Собственно, любовь Мелеагра к Аталанте — скорее почитание жрицы, чем сексуальная страсть. Он даже смешивает богиню и ее служительницу: Я видел много страхов и чудес, Но здесь нашёл я ту, что всех чудесней, Грознее: непорочна, девственна богиня, Пред ней, бесстрашный, ощущаю трепет, Люблю и почитаю выше всех богов. Мелеагр один, среди всех действующих лиц, не поддается мороку страха и раздора, создаваемому царицей. Почему? Потому что он бывал в иных странах, одерживал победы и привык полагаться на себя, на боевых друзей, на благосклонность богов; что ему заботы матери! Но в ее руках до сих пор хранится его смерть…. Непонятно, знает ли сам Мелеагр об этом? Эта неопределенность свойственна и мифу, сохранена она и в трагедии Суинберна. Завязавшийся клубок семейных ссор, за которым — желание наказать принца за непослушание, за предпочтение чужих богов своим родственникам, за выход из системы местных ценностей — растет, захватывая новых участников. Сам царь Этолии стремится помирить жену и сына, но Алфея готова пожертвовать всем и всеми ради сохранения единственной интересующей ее разновидности власти — власти над детьми. И она выступает уже и против мужа. Льются потоки слов о любви и заботе — с требованием смириться и вновь идти «под юбку»: Умён ты, царь, но лучший ум хромает, 650 И справедлив, но рок сильнее правды, И боги с равной силой поражают Уста и честные и лживые, льют кровь Святого и злодея в прах единый. Довольно мудрых слов, что остужают, Ведь сердце преисполнено огня, От нежности, любви к тебе пылая, Мой сын; и расширяются глаза, Лишь на твое блестящее оружье Взгляну, о славный; от любви к тебе 660 Глаза темнеют, наполняются слезами, Душа пылает, прерывается дыханье…. Но Мелеагр с достоинством отстаивает свое право на любовь и служение: Царица, моё сердце прожжено слезами Твоими, и от жалости ослабли члены, Любовь к тебе стесняет грудь и полнит горем: Тебя узнал я раньше всех, твои глаза И грудь боготворю, привязан духом К тебе, люблю навеки всей душой. Нет для мужчины ничего ужасней, 720 Чем видеть мать свою в тоске, несчастье. Но будь что будет: мы живём лишь раз, Прошедший день вовек не возвратить. Часы и годы нас сильнее, мы В их власти; Зевс, отец небесный наш, Единый кормчий множества творений, Взгляни на нас скорей и помоги, Иль воздержись, коль хочешь ты иного. Хор, как и в древнегреческой трагедии, становится усилителем страстей, толкователем тайных побуждений героев. Сбивчиво и дисгармонично звучит он теперь, в постоянных перебоях ритма, хаотических рифмах выражается нагнетание атмосферы недовольства, тревоги, отчаяния: Зачем же явилась ты, Когда ветры гуляли свободно, Как весенних злаков цветы, Как пена просторов водных? От рожденья горька ты была, Афродита, мать всех раздоров, При тебе радость жизни ушла, И в рыданиях нет перерыва, На земле стало править горе. 780 Ибо Жизнь — не то же, что ты, Но добра, спокойна, красива, Плодородна, с лаской во взоре; Не имели жала желанья, Смерть — оружья, шипов кусты, Так зачем ты здесь объявилась, Чьё из пламени одеянье, Ты, что губишь сердца мечты; Ты из моря зачем просочилась, Как из рваной сумы — зерно, Как с большого костра — полено, Рознь неся и болезнь, прикатилась? Так зачем стало в мире темно? Розе — шип, страсти — жало дано?.. Тема бунта против миропорядка (богов) беспокоила Суинберна, тревожит она и героев. Всех, кроме Мелеагра. Он — пример внутреннего спокойствия и готовности встретить гибель. Но разве гибель ждет не всех? Остальные персонажи действуют так, как будто способны обмануть судьбу.
