Теперь, когда я был вооружен пониманием центрального образа стихотворения, разбор переводов не должен был встретить непреодолимые трудности. Тем не менее я решил перестраховаться и, для пущей убежденности в своей правоте, перевел стихотворение в соответствии с концепцией, заданной моим пониманием метафоры. Я не собирался соревноваться с Пастернаком, мне это было не по плечу; зато я мог перевести стихотворение размером, близким к размеру оригинала; хотя для меня это никогда не имело принципиального значения, в случае с «Мерани» такой подход был бы оправдан, поскольку размер у стихотворения своеобразный. Перевод получился, и с чистой совестью я принялся за анализ русских переводов «Мерани».

Я не стал афишировать тот факт, что две недели ломал голову над метафорой, прозрачно выраженной в первой же строке пастернаковского перевода, «прислонился» к Пастернаку и разобрал переводы с этой, такой удобной для разбора, точки зрения.

Лаврова прочитала разросшуюся до 10 страниц рецензию и сказала:

– Очень интересно – но у нас не пройдет!

Статья легла в стол, и я уже почти поставил на ней крест, как вдруг в один из моих визитов в «ЛитГазету» Лаврова, увидев меня, сказала:

– А вы знаете, здесь сейчас Эдик Егулашвили – он спецкор «Литературной Газеты» в Тбилиси и член редколлегии «Литературной Грузии»! Хотите показать ему статью?

Я хотел, и Лаврова познакомила нас. Егулашвили, человек вполне доброжелательный, отнесся к статье с интересом, и на другой день я ее принес; он сел в кресло в коридоре и тут же стал читать. По моим расчетам он должен был осилить ее за полчаса – он читал ее час. Я понял, что он вдумывается в каждое слово моих аргументов.

Прочитав статью, он подошел ко мне:

– Знаете, это очень интересно, и это надо публиковать. Но имейте в виду: вас будут бить, и бить сильно!

Я не возражал против битья – что ж это за критик, который не бит! – лишь бы дело до битья дошло, а в этом-то, по моему разумению, и состояла главная трудность.

– Вы думаете, это можно напечатать? – удивленно спросил я.

Егулашвили чуть ли не оскорбился.

– Я член редколлегии «Литературной Грузии» и альманаха «Кавкасиони»! – сказал он. – Не вижу никаких проблем!

Честно говоря, я ему не поверил. Я был убежден, что в Грузии эту статью не напечатают; правда, я не видел, где бы я мог ее напечатать и в Москве, – стало быть, надо было максимально использовать этот шанс.

Егулашвили посоветовал увеличить объем до печатного листа и прислать в «ЛитГрузию» на его имя. Так я и сделал, сопроводив ее кратким письмом:

23.08.85

Эдуард Вениаминович, прошу прощения за задержку! Расширяя статью, я обнаружил, что в ней есть места сомнительные, или, во всяком случае, спорные, и мне пришлось немало поломать голову, прежде чем я разрешил (для себя, разумеется) все возникшие вопросы. Все это отражено в правке.

Таким образом, договоренность с Вами о присылке статьи и возможность расширить ее до 1 листа (сейчас в ней чуть меньше), дала мне возможность и подтолкнула додумать ее, за что я Вам признателен независимо от того, будет она опубликована в Грузии или нет. Я представляю себе трудности, которые она может встретить, – слишком уж неожиданна и нетрадиционна точка зрения на стихотворение Бараташвили (я и сам не ожидал выводов, к которым пришел в результате размышлений над подстрочником в процессе перевода стихотворения); в связи с этим мне хочется, чтобы не только Вы, но и читатели не увидели в этой статье претензии и стремления к дешевой сенсации, – потому я так ответственно и подошел к правке.

Я старался, как мог, учесть специфику грузинского журнала, печатаемого на русском языке, и быть тактичным в деталях, наверняка известных каждому грузинскому школьнику; если у меня тем не менее обнаружатся «проколы», то это произойдет только из-за моей недостаточной опытности. Поэтому я был бы обязан Вам за замечания такого рода. Кроме того, в одном месте у меня пропущена русская транскрипция грузинского слова … – я надеюсь, Вас не затруднит вписать его. Я был бы признателен и за любые критические замечания по тексту статьи.

Далее прилагался текст статьи «МЕРАНИ» БАРАТАШВИЛИ – КОНЦЕПЦИЯ И ПЕРЕВОДЫ

Прошло месяца два, из Тбилиси ничего не было слышно, и вдруг в «ЛитГазете» я опять встретил Егулашвили.

– Ну, как? – спросил он. – Что у вас со статьей?

– У меня?! – удивился я. – Это мне следовало бы спросить, что у вас со статьей! Ведь я же вам выслал ее два месяца назад!

– Да, я ее получил и сразу же передал зам. главного редактора. А что, они вам ничего не ответили?

– Нет, ничего. И, честно говоря, думаю, что и не ответят – ведь им сказать нечего.

– А вы им напишите. Напишите зам. главного редактора, прямо ему, сошлитесь на то, что через меня передавали статью. Он должен ответить.

Мне было понятно, что Егулашвили лукавит. По приезде в Тбилиси он, видимо, быстро сообразил, что статья встречает непреодолимое сопротивление и что его протежирование ей не может быть понято в грузинских литературоведческих кругах. Он отступился и теперь хотел, чтобы я вел переписку официально, сняв с него ответственность за дальнейшую судьбу статьи.

Я написал письмо в редакцию «ЛитГрузии» и еще через полтора месяца получил ответ; это была отписка:

«Уважаемый Владимир Абович!

Редакция ознакомилась с Вашей статьей ««Мерани» Бараташвили – концепция и переводы». Несмотря на определенные ее достоинства, мы, к сожалению, не можем принять ее к публикации. Портфель редакции перегружен материалами, а малый объем журнала вряд ли позволит в ближайшее время обратиться к предложенной Вами теме.

С уважением,

редактор отдела критики и литературоведения – Л.Татишвили

Примерно такую же отписку я потом получил и из альманаха «Кавкасиони», куда по моему настоянию Егулашвили переправил статью, – но было в этой отписке и кое-что еще. Перед отправкой статьи в Грузию я в одном месте не смог исправить (убрать) штамп, не разрушив ритма, и оставил его, полагая, что если уж дело дойдет до печати, я еще сто раз успею ее почистить и довести до законченности и по форме. Я прочел ответ и невольно заулыбался. Возразить грузинским филологам действительно было нечего, а в моей статье единственным местом, к которому можно было придраться, оказался этот штамп!