Из-за этих нелёгких мыслей я совсем не чувствовал вкуса вяленого мяса и сухарей, автоматически закидывая их в рот и глядя в пустоту, а потому пропустил Сонькин вопрос.

— А? — Переспросил я, возвращаясь на землю.

— Б! — Довольно предсказуемо передразнила она меня и повторила. — Выходить, говорю, пора.

— Угу. — Промычал я, закинув в рот последний кусок мяса и направляясь к своему рюкзаку.

Уже через полчаса мы довольно бодро вышагивали меж заброшенных ветхих домиков частного сектора Новошепеличей и наслаждались лучами восходящего солнца. На небе не было ни облачка, и день снова обещал быть если не жарким, то уж тёплым наверняка. А на меня тем временем накатила какая-то апатия. Толи в ожидании неизбежного разговора о смене планов, толи просто устал за это время. Это постоянное напряжение от непрерывного контроля местности и непроизвольного ощущения выстрела в спину выматывало похуже многокилометровых армейских марш-бросков ещё той, дозоновской жизни. Устал так, что того и гляди вляпаюсь в какую-нибудь аномалию.

Видимо дело тоже в привычке, вон Сонька идёт же и ничего. Я прикинул, сколько мы уже находимся в Зоне. Выходило что-то около недели, а мой личный рекорд восемнадцать дней, и это при том, что только половина из них «туда», а вторая половина ведь «обратно», а, как известно путь обратно всегда короче, идёшь в предвкушении дома и отдыха, друзей и спокойствия. А еще, наверное, вблизи ЧАЭС возрастает какое-то давление на мозг, а ещё это не отпускающее ощущение бесполезности нашего похода, а ещё… Много таких вот «а ещё» в голову лезет. Одних покушений на мою драгоценную жизнь было уже два за такое короткое время. Нет, мне определённо надо отдохнуть!

Видимо на моём лице отразилось всё то, что я думал, потому как Сонька, молча покосившись пару раз, перешла к вопросам:

— Ты чего такой хмурый с утра? Не с той ноги встал?

— Думаю. — Ответил я, не покривив душой.

— Может, будешь повеселее думать, а то я, глядя на твоё лицо сама скоро завою.

«Завоешь, когда расскажу» — подумал я, но вслух сказал совсем другое:

— Постараюсь. — Я вздохнул. — Устал просто.

— А кому сейчас легко? — Вставила уже набившую оскомину присказку Сонька и успокаивающе, словно маленькому ребёнку добавила. — Потерпи немного, ещё неделька и дойдём.

Я чуть не застонал. Нет, ещё неделю я точно не выдержу. Надо начинать разговор, надо начинать, надо… Но потом, когда выйдем на дорогу, а то разнервничается, потеряет контроль и вляпаемся в какую-нибудь из аномалий, обильно усеивающих частный сектор. Где-то в глубине души я осознавал, что этим просто оправдываюсь перед собой, оттягивая неприятный разговор, но это было сильно в глубине.

Я взял себя в руки и постарался выкинуть из головы всё лишнее, сосредоточившись на окружающей обстановке. Получилось не сразу, и пару раз я ловил себя на мысли о предстоящем разговоре, но я упорно запихивал её обратно и вновь сосредотачивался на переходе через пересечённую местность.

Надо сказать, что собрался я довольно вовремя, так как мы вышли на какую-то узкую улочку, сплошь усеянную аномалиями и артефактами. Глаз автоматически вычленил наиболее ценные артефакты и начал примеряться, как к ним подобраться, но я одёрнул себя. Решил же ничего не брать, значит, не буду. И всё же я не смог подавить соблазна и повторно прошёл взглядом по непаханому полю артефактов. Нет, всё верно — ни одного незнакомого не видно. Это хорошо, не будет соблазна за ним сходить, а то в моём теперешнем состоянии только между аномалиями лазить.

— Приплыли! — Сонька скептически осмотрела узкое пространство улицы, покрытое аномалиями, словно лоскутным одеялом. — Врят ли удастся здесь пройти.

— Согласен. Пройдём по другой дороге.

Мы развернулись и вышли на одну из центральных улиц Новошепеличей. Обратно идти не хотелось, а впереди, на сколько хватало глаз, не было ни одной боковой улочки. Оставалось или ворачиваться метров триста, или рвануть через дворы. Не люблю возвращаться.

— По дворам? — Я глянул на Соньку и прищурился от бьющего в глаза солнца.

