– Нет. У меня дела. – Он шагнул к двери.

– Бак!

Он остановился.

Кристин поставила на стол чашку с кофе и сняла со спинки стула шаль.

– Бонни, ты накормишь Берни ужином? – Перехватив удивленный взгляд Бака, она добавила: – Я бы хотела с вами поговорить. Вы не против?

Бак колебался. Кристин уже подумала, что он откажет ей. Наконец он раскрыл перед девушкой дверь. Она вышла па веранду. Бак вышел следом за ней.

Кристин спустилась во двор, прошла к колодцу и остановилась па порядочном расстоянии от дома. Она повернулась к Баку. Сердце ее билось так, словно девушка только что пробежала целую милю по прерии; ей не хватало воздуха, казалось, она вот-вот задохнется. Но Кристин считала, что просто обязана поговорить с Баком. Набрав в легкие побольше воздуха, она заговорила:

– Бак, я должна перед вами извиниться. Еще до того, как я узнала истинное положение дел… – Ома сделала паузу, пытаясь унять дрожь в голосе. – До того, как выяснилось, что на самом деле дядя Ярби не оставил мне дом, пригодный для жизни, – еще раньше я пригласила Бонни и Берни пожить у меня, потому что узнала, что у них неприятности с людьми Форсайта.

Кристин положила руку на локоть Бака, по тот отшатнулся, словно его огнем обожгло, и рука девушки повисла в воздухе. У Кристин выступили слезы на глазах; ей подумалось, что, если бы не скрывавшая ее лицо темнота, она умерла бы от стыда.

– Простите, это из-за меня к вам понаехали все эти люди – и Густав, и Гейтсы, и Тэнди… – От волнения каждое слово давалось Кристин с величайшим трудом, и она сделала вид, будто закашлялась.

В темноте раздался насмешливый голос Бака:

– Не похоже, чтобы кто-то из вас собирался поселиться здесь на веки вечные.

– Я думаю остаться, – прошептала Кристин. Потом спохватилась и поспешно добавила: – О нет. не в вашем доме. У меня есть свой. Я ценю вашу доброту, но мне неприятно сознавать, что я выгнала вас из дому.

– Меня невозможно выгнать, если я сам не захочу уйти.

В его голосе слышалось волнение, и от этого Кристин занервничала еще больше. Как ни странно, даже в темноте она чувствовала на себе его взгляд. Бак излучал энергию, силу, он был самым надежным человеком из всех, кого Кристин доводилось встречать. Напряженная пауза затянулась.

Наконец Кристин тихо проговорила:

– Я вас чем-то обидела?

Прежде чем он ответил, прошла, кажется, целая вечность.

– Почему вы спрашиваете?

– Вы в последнее время… очень изменились.

– Что ж, за последнее время многое изменилось. Несколько недель назад здесь были только я, Джилли и Ярби. Потом появились вы. А теперь по всему ранчо толпится народ.

– Когда я приехала, вам пришлось меня принять, а потом из-за меня появились и все остальные. Мы заняли ваш дом, нарушили весь уклад жизни… Поэтому я собираюсь просить Густава отремонтировать лом дяди Ярби… Бак перебил ее;

– Вы хотите переехать туда вместе с ним?

– Я просто не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством, – тихо сказала Кристин.

Бак резко развернулся.

– Интересно знать, мисс Андерсон, где вы собираетесь взять лес? А гвозди? А инструменты? – Кристин никогда еще не слышала в его голосе такой злости. – На чем вы будете спать, когда начнутся холода? На чем готовить пищу? И вы думаете, Форсайт все это время будет спокойно наблюдать, как вы мотаетесь за всем необходимым в город?

– В город может ездить Густав, в Биг-Тимбере его никто не знает. Он может взять фургон. У меня есть немного денег…

– Нет! – рявкнул Бак. – Вы остаетесь в моем доме, у меня на виду! – Он схватил ее за плечи. – Кристин, Густав не будет восстанавливать эту лачугу. Пока не закончится заварушка с Форсайтом, вам придется жить там, где живете. Дело может затянуться до весны, к тому времени Монтана надоест вам до чертиков, и вы станете умолять кузена, чтобы он увез вас обратно в Висконсин.

