– Понятно.

Понятно, еще как теперь все понятно! В ближайшие дни мне непременно, просто необходимо к нему попасть! Главное, чтобы он оказался в Москве и был не сильно занят. Нужно любым способом заручиться его поддержкой и получить личное приглашение на кинофестиваль. Весьма недурно пока все складывается. Удачно даже, я бы сказал.

Вот только где найти номер телефона чертовки? Я ведь стер тогда все, что ее касалось.

В ярость впал. В буйство. Недопустимая слабость. Никогда нельзя позволять эмоциям брать над собой власть.

Проклятье, опять эта ноющая боль в низу живота. Стоит только немного понервничать…

Непременно надо показаться доктору перед отъездом. Месяца три уже, как испытываю подобный дискомфорт и частые позывы. Все некогда: пробы, съемки, суета… Теперь уж, похоже, деваться некуда.

Диагноз врача на этот раз прозвучал как вердикт.

Да, прежде док был не столь суров… Во всяком случае, давал мне шанс. И я его, помнится, правильно использовал. Тогда. С чертовкой. С тех пор прошло… с ума сойти – пять лет! Ничем серьезнее ангины я за эти годы не болел, и вот на тебе – застарелый недуг предательски напомнил о себе. Как не вовремя…

Что теперь? Отменить поездку? Лечь в клинику? Перенести сроки съемок? То есть – отложить дело жизни в долгий ящик? Ну, нет. Я столько лет шел к этому, я все уже спланировал… До такой степени увлекся своим будущим детищем, что даже забросил собственное здоровье! Забыл, что такое личная жизнь. К Мадлен не прикасался уже больше месяца. Пардон, гораздо дольше. Последний раз это случилось… да, где-то сразу после ее дня рождения. В последний день августа, если точнее. Нехорошо. А до того – ой-ля-ля – 14 июля. В День взятия Бастилии, точно помню. У меня тогда еще ничего не получилось. Все отвлекало – эти летающие самолеты, разноцветный дым, гул, стрельба, крики, хлопки…

Сдается мне, Мадлен себе кого-то завела, раз меня не тревожит. Впрочем, правильно делает. От этого предначертанного супружеского долга, от этого унылого нотариально заверенного интима просто тоска берет. Хорошо еще, что в брачном контракте хоть и указано: «Регулярно», но без уточнений – насколько. Иначе я давно бы числился в злостных штрафниках. Раз в месяц тоже ведь регулярно. Или еще лучше – раз в полгода.

Впрочем, это, пожалуй, перебор. Однако если подобная регулярность устраивает обоих – пуркуа па? В наших семьях у супругов-родителей всегда были отдельные спальни, вот мы с Мадлен благополучно и продолжили их славную традицию. Благо мне лично столь интенсивно, как прежде, уже не требовалось…

С годами, как это ни печально, сначала угасают страсти, а за ними постепенно и потребности. Такие однообразие, тоска и скука – эти отношения. В данной сфере уже мало что может меня удивить. Тем более растревожить. Взбудоражить. Возбудить. Заставить хоть что-то чувствовать, проще говоря.

«На брачном ложе гибнет не меньше надежд, чем в могиле», – заметил однажды мой любимый Бальзак.

По всей видимости, я действительно слишком увлекся своим фильмом. Вот в чем причина дискомфорта….

В Россию мне надо, в Москву! Только там я неизменно воскресаю.

Телефон… Вспоминай, Жерар, вспоминай! Он был удивительно простой: дважды повторяющаяся тройка цифр и пятерка в конце… Пятерку помню… В конце… Ну, а что в начале?..

– Жерар, дорогой, поторопись, самолет через четыре часа, такси ждет внизу, убегаю на лекцию, проводить не смогу.

– Спасибо, Мадлен, милая, в том нет нужды. Мои вещи собраны?

– Да, твой кофр внизу. Плащ с кашне – на вешалке.

– Ты звонила в аэропорт? Вылет подтвердили? Задержки нет?

– Все в порядке. Твой рейс сто двадцать пятый. Не забудь зонт!

Сто двадцать пять! Гениальное совпадение! Мой рейс – сто двадцать пятый, а московский телефон чертовки – 125-125-5! О, манифик!

– Добрый день, профессор. Мое имя – Жерар. Беспокою вас из Парижа. Могу я поговорить с вашей супругой?

– Одну минуту. Подождите, пожалуйста.