— Думаешь, испугаюсь? — Поняла она мой прищур по-своему. — Пошли.

И первая направилась к ветхому забору, имеющему многочисленные прорехи.

Лучше бы мы вернулись и прошли по другой улице, честное слово. Пробираясь сквозь заросшие бурьяном и каким-то мелким кустарником дворы я то и дело чертыхался и ворчал себе под нос, постоянно цепляясь за что-нибудь или царапая кожу об особо колючие кустарники. Аномалий, конечно, здесь оказалось на порядок поменьше, чем на улице, но встречались и здесь. Взгляд то и дело вырывал из окружающей обстановки то потрескивающую «молнию», то молчаливую «серебряную паутину». В одном месте кинутый вперёд камень просто растворился без следа в воздухе. Не разорвался на мелкие крошки, не вылетел обратно, а именно растворился. Мы благоразумно обошли это место по широкой дуге и нырнули под очередной навес сарая. Интуитивно отметив в дальнем углу серебряный отблеск паутины, я повернул туда голову, и тут же всю левую часть головы накрыло что-то липкое и мягкое.

Паутина! Я заорал, так жутко мне сделалось. Вляпаться в «серебряную паутину», это обречь себя на долгую и мучительную смерть, или того хуже на долгую и всепроникающую боль, переходящую в необратимую мутацию организма. И жить, существуя в какой-нибудь жуткой скрюченной форме, но с ясным умом, осознавая всё происходящее с тобой. Нет, только не это.

Кажется, я заорал, сдирая ногтями с лица паутину вместе с кожей. Кажется, я куда-то побежал, не различая направлений и окружающей опасности. Кажется, начало гореть облепленное паутиной лицо. Кажется, я обо что-то споткнулся, и орал уже катаясь по земле. Потом в затылке возникла тупая боль и, теряя сознание, я успел подумать, что пришёл и мой черёд отправляться в свой сталкеровский рай. Или ад, как повезёт.

Вновь болело всё тело! Да что же это такое? Что, каждое утро теперь так просыпаться буду? Неужели Зона так вымотала меня? Нет, однозначно надо выйти к предбаннику и покиснуть там пару деньков хоты бы. Чтобы не то, чтобы вновь потянуло в Зону, а хотя бы, чтобы не думать о ней с отвращением. А сейчас она вызывала во мне именно такие чувства. Я удивился, надо же, такого никогда ещё не было, чтобы Зона вызывала отвращение!

Я с трудом разлепил глаза и изумлённо уставился в ясное голубое небо. Ничего себе я поспать! День-деньской уже, а я всё сплю. И как Сонька мне позволила так долго нежиться в объятиях морфея? Боль разделилась и стала конкретной, теперь я отчётливо понимал, что болело не всё тело, а в основном голова в затылочной части, да ещё нещадно жгло щёку. Да, видимо от удара оборотня я сильно приложился об стену, раз до сих пор всё так сильно болит, но при чём здесь щека?

Я попытался аккуратно дотронуться до неё. Не получилось. Что за чертовщина? Немного наклонив голову влево, я с удивлением обнаружил, что моя рука привязана к какому-то железному штырю, вбитому в землю. Не понял…

Я подёргал правой рукой, подрыгал ногами, та же история. На меня упала тень, и знакомый голос произнёс:

— Очнулся, болезный? — Что-то я по голосу не понял, сочувствующий он, или ехидный? — Развязывать можно?

— Развязывать? — Переспросил я Соньку. — А зачем было завязывать?

— Как это зачем? — Удивилась она. — Ты же себя чуть не убил.

— Зачем? — Тупо посмотрел я на Соньку, пытаясь в памяти восстановить хронологию вчерашних событий. Получалось слабо. То, что я в Припяти, я помнил, но вот дальше. События путались в голове, словно пятнашки, и я никак не мог определить их очерёдность. Я повертел головой, пытаясь хоть немного определить своё месторасположение, может оно поможет. Взгляд выхватил только несколько деревянных крыш каких-то строений. Точно! Мы ведь идём по частному сектору Припяти! Как только я это вспомнил, прошедшие события сразу уложились в нужной последовательности, и стало полегче, но это не давало ответа на вопрос, почему я связан.

Я начал разматывать клубок и дошёл до «серебряной паутины». Вот тут меня снова проняло. Я задёргался, пытаясь освободиться и хотя бы пощупать, что у меня с лицом. А что-то с ним наверняка было, раз оно так саднит.