Трент. По правде говоря, я и представления не имел, что подразумевал Стоун, когда сказал, будто я понимаю, что есть зло. Насколько я себя знал, я был славным парнем, этаким котёночком. Милейшим из милейших. Какого дьявола, что же он имел в виду? (Смотрит на часы. Затягивается.)

Продолжает звучать тема Трента.

Что же до нашей встречи в прошлом? Ни намёка, ни малейшего намёка… Поскольку такого человека нелегко забыть, вероятность того, что Стоун лжёт, с каждым днём возрастает. (После паузы.) Нельзя сказать, чтобы я не заметил кое-какие довольно странные вещи, которые творятся вокруг, — вы понимаете меня! Нет-нет, совсем наоборот… У меня раскрылись глаза на многое. Не помню уж, когда я находился в таком подавленном состоянии! (Тянется за бутылкой.) К тому же я никогда не зарабатывал столько денег. (Наливает.) Возможно, что без денег я был бы в ещё большей депрессии… Вообще-то это неправда. Не будь таких денег, я бы давно бросил это дело. (Поднимает стакан будто для тоста.) Гудбай, Стоун. (Выпивает.)

Тихий стук в дверь.

(Настораживается. Про себя.) Уверен, это не Стелла. У Стеллы есть ключ. (Прислушивается.)

Тишина.

По моей просьбе она прилетела сюда из Нью-Йорка. Минут двадцать назад перешла улицу, чтобы проверить, есть ли кто в фойе этого двухэтажного блошиного гнезда, именуемого мотелем «Сансет». Здесь я должен встретиться с человеком, называющим себя Глубокое Горло.

Снова стук.

(Осторожно поднимается и быстро подходит к окну. Смотрит сквозь приоткрытые пластинки венецианских жалюзи.) Отсюда просматривается фойе… Никаких признаков Стеллы.

Голос (приглушённый, за дверью). Мистер Трент?

Трент выключает лампу. В номере теперь темно. Лишь вспыхивает неоновая вывеска. Стук повторяется.

Мистер Трент?

Трент. Дверь открыта.

Дверь открывается. В освещённом проёме возникает силуэт человека.

Человек в дверях. Мистер Трент?

Трент. Не двигайтесь с места.

Человек в дверях. Мистер Трент, вас специально инструктировали, чтобы вы явились сюда один. Вместо этого вы направили своего агента прочесать нашу гостиницу. Это нарушение условий поставило под угрозу человека, который хочет установить контакт с вами, человека, который и так рисковал слишком многим. Разумеется, место встречи необходимо теперь изменить. Ещё одно нарушение — и встреча не состоится вообще. Мы зайдём за вами, как только будем готовы. Когда всё кончится, вашу приятельницу вернут. (Уходит, закрывая за собой дверь.)

Музыка — тема Трента. Трент освещён таинственными бликами красного неона, проникающими сквозь жалюзи. Достаёт сигарету, закуривает. Музыка продолжается.

Свет — на Одри Вуд в другой части сцены. Трента по-прежнему можно различить в тусклом красноватом свечении.

Одри (к зрителям). Майкл пытался выпутаться из этой истории… Это случилось примерно месяц спустя после того, как он начал своё расследование. Я была дома, просматривала рукописи, когда зазвонил телефон. Было два часа утра. Звонила Стелла, секретарь Майкла. Она говорила шёпотом — сказала, что не хочет, чтобы Майкл её слышал. Попросила разрешения прийти, сказала, дело срочное. Я ответила ей, чтобы приходила немедленно.

Свет на Стелле.

Стелла (к зрителям). Инструкции Майкл дал простые: достать ему все книги и статьи за последние годы на тему о ядерном оружии. Через неделю его стол походил на Гималаи.

Трент (к залу). Стоун посоветовал мне продвигаться вперёд последовательно, не так ли? Что я и сделал.

Одри (Стелле). И он работает?

Стелла. День и ночь.

Одри. Так в чём же проблема, дорогая моя?

Стелла. Ну, как бы это сказать… Он… стонет.

Одри. Стонет?

Стелла кивает. Затем издаёт стон. Одри ошеломлённо смотрит на неё.

Трент (к зрителям). Вообще-то я не знал, что издаю этот жуткий звук. Думал, просто читаю про себя. Правда, я слышал этот звук, но думал, что он доносится из-за двери. Даже собирался пожаловаться хозяину дома, выговорить ему, что не дают мне сосредоточиться.

Одри. Тут что-то неладно, дорогая моя. Я позвоню ему утром.

Трент (к зрителям). Что она и сделала. Задала мне такую взбучку!

Одри. Сказала, что, по моим понятиям, профессионалы, настоящие профессионалы не просиживают ночи напролёт, издавая стоны. Они берут себя в руки и делают своё дело! Он обещал больше не стонать.