Глубокий, прекрасный, волнующий баритон. Женщины, наверное, до сих пор обмирают от этого голоса. (И не только женщины, черт меня подери.) Почему же он не стал актером? Интересно было бы узнать…

– Алл-о-о?

Забытая манерность, привет тебе!

– Бонжур, ма шерри! – бесцеремонно застаю чертовку врасплох.

– О, мон шер… – По тону слышно, что не ждала меня. – Какими судьбами?

Неисповедимыми судьбами, крошка. Сам не рассчитывал тебя услышать. Се ля ви!

– Я не вовремя?

Молчание. Собирается с силами. Надо ей помочь. Как-нибудь так ненавязчиво…

– Сколько лет, сколько зим!.. – Пожалуй, так.

– Какими судьбами? – переспрашивает настырно.

Ждет от меня запоздалого раскаяния, вероятно.

– Звоню из аэропорта. Через четыре часа я буду в Москве, мечтаю тебя увидеть и заключить в объятия. Что думаешь по этому поводу?

– И… и надолго в наши края? – Определенно тянет время.

– В Москве буду ровно два дня, затем лечу в Питер, оттуда вернусь еще на пару-тройку дней и – в Алматы… Дальше поглядим, как пойдут дела. Так ты готова меня принять?

Ну… скорее, скорее отвечай!

– Конечно, конечно, мы с мужем будем рады видеть тебя у себя. Правда, дорогой? – елейно обращается в безответную пустоту.

– О’кей! И когда?

После недолгой заминки получаю желаемый ответ:

– Мы ждем тебя к вечернему чаю.

Отлично. Я рассчитывал услышать именно это. Итак, полдела сделано. Пока я буду в воздухе, она придет в себя, все осмыслит и – захочет взять стремительный запоздалый реванш. Продемонстрировать, так сказать, свои достижения во всем блеске. Превосходно. Пусть и старается, и демонстрирует… Это самое лучшее прикрытие… Моя ГЛАВНАЯ цель не должна быть очевидной.

В аэропорту я купил «Chablis Grand Cru Bougros». Около пятидесяти франков. Ради такого события следовало раскошелиться. Можно было, конечно, купить и более дорогое, к примеру, «Chвteau Latour»,(«Chвteau Lafite Rotschild»), или мои любимые «Chвteau Mouton Rotschild» и «Chвteau Haut Brion», или в крайнем случае «Chвteau Margaux», но не хотелось чрезмерно показывать свою заинтересованность. Это могло вызвать подозрение.

В Москве шел гадкий колючий дождь. Хорошо, что Мадлен напомнила про зонт и кашне. Умница Мадлен. Как же я сам заранее не озаботился прогнозом погоды?

Прием был устроен эффектный, надо отдать чертовке должное.

Видно, не забыла меня, видно, крепко застрял я в ее душе, раз так расстаралась.

Как-то, правда, усохла она за эти годы… потеряла былой лоск… и упругость… Похоже, непростую борьбу пришлось ей выдержать, чтоб заполучить такого выдающегося мужа!

Интересно, каким же заключительным выстрелом добила она его? Слабо верится, что его можно было бы поймать в сети сообщением о внеплановой беременности…

Он сидел в своем кресле. Отчего-то я сразу догадался, что это его любимое кресло – так уютно-расслабленно он в нем расположился. За эти годы он почти не изменился – та же величественная осанка, та же роскошная шевелюра, наполовину тронутая сединой, тот же благородный профиль, те же бледные, холеные руки…

Толпа собралась весьма разнородная, экзотическая даже на первый взгляд.

По какому принципу в субботний вечер они приглашают гостей, я так и не смог постичь.

Это походило на слет многокрасочных птиц – так несуразно хаотично выглядели собравшиеся за столом одинокие разновозрастные дамы, непрерывно лопочущие про искусство. Между собою явно не слишком знакомые, но отчего-то все на один лад возбужденные, перебивающие друг друга и строящие мне глазки.

Чертовка дирижировала этой стаей, и вид у нее был торжествующий. Со стороны же все выглядело достаточно комично.

Я старался быть куртуазным, отвечая на многочисленные бессмысленные вопросы и стремясь – ненавязчиво – обратить на себя внимание одного-единственного необходимого мне здесь человека. Но нам так и не дали возможности пообщаться – за весь вечер обменялись лишь двумя-тремя незначительными фразами.

Он так и просидел в своем любимом кресле, потягивая привезенное мною нежное, бархатистое вино, раскрывающее тонкий ароматический букет белых цветов и вяленых фруктов, и отстраненно смотрел на окружающих своими огромными грустными глазами.