– Они выглядят как зайцы, – сказала Элизабет и тут же осеклась под резким взглядом Тани.

Тут Олег направился к буфету за новой порцией капустного салата. Джуди подняла глаза от своей тарелки и словно бы невзначай встретилась с Таниным взглядом. Таня коротко кивнула ей и тихо сказала Элизабет:

– Останься здесь, а потом пойдешь вниз и проследишь, когда они все уедут. Только после этого придешь в номер. Ты поняла? – Она взяла со стола ключ от номера, встала и направилась к выходу в гостиничный коридор. Элизабет, затаив дыхание, замерла за столиком, испуганно глядя на выходившую из кафе Таню и двинувшуюся следом за ней Джуди. Впрочем, и еще несколько туристов, закончив завтрак, тоже пошли к выходу…

Таня, не оборачиваясь, шла по коридору. В руке у нее был ключ с огромной тяжелой гирей в форме темного бруска с цифрами «1032». Этот номер находился не в длинном общем коридоре десятого этажа, а в коротком коридоре-аппендиксе номеров «люксов», при входе в который стоял на столике большой декорированный самовар. И здесь же, в холле напротив этого коридора-аппендикса, сидела за большим столом дежурная по этажу.

А Джуди, отстав от Тани, остановилась у лифта. Ее номер был этажом выше.

Миновав вскинувшую на нее глаза дежурную по этажу – молодящуюся крашеную шатенку с высоким перманентом, Таня вошла в свой коридор-аппендикс, отметив на ходу, что даже половая дорожка здесь другая, чем в общем коридоре, – настоящий ковер, и хорошо вычищенный. «Люксовый коридор», – усмехнулась про себя Таня, открывая свой номер «люкс». Это было единственной роскошью, в которой она не могла себе отказать – будучи княгиней и владелицей четырех первоклассных отелей во Флориде с годовым доходом в 540 тысяч долларов, она не могла себе позволить останавливаться в дешевых номерах, да еще где – в Москве! В своей Москве! Тем более что изрядно наслышалась о прелестях русского сервиса…

Войдя в номер, Таня заперла его изнутри и быстро огляделась. Ее довольно большой чемодан и скромный чемодан Элизабет стояли при входе в нише, и, кажется, никто в них не рылся. Пальто тоже на месте. Номер просторный, в гостиной на полу большой настоящий ковер, слегка вытертый, но чистый. На окнах тяжелые плюшевые шторы, а на стенах две картины-репродукции – конечно, Репин и Айвазовский. Холодильник, телевизор с какими-то гигантскими ручками из темной пластмассы, стол с креслами, диван, еще один столик – подсобный, с электрическим самоваром и какой-то инструкцией под стеклом. Справа – дверь в спальню. Таня взяла свой чемодан, подтащила его к дивану, открыла. И еще раз осмотрелась, словно кто-то мог за ней подглядывать. Впрочем, черт их знает, этих большевиков – вот что это за зеркало на стене за самоваром? На кой черт в гостиной зеркало? Или за ним спрятана фотокамера? Таня подошла к зеркалу, потянула за узкую планку деревянной рамы. Зеркало, висевшее лишь на верхнем гвозде, легко отошло от стены, Таня провела рукой по этой стене – стена как стена, но из-под зеркала выпала какая-то бумажка. Таня нагнулась, подняла ее. «Инструкция по эвакуации в случае пожара» – было написано на листке по-русски, и дальше шел текст, который Таня читать не стала. Черт возьми, если в гостинице начнется пожар, кто полезет за зеркало искать эту инструкцию по эвакуации?

Таня сунула инструкцию обратно за зеркало и вернулась к своему чемодану, открыла его и стала доставать из-под низу заранее приготовленную одежду. Темная шерстяная юбка, толстый синий свитер грубой вязки, темные шерстяные перчатки и такая же темно-коричневая грубошерстная косынка. И главное, это темно-синее пальто, из-за которого было столько хлопот в Нью-Йорке. Ее консультант – русский еврей из недавних эмигрантов, которого она нашла в Нью-Йорке, в редакции русской эмигрантской газеты, – чертыхаясь, потратил три дня на поиски одежды для нее и Джуди, но даже в самых дешевых американских магазинах не было ничего похожего на то, что носят в России простые русские. И только в «Сальвэйшен Арми» на Западной сорок девятой улице он нашел то, что искал, – темное пальто колоколом, с узким облезающим меховым воротничком, и такую же дубовую куртку для Джуди. Тогда же он уговаривал Таню не брать с собой ее драгоценные перстни. Но один перстень был подарком умершего мужа, а два других – фамильными. «Я княгиня, я написала в анкете, что я княгиня, и они мне дали въездную визу! – отвечала ему Таня. – И я поеду в Россию как княгиня! Я буду ходить там с этими перстнями и жить в „люксе“! Как княгиня!»

