«Слишком трудно признать!» – слышится в этом крике изнемогающей гордости, в этой горькой жалобе загнанного в тупик человека.

Пусть Свифт действительно в последовавшую четверть века жизни своей не признал, что «изменил свое мнение». Но уже теперь, осенью 1714 года, на пути в Дублин, в Ирландию, ту Ирландию, куда он столько уже раз возвращался побежденным, но в первый раз возвращается и униженным и обманутым в цели, и смысле своей жизни, – уже теперь он знает: грозный счет ему предъявлен.

И не кем-либо, а самим собой: он и кредитор и должник.

И если он сторицей не оплатит счета, что ж, значит, он жалкий банкрот, этот Джонатан Свифт, мечтавший «совершенствовать человечество».

Был оплачен грозный счет сторицей, около десятка лет понадобилось для этого Свифту.

Друзья! О, друзья Свифта – при его жизни, а особенно после смерти его! Как они его любили и как старались по этой, очевидно, причине сделать его жизнь «интереснее», чем она им казалась.

Но чем же определяется «интерес» человеческой жизни?

Издавна известно всем «друзьям», которые так охотно превращаются в сплетников, особенно когда они друзья великого человека, что этот интерес определяется заключенной в жизни «тайной» – и тем более привлекательна и волнующа тайна, чем большую роль в ней играет половая жизнь человека и все, что с нею связано…

Мистификации Свифта в его общественной, публичной жизни – благодарный материал для любителей тайн. Но что сравнится с радостью их любопытства, когда проникают они в его частную, спрятанную жизнь… Сколько загадок загадал он тут любопытному человечеству, а самой увлекательной и таинственной из них как не считать ту, что сопряжена с таинственными именами: Варина – Стелла – Ванесса!

Обсуждается волнующая загадка. В романтических исследованиях и документальных романах, в догадках средней гениальности и домыслах глубокой проникновенности. Обсуждается она с азартным волнением, словно читаешь детективный роман, лишенный конца; обсуждается она с пошловатым хихиканием – так хихикают лакеи, подсматривая через замочную скважину в спальню своего хозяина; обсуждается она с торжественной псевдоученостью педантов от науки.

Увы! Напрасно все! Не разрешена мучительная загадка и по