Здесь в игру вступает последний, роковой персонаж. Девица Аталанта, выкормленная медведицей в диком лесу и оставшаяся дикаркой, девственница Артемиды, приглашенная именно с целью умилостивить богиню. Не отличаясь особым умом и чуткостью, она принимает как должное поклонение Мелеагра, не замечая до времени клубка бедствий, завязанного самим ее появлением. Собственно, и в дальнейшем эта девица ничем замечательным не отличилась, а в конце жизни вообще была превращена в львицу за нечестие перед богами. По-видимому, она есть просто орудие высших сил, неспособное к самостоятельным поступкам. Ее знать Этолии встречает с еще большей злобой: Надеть ей жертвенный венок и перерезать горло, Кровь выпустить и дух — такою жертвой смогут Мужи добиться помощи богов, хранителей удачи; Живая ж бесполезна, будь она бутоном На клумбе или спелым, сладким фруктом, Созревшим для услады ртов мужских и ласк, Иль хоть носи она копьё и тяжкий щит. Скорей корова рогом одолеть быка сумеет, Поборет жениха невеста или бога — человек. Такую же я вижу здесь нелепость: всякой вещи 950 Свой путь — одно изменишь — и испортишь всё! Аталанта ошарашена враждебностью тех, кто, собственно, ее и приглашал. С обидой она рассказывает о тяготах своего служения богине охотников, и предлагает желающим поменяться ролями: Что я сказать ещё должна? Клянусь вам, Богами света, телом девичьим своим, Любою клятвой, что скуёт язык и волю злую: Я не горда и не высокоумна, Короны не желаю, славы и трофеев; Вы тут пируйте, жуйте, объедайтесь, Орите и без музыки скачите сыто, Наполнив воздух диким пеньем, рвите струны, В цимбалы бейте, колотите, как безумцы, Перебирая непослушными ногами, 1020 Одни; к вам не приду, но помолившись, Богам воздав дарами за щедроты, Уйду; меня здесь больше не увидят. Зачем же вам освистывать меня, Стыдить за жизнь мою, как если бы она Завидна вам была, а я ворую славу И имя доброе у вас… Перессорившись, все отправляются на охоту за вепрем. Охота удачна — Аталанта и Мелеагр поразили зверя. Но тут-то и разражается гроза: Знай, что при разделе окровавленной добычи Со спором громким твои братья предложили Кабанью голову и устрашающую шкуру Оставить как святыню, чудо в Калидоне; И многие к тому склонились, но твой сын, Могучими руками обхватив объём волос, Швырнул со стуком ту бесформенную кучу Под ноги девы, говоря: «Твоя, а не моя, добыча, Твоей рукою, для тебя она была убита, И все хвалы тебе назначил Бог»; и засмеялась 1530 Она, как утром, что пришло на смену ночи Священной, небо улыбается, краснеет (…) И прочь пошла она. Тут крикнул кто — то: «Эй, Неужто губы аркадянка всем нам прострелила, Из — за девчонки всем лишиться нам добычи!» Тут все за ней гурьбою поскакали, злобясь, Сорвав с её волос цветочную корону, тотчас Отняли шкуру вепря, всячески позоря, Лишь Мелеагр, как лев ручной, хозяйку защищая, На них напал, остановил и, как пожар лесной, Крушил и разгонял, ударов много получая; а она 1550 Не подняла руки и не вмешалась: и Плексипп, Крича: «Вот за любовь, дружок, расплата», На Мелеагра ринулся, но тот копьём преострым Пробил ему и рот и щёки; и тогда Токсей Напал без крика, говоря ударом; но слова копья Напрасны были, хоть злобны, и землю Сотряс он, падая, в бок получив удар, И пена лошади его обрызгала лицо убийцы, Лицо твоего сына запятнала; недвижимы, Безгласны стали павшие. Сказал тогда Эйней, Что в гибели они своей повинны сами, небо Разгневав глупостью; дразнящие судьбу падут… |
