– Нет, оно означает совсем другое. Теперь я знаю, что я вправе попросить вашей руки.

Виктория не была так ошеломлена даже в тот день, когда вдруг обнаружила, что любит Джона Роуленда.

– Вы хотите на мне жениться?..

– А к чему же я, по-вашему, вел? Разве я не ухаживал за вами по всем правилам? Господи, да я даже чай пил! Вы должны быть польщены, потому что я охотнее бы напился из лошадиной поилки.

– Я думала, вам хочется поговорить о делах минувших лет. Или, самое большее, склонить меня к необременительной интрижке.

– Я по-прежнему не прочь вспоминать о прошлом. И я решительно настроен уложить вас в постель. Однако ни то ни другое не препятствует женитьбе.

– Но мне через год и три месяца исполнится пятьдесят! – вскричала Виктория и умолкла в изумлении: надо же – она выдала тайну, которую так ревностно хранила!

– Вот и замечательно. Выходит, вы даже моложе, чем я думал.

Глаза Виктории округлились:

– И сколько же лет вы мне прибавили?

– Нисколько. Я поразмыслил над нашей с вами разницей в возрасте и понял, что она меня совершенно не волнует. Раз уж вы нашли свое счастье в браке с человеком старше вас на девятнадцать лет, то чем вам может повредить союз с мужчиной моложе вас на несколько годков?

– Но я… Я не смогу подарить вам наследника.

– За что сын моего кузена будет вам искренне признателен. – Лангфорд взял Викторию за руку, отчего голова у нее пошла кругом. – Уверяю вас, в моем возрасте мысль о детях доставляет мало радости. Мой племянник – весьма достойный молодой человек, и я безо всякого сожаления завещаю Ладлоу-Корт ему.

Виктория боролась с соблазном немедленно сказать «да». О, как отчаянно она боролась! Со времен изобретения шоколадного пирога она не знала большего искушения, чем то, которым ее только что поманил герцог. Ее светлость герцогиня Перрин! От этих волшебных слов Викторию до самого нутра пробирала дрожь удовольствия. Подумать только, в ее-то годы, когда дряхлость уже дышит в спину, она все еще могла заполучить не только вожделенное положение в обществе, но и руку мужчины, который некогда слыл самым неуловимым холостяком королевства! Это какой же надо быть дурой, чтобы ответить отказом?

Отдернув руку, она вскочила со стула и с дрожью в голосе воскликнула:

– Нет-нет, милорд! Женитьба на мне мало чем отличалась бы от ваших попыток привести Ладлоу-Корт в тот вид, какой он имел при жизни ваших родителей.

Лангфорд нахмурился.

– Не вижу между этими вещами ничего общего.

– Ну как же вы не понимаете? Меня, как и эти обои, выбрала ваша мать!

– Значит, следуя велению своего сердца – не говоря уже о велении своих чресел, – я всего лишь искупаю вину за юношеское пренебрежение сыновним долгом, запоздало выполняя волю покойной матушки? Я правильно ухватил суть?

Как бы ей хотелось, чтобы все было иначе, но против правды не пойдешь. Она, Виктория, была всего лишь ниточкой, связывавшей Лангфорда с безвозвратно ушедшей юностью.

– Да, вы правильно поняли.

– Чем же вас не устраивает столь благородное намерение?

Черт бы его побрал! Как можно дурачиться в такой момент?! Сделав над собой усилие, Виктория проговорила:

– Полагаю, что это не столько благородное намерение, сколько заблуждение души. Ваша уважаемая матушка сейчас гордилась бы своим изменившимся до неузнаваемости сыном. Так что не надо больше ничего заглаживать и искупать.

Герцог кивнул и тотчас же спросил:

– Значит, на ваш взгляд, это самое главное и непреодолимое препятствие?

– Да.

– Может, вас еще что-то смущает? Например, мой характер? Или нелюбовь к чаю?

– Нет, отнюдь.

Ах, как было бы хорошо, если бы ее в нем что-нибудь отталкивало. Было бы не так больно отвергать его предложение.

Лицо герцога расплылось в улыбке, от которой лет двадцать назад у молоденьких леди подгибались колени.

– Если дело только в этом, то позвольте вам кое-что зачитать, моя дорогая миссис Роуленд.

Герцог подошел к конторке из атласного дерева, некогда принадлежавшей его матери. Герцогиня не раз доставала из этой конторки какую-нибудь вещицу и показывала ее Виктории, когда та в далеком прошлом наведывалась в этот дом.

Вытянув из нижнего ящика толстую тетрадь в пергаментной обложке, Лангфорд сказал:

– Это дневник моей матери, – Он раскрыл тетрадь на последних страницах, а затем медленно пролистал еще несколько страниц, чтобы найти нужное место. – Вот запись, которую она сделала восемнадцатого ноября тысяча девятьсот шестьдесят второго года.

Герцог поднес дневник к глазам, повернулся к миссис Роуленд и прочел: «Сегодня пила чай с мисс Пирс. Наверное, это наше последнее чаепитие. Она поблагодарила меня за дружбу и сообщила о своей помолвке с мистером Роулендом. Хоть он и богат, родословная у него ничем не примечательная. Жаль. Я-то хотела познакомить ее с Хьюбертом. Из них вышла бы такая славная пара!»

С Хьюбертом? Разве второе имя герцога Хьюберт? Ей казалось, его второе имя Хэмфри.

– Кто такой Хьюберт?

– Мой кузен. Достопочтенный Хьюберт Ланкастер, младший сын барона Уэспорта. Леди Уэспорт приходилась моей матери старшей сестрой. В то время Хьюберту было около двадцати шести.

– Ее племянник?.. – Виктория прикрыла рот ладонью. Бог ты мой! А она-то все эти годы…

– Это был очень славный молодой человек, из весьма знатной семьи с весьма скудным доходом, – пояснил герцог. – Не забывайте, в то время мне было всего лишь лет пятнадцать-шестнадцать и моя женитьба еще не значилась в планах матери. Невзирая на свою доброту, она ни на минуту не забывала о нашем общественном положении. Все-таки она сама была дочерью графа и женой герцога. Скорее всего, она желала себе не менее родовитой невестки.

Виктория тихо застонала. Ей казалось, что такого унижения она еще никогда не испытывала. Взглянув на герцога, она пробормотала:

– Будьте так любезны, попросите лакея принести лопату – я вырою себе снаружи десятифутовую яму.

– Что? И испортите мой прекрасный сад? Ну уж нет, моя дорогая. – Герцог захлопнул дневник и убрал его обратно в ящик стола. – Да, разыгралось у вас в юности воображение, но что с того? Из-за меня теряли голову даже женщины и более искушенные, чем вы.