Сэмпсон забеспокоился:

— Вы, конечно, понимаете, мистер Нокс, что оказались в необычном положении?

— Да? Что такое?

— Я о том, — запинаясь, продолжил Сэмпсон, — что владение похищенной собственностью по природе своей...

— Мистер Сэмпсон имеет в виду, — пояснил инспектор? — что формально вы соучаствовали в уголовном преступлении.

— Чепуха. — Нокс внезапно расхохотался. — Какие у вас доказательства?

— Ваше собственное признание, что картина находится у вас.

— Тьфу! А если я стану отрицать эти свои басни?

— Ну нет, вы не станете, — спокойно заметил инспектор. — Я уверен.

— Картина докажет, что это не басни, — сказал Сэмпсон, нервно покусывая губу.

Нокс не утратил бодрости духа.

— А вы можете предъявить картину, джентльмены? Без этого Леонардо вам не на что опереться.

Инспектор прищурился:

— Вы хотите сказать, мистер Нокс, что намеренно спрячете эту картину, откажетесь передать ее в руки властей, откажетесь признать, что владеете ею?

Нокс помассировал челюсть, поглядывая то на Сэмпсона, то на инспектора.

— Послушайте. Что вы за это ухватились? Это что — убийство или уголовное присутствие? — Он улыбался.

— Мне кажется, мистер Нокс, — сказал, поднимаясь на ноги, инспектор, — что вы заняли весьма странную позицию. Расследование любого криминального аспекта отношений в обществе находится в нашей компетенции. А если вы это понимаете, то зачем рассказали нам все это?

— Вот сейчас вы задали правильный вопрос, инспектор, — живо откликнулся Нокс. — По двум причинам. Во-первых, я хочу помочь раскрыть убийство. Во-вторых, у меня есть личные корыстные цели.

— Что это значит?

— Меня надули, вот что это значит. Этот Леонардо, за которого я заплатил три четверти миллиона долларов, никакой не Леонардо!

— Вот как. — Инспектор уставился на него пронизывающим взглядом. — Значит, это была наживка? Когда выяснилось?

— Вчера. Вчера вечером. Попросил исследовать картину моего личного эксперта. Его благоразумие гарантируется — болтать он не станет. Только он один о ней знает, и узнал только вчера. Он считает, что картину написал ученик Леонардо или, возможно, Лоренцо ди Креди, один из современников Леонардо, — они оба были учениками Верроккьо. Его слова я ценю. Несмотря на превосходную технику, напоминающую Леонардо, некоторые особые признаки, в которые я сейчас не буду вдаваться, позволили ему составить это мнение. Проклятая картина стоит несколько тысяч... Вот что я купил. Меня просто накололи.

— В любом случае картина принадлежит музею Виктории, мистер Нокс, — стоял на своем окружной прокурор. — Ее следует вернуть...

— Откуда мне знать, что она принадлежит музею Виктории? Откуда мне знать, что я купил не копию? Предположим, что Леонардо из Виктории и правда украли. Это не значит, что мне предложили именно его. Может быть, Гримшоу смошенничал — в этом нет ничего удивительного. А может быть, Халкис. Кто знает? И что вы собираетесь с этим делать?

Эллери сказал:

— Я предлагаю, чтобы каждый из присутствующих сохранил всю эту историю в тайне.

На том и порешили. Хозяином положения был Нокс. Правда, окружной прокурор все никак не мог успокоиться. Он что-то горячо шептал инспектору, но тот лишь пожимал плечами.

— Позвольте мне вернуться к сцене моего позора, — с несвойственной ему скромностью проговорил Эллери. — Мистер Нокс, что именно произошло в прошлую пятницу вечером в отношении завещания?

— Когда Гримшоу отказался, Халкис машинально прошел к стенному сейфу, убрал завещание в лежащий там стальной ящик, запер его и закрыл сейф.

— А чайная посуда?

Нокс отрывисто произнес короткими, рублеными фразами:

— Мы с Гримшоу вошли в библиотеку. Посуда стояла на столике у письменного стола. Халкис спросил, хотим ли мы чаю. Как я заметил, чайник он включил. Мы оба отказались. Во время разговора Халкис сам налил себе чашку...

— Взял заварочный пакетик и ломтик лимона?

— Да. Потом пакетик опять вынул. Но, взволнованный разговором, пить не стал, и чай остыл. Пока мы там были, Халкис к нему не прикасался.