– Вы ошибаетесь. Бак, мне здесь правится. И даже если я никогда больше не увижу Ривер-Фоллз и вообще не попаду в город, мне все равно. Мой дом здесь… в «Аконите». И я найду способ здесь остаться!

– А пока Густав поселится во флигеле, но ему придется отрабатывать свое содержание, – закончил Бак, словно не расслышав ее слов.

– Он так и собирался! – воскликнула Кристин. – И конечно, Густав будет работать. Он не нахлебник.

– Ему придется защищать ранчо.

– Что ж, Густав не трус. Если уж на то пошло, я тоже умею стрелять. Мы не собираемся прятаться за вашей спиной, будем помогать чем сумеем.

– Вы хоть понимаете, что сегодня ночью вас могли убить?! В следующий раз будете делать, как я скажу! А что следующий раз будет, можете не сомневаться.

– Знаю. Простите меня, Бак, я сожалею о сегодняшнем, правда, сожалею. Я и вас подвергла опасности… Бак фыркнул.

– Чушь собачья! Я живу бок о бок с опасностью всю жизнь и привык к опасностям.

Еще крепче стиснув пальцами ее плечи, Бак привлек Кристин к себе. Его лицо оказалось совсем рядом с ее лицом, и Бак почувствовал на своих губах тепло ее дыхания. Вся предыдущая жизнь никак не подготовила его к любви. Смотреть на Кристин изо дня в день и знать, что она никогда не будет принадлежать ему, – страшнее муки он и представить не мог. Время от времени, когда оставался в одиночестве, он задумывался о любви, но всегда – как о чем-то, что происходит с другими.

– Вы его любите? – хрипло спросил Бак. – Любите?

– Кого, Густава? Конечно, люблю, но не…

Бак внезапно осознал, что по-прежнему держит Кристин за плечи. Он отдернул руки, словно коснулся раскаленной плиты, и отпрянул от девушки.

– Возвращайтесь в дом.

Не дожидаясь, пока она уйдет, Бак быстро зашагал к флигелю. Кристин провожала его взглядом, но почти ничего не видела – в глазах стояли слезы.

После отъезда Гейтсов Клив с Диллоном перебрались в пансион, который рекомендовал им все тот же чернобородый железнодорожник. Рабочие-путейцы были недовольны тем, что их любимое кафе закрылось, по городу поползли тревожные слухи.

В салуне говорили, что шериф «прицепился» к Бонни и даже угрожал посадить ее в тюрьму только за то, что она посмела защищаться от домогательств Майка Брузы. Люди строили предположения насчет убийства Клетуса Фуллера, люди гадали: какой мерзавец опустился до того, что избил одноногого Берни? Каждый боялся, что то же самое может произойти и с ним.

Клив не слышал, чтобы кто-то посочувствовал Грегу Медору или Коротышке Спинксу, которые вернулись в город вдвоем на одной лошади; причем Спинке был изрядно нафарширован картечью. Ни одна душа не поверила их заявлению, что якобы Берни и Тэнди ни с того ни с сего открыли огонь.

Впрочем, обитатели Биг-Тимбера предпочитали держать свое мнение при себе. Основное население города составляли торговцы, процветание которых зависело от мелких землевладельцев и горожан, работающих па железной дороге. Да и как противостоять человеку, который отдавал приказы шерифу и к тому же имел в подчинении банду вооруженных головорезов?

Однажды утром Клив отправил телеграмму своему другу в Канзас-Сити. Он сообщил, что все крупные земельные участки в районе Биг-Тимбера уже разобраны, а также сделал приписку: «Ответа не жду». Клив знал, что друг поймет условный сигнал. После этого они с Диллоном решили просмотреть свежие газеты, доставленные утренним поездом.

Вскоре, как и ожидал Клив, появился какой-то человек; он открыл решетчатую дверь и что-то вполголоса сказал телеграфисту. Несколько секунд спустя тот передал ему листок бумаги. Когда мужчина вышел, Диллон последовал за ним.

Клив подошел к телеграфисту.

– Вы состоите на жалованье у Форсайта? – спросил он напрямую.

Телеграфист от неожиданности чуть не проглотил табачную жвачку. Он беззвучно зашевелил губами, его испуганный взгляд метнулся сначала к окну, потом к двери. Наконец он пробормотал:

– Почему вы спрашиваете?

– Вы отдали этому типу копию моей телеграммы, так?