнул ее на стол, как цыган шапку в решающий момент базарного торга. — Вот — чирик!

— Сто, — повторил Томас. — На пять процентов акций — согласен. На штуку за совет директоров — согласен. Но бонус — это святое. Сто, Краб.

— У тебя же ничего нет! — возмущенно взревел Краб. — Пусто! Нуль! У тебя, бляха-муха, пустые руки!

— Это я думаю, что пустые, — возразил Томас. — А ты думаешь, что не пустые. За пустые руки ты бы и бакса не дал.

— Ну, блин! Не ожидал я этого от тебя! Не ожидал! Я считал тебя порядочным человеком!

— Знаешь, Краб, ты сейчас напоминаешь мне неопытного кидалу, — проговорил Томас. — Из молодых, которому еще морду не чистили по полной программе. Когда опытный кидала видит, что клиент упирается, он просто линяет. А кидала неопытный начинает обижаться. Будто это клиент хочет его обуть, а не он клиента. И что самое интересное, он обижается очень искренне. Этого парадокса я понять никогда не мог.

Да Краба наконец дошло, что Томас его подловил, и он быстро сменил тактику.

— Фитиль, я и не говорю, что у тебя пустые руки. Может, и не пустые. Да, я верю, что не пустые. Но это я всем рискую, а ты ничем. Двадцатник — и по рукам. Годится?

— Сто.

Томасу показалось, что Краба сейчас хватит удар. Лысина его побагровела, а глазки стали совсем маленькими и светлыми. В нем происходила титаническая внутренняя борьба, и Томас напряженно ждал, чем она кончится.

В тишине кабинета резко прозвучал телефонный звонок.

Томас подошел к письменному столу и взял трубку.

— Слушаю.

— Вас снова беспокоит секретарь российского посольства, — раздался тот же мужской голос. — Господин Пастухов не вернулся?

— Господин секретарь, у меня важное совещание, — раздраженно ответил Томас. — Я помню вашу просьбу и выполню ее при первой возможности.

Этот звонок произвел на Краба странное впечатление. Он словно бы потускнел, кожа на лысине еще больше сморщилась. Он пожевал погасшую сигару, затоптал ее в пепельнице и тускло сказал:

— Полтинник, Фитиль. Все. Больше не потяну. Не могу.

И Томас понял: да, все. Клиент на пределе. Больше жать нельзя. Насчет «не потяну» он, конечно же, врал. А вот насчет «не могу» не врал. Пятьдесят штук — это был тот психологический предел, переступить через который Краб не мог просто в силу своей натуры. Психология — великая вещь, против нее не попрешь.

Томас и не стал переть.

— Ладно, так и быть, — сказал он. — Годится.

Краб недоверчиво на него посмотрел.

— Годится, — повторил Томас. — Не понял? Я согласен.

— Слово сказано? — хмуро спросил Краб.

— Сказано.

— Точно?

— Точно.

— Тогда посиди, я сейчас приведу нотариуса. Он ждет внизу, в холле.

Краб вышел, прихватив с собой кейс. Томас почувствовал себя оскорбленным до глубины души. Он-то считал, что ведет тонкую психологическую игру с достойным противником, а Краб держал его за баклана. Томас был совершенно уверен, что, когда Краб вернется, в кейсе у него будет «кукла». Да за кого он, черт возьми, его принимает? Или он вообще всех считает бакланами? И это — современный эстонский бизнесмен. Что же за нравы царят в этом мире современного бизнеса, если такие, как Краб, достигают в нем немалых высот?

Краб вернулся через пятнадцать минут с седовласым человеком с профессорской бородкой и в очках с тонкой золотой оправой. В руках у него был коричневый кожаный портфель с золотой монограммой.

— Частный нотариус Пегельман, — представился он и предъявил документы, из которых следовало, что он действительно частный нотариус Пегельман и имеет государственную лицензию на совершение всех сделок. — Господин Ребане, не соблаговолите ли вы дать мне свой паспорт?

Томас соблаговолил. Расположившись за письменным столом, Пегельман извлек из портфеля стопку отпечатанных на лазерном принтере документов и начал подробно объяснять Томасу их содержание.

Сертификат на пять процентов голосующих акций компании «Foodline-Balt». Договор между советом директоров и господином Ребане о зачислении в качестве его взноса всего наследства его деда как в тех объемах, которые известны на момент подписания договора, так и в тех, которые станут известны в дальнейшем. Генеральная доверенность, которой господин Ребане передает все права на наследство своего деда господину Анвельту. Понимает ли уважаемый господин Ребане, о чем идет речь?

— Продолжайте, я вас внимательно слушаю, — заверил Томас.

На самом деле он слушал не очень внимательно. Лишь машинально отметил, что все цифры в документах были проставлены заранее, точно бы Краб был уверен, что сумеет удавить Томаса на пять процентов акций вместо пятнадцати, с которых он начал торг. Но и это не задержало внимания Томаса. Со злорадным и даже мстительным чувством он ждал главного момента этой дешевой комедии и прикидывал, достаточно ли будет просто швырнуть в морду Краба его так называемые баксы или стоит еще и врезать кейсом по его крабьей лысине. Шарахнуть. Сверху. Со всего размаха. Пожалуй, стоит, решил Томас. Да, стоит. Он это заслужил. Это же надо так не уважать партнера!

— Господин Анвельт, прошу поставить вашу подпись, предложил нотариус, уступая Крабу место за письменным столом и кладя на стопку документов «паркер» с золотым пером.

Краб бегло просматривал бумаги и старательно выводил «S. Anwelt», украшая подпись завитушками таким образом, что первая буква напоминала $.

— Господин Ребане, ваша очередь, — церемонно известил нотариус, когда Краб выбрался из кресла.