— Всего на подносе было три чашки с блюдцами?

— Да. Две чашки остались чистыми, и воду в них никто не наливал.

Эллери горько сказал:

— Мне необходимо уладить определенные недоразумения. Говоря откровенно, умный противник выставил меня настоящим ослом. Я думал, что веду игру в макиавеллиевском стиле, а вышло просто нелепо.

Однако нельзя позволить, чтобы личные соображения затуманили более важный вопрос. Будьте, пожалуйста, внимательны — вы, мистер Нокс, ты, папа, вы, Сэмпсон, и вы, Пеппер. Если я поскользнусь где-либо, поймайте меня.

Меня обвел вокруг пальца изобретательный преступник. Будучи осведомлен о склонности моего ума к сложным логическим конструкциям, он в назидание мне намеренно состряпал ложные улики, за них я и ухватился при построении «умного» решения — то есть решения, которое вело к разоблачению Халкиса как преступника. Поскольку мы знаем, что в течение нескольких дней после смерти Халкиса на подносе стояла лишь одна грязная чашка, то привлечение внимания ко всем трем чашкам было наверняка ловушкой, поставленной убийцей. Чтобы испачкать две чистые чашки, преступник намеренно пользовался только чаем из полной, но нетронутой чашки Халкиса, а потом куда-то вылил чай, оставив первоначальное количество воды в чайнике, чтобы дать отправную точку для ложной дедукции. Свидетельство мисс Бретт, устанавливающее время, когда она видела чашки в их исходном состоянии, полностью освобождает Халкиса от обвинения в фабрикации улик. Ведь в это время Халкис был не только мертв, но и похоронен. Есть только одно лицо, имевшее мотив для создания этих фальшивых меток, и это сам убийца — человек, который обеспечивал меня ложными догадками, отводя подозрения от себя.

Теперь, — так же нудно продолжал Эллери, — улика, которая имела целью показать, что Халкис не был слепым... Преступник воспользовался случаем. Он узнал — или уже был в курсе, — для чего предназначено расписание Халкиса, и он же нашел пакет от Баррета на столике в холле, причем тогда же примерно, когда устроил ловушку с чашками. Решив сыграть на разнице цвета галстуков, он положил пакет в ящик комода у Халкиса в спальне, чтобы я обязательно его нашел и использовал в своем дедуктивном методе. Встает вопрос: Халкис действительно был слепой, вне зависимости от ловушки, или нет? Какой информацией обладал преступник? Я пока оставлю этот вопрос и вернусь к нему позже.

Один момент все же очень важен. Преступник не мог так устроить, чтобы Халкис надел не тот галстук утром перед смертью. Вся цепочка умозаключений, на которой я основывал вывод, что Халкис обрел зрение, была в чем-то ошибочной. Поэтому нам нужно поработать с теорией, что Халкис действительно оставался слепым, хотя все же возможно, что и нет...

— Возможно, но не вероятно, — прокомментировал Сэмпсон, — иначе, как вы указывали, почему же он хранил молчание, если внезапно обрел зрение?

— Совершенно верно, Сэмпсон. Похоже, Халкис и правда слепой. А моя логика была ошибочной. Но как объяснить, что слепой Халкис знал, что на нем красный галстук? Есть ли вероятность, что Демми, Слоун или мисс Бретт сказали Халкису о красном галстуке? Это объяснило бы известные нам факты. С другой стороны, если их показания правдивы, то объяснение нужно искать где-то еще. Если мы не сможем найти удовлетворительного объяснения, мы будем вынуждены заключить, что один из этих троих солгал в своих показаниях.

— Эта девчонка Бретт, — заворчал инспектор, — далека от моего идеала надежного свидетеля.

— На одних ощущениях, не подкрепленных фактами и анализом, мы ничего не достигнем. — Эллери покачал головой. — Тогда нам придется признать недостаточность умозаключений, чего мне бы не хотелось... Во время рассказа мистера Нокса я внимательно изучил все возможности, и теперь понимаю, что в первоначальном анализе пропустил одну возможность — довольно ошеломляющую, надо сказать, если она верна. Дело в том, что есть один способ, с помощью которого мистер Халкис мог бы узнать, что надел красный галстук, и для этого ему не нужно было видеть цвет... Довольно легко ее подтвердить или опровергнуть. Извините, я на минуту отвлекусь.