Теперь, оглядев в зеркале свою фигуру, казавшуюся еще более худой в темной юбке и свитере, Таня осталась довольна. Главное: ничего броского, всем своим видом слиться с простыми русскими и ничем не выдать, что ты иностранка. И уж конечно, нигде, ни при каких условиях не снимать сегодня с рук перчатки, не показывать перстни. Черт возьми, она совершенно забыла, как повязывать косынку! Когда-то ее нянька делала это в один миг! Ладно, пока набросим косынку на плечи. Таня взглянула на часы: где же Элизабет? Ведь она не может выйти из номера, пока не придет Элизабет и не скажет, что автобус с этим толстощеким гидом уехал в Третьяковскую галерею. Но если Джуди уже выскользнула из гостиницы? Ей – молодой и неприметной мышке, студентке славянского отделения Нью-Йоркского университета – сделать это куда легче и проще, чем Тане, которая только что сказала гиду, что она себя плохо чувствует. Надо думать, Джуди не сделает глупости и не сядет в первое попавшееся такси. Тот же эмигрант-консультант учил их никогда не брать такси у входа в гостиницу, а уйти от гостиницы, якобы гуляя, на пару кварталов в сторону и ловить такси там. «Таксишники возле интуристовских гостиниц чаще всего работают либо на КГБ, либо на проституток, а вам не нужно ни то ни другое, – говорил этот эмигрант. – Отойдите подальше, поднимите в руке пачку „Мальборо“, и любая машина ваша…»

Закурив и нетерпеливо пройдясь по номеру от стены до стены, Таня остановилась перед подсобным столиком с самоваром, где под стеклом лежал большой серый лист бумаги. В черной рамке был русский текст:

Затем шел пронумерованный список дополнительных платных услуг, которые можно получить в гостинице «Россия». Таких услуг было ровно тридцать пять, в том числе: аренда дополнительного хлопчатобумажного полотенца – 10 копеек в сутки, аренда банного махрового полотенца – 15 копеек в сутки, аренда утюга – 5 копеек за разовое пользование, аренда дополнительной простыни – 20 копеек, дополнительной подушки – 20 копеек. И так далее. Даже пользование обувной щеткой, оказывается, стоит тут дополнительных 5 копеек. Таня усмехнулась. Большевики-коммерсанты! Если она введет такие порядки в своих отелях во Флориде, вся ее клиентура, собранная за сорок лет, разбежится в течение недели.

Но где же Элизабет? Таня нервно включила телевизор. Он зашипел с каким-то сухим электрическим треском, и Таня тут же вспомнила: в газетах писали, что в СССР включенные телевизоры часто взрываются. На всякий случай она отошла в сторону. Но телевизор не взорвался, на экране появилось черно-белое изображение – одетые в кавказские национальные костюмы черноусые мужчины яростно танцевали лезгинку под оглушающие удары бубна. Таня осторожно приблизилась к телевизору, с усилием повернула большую черную пластмассовую ручку. Неистовые танцоры исчезли, но остальные каналы были пусты… Нет, вот еще один. Ну да, ведь в Москве два телеканала и третий – вечерний, учебный, так гид рассказывал в автобусе. Теперь на экране возник мужчина в меховой шапке. Он стоял на фоне какого-то заснеженного сельского строения, смотрел куда-то в сторону и говорил деревянным голосом:

– …Мы возим скот на забойный пункт за сто сорок километров. В такой длинной дороге на каждом бычке теряем по нескольку килограммов. Потери продолжаются и на предзабойном дворе комбината, потому что скот там у нас порой не принимают по нескольку дней и скот без кормов теряет в весе. А перестройка и бригадный подряд позволяют изменить отношения с мясокомбинатом и по-новому бороться за…