Трент. Как я этого добился? Держал то, что читал, в правой руке, а левой зажимал рот.

Стелла. Примерно через неделю после того, как снова воцарилась тишина, как-то рано утром мне позвонила Энн. Это жена Майкла, очаровательное создание, я бы рассказала вам о ней много чего, да Майкл не хочет втягивать свою семью в эту историю. Как бы то ни было, она спросила: «Что такое, чёрт возьми, случилось с Майклом?»

Одри. По-видимому, он начал стонать уже во сне. Я снова позвонила ему.

Трент. Сказал ей, чтобы не беспокоилась, я знаю, в чём проблема. Попросил её устроить встречу со Стоуном, желательно в её офисе, чтобы она тоже могла присутствовать. Честно говоря, я просто не хотел оставаться наедине с этим типом, когда он узнает плохие новости.

Свет на Стоуне в офисе Одри. Он в ярости уставился на Трента.

Стоун. Ну-с, сэр, могу лишь сказать, что я, должно быть, ошибся в вас… Совершил очень серьёзную ошибку.

Одри (к Стоуну). Не будем впадать в панику. Уверена, мы сможем всё утрясти. (Тренту, с материнской теплотой.) Мистер Стоун был очень щедр, миленький. Не кажется ли тебе, что ты мог бы уделить ему чуть-чуть больше времени?

Трент. Я не могу делать пьесу. Никому не под силу написать пьесу на этом материале. Он не поддаётся описанию.

Одри. Миленький, мы знаем, что замысел непрост. (Стоуну, мягко.) По-моему, эти изыскания плохо на него действуют.

Трент. Плохо на меня действуют?

Одри (отводит Трента в сторону. Вполголоса). Дорогой мой, если ты не вручишь этому милому джентльмену черновик пьесы — совсем не обязательно хороший черновик, ты же понимаешь, просто какой-нибудь черновик, — думаю, этот человек может не только уничтожить тебя в финансовом отношении, но и, возможно, организовать твоё убийство. Такое вот у меня ощущение. Никогда не встречала таких продюсеров. А теперь — чётко: в чём, собственно, проблема? Разложи, пожалуйста, по полочкам. Когда говоришь, многое проясняется. (Стоуну.) Мы подбираемся к сути.

Трент (с нескрываемой болью). Я натолкнулся на такие вещи… Не ожидал ничего подобного.

Одри. В этом и заключается расследование, миленький.

Стоун. Кажется, это пустая трата времени. Совершенно очевидно, у мистера Трента не тот темперамент, чтобы совладать с серьёзным материалом.

Трент. Послушайте, драматурги тоже кое-что знают. В частности, из чего можно сделать пьесу! Из этого материала — нельзя!

Одри. Ничего более глупого я от тебя не слышала, миленький, — пьесу можно сделать из чего угодно. Нужно просто сообразить, как за неё взяться. (Стоуну.) Никогда его таким не видела. Нет, в самом деле. И вместе с тем что-то говорит мне: нас не так уж многое разделяет.

Стоун. Мадам, называя это единством взглядов, вы явно принимаете меня за простачка.

Гонг.

Трент. Послушайте… В каждой пьесе есть главный герой. И этот главный герой не просто чего-то желает — он страстно нуждается в чём-то, и эта страсть так сильна, что если он её не удовлетворит, то умрёт… не обязательно физически, может быть, эмоционально, духовно, понимаете? Что касается зрителей, то для того, чтобы им понравился главный герой… Я имею в виду, чтобы по-настоящему полюбить его, им недостаточно понять, чего он хочет, они должны поверить, что его цель стоит того, чтобы к ней стремиться, ради неё рисковать жизнью. Они должны понимать всё это и содрогаться при мысли, что произойдёт, если он потерпит неудачу. В сущности, с точки зрения драматургии, чем страшнее участь героя, тем лучше. Однако! Однако! До определённой степени. И в этом проблема. В данном случае. С этим конкретным материалом. Последствия неудачи здесь настолько за пределами нашего воображения, настолько далеки от того, что мы когда-либо испытывали или, я бы сказал даже, переживали в сновидениях, что зрители не смогли бы ни за что поверить, до конца поверить в то, что они видят на сцене. Они были бы вынуждены воспринимать спектакль, в лучшем случае, как какую-то сказку или метафору, а это совсем не то, что я хочу создать. Не то, чего вы ждёте от меня. Писатель стремится рассказать о чём-то, что имеет большое значение, о том, на что делаются крупные ставки. Здесь же ставки… слишком высоки. Настолько высоки, что их не осознать. Всё будет выглядеть как сплошная ложь. Как я могу заставить зрителей поверить в то, во что сам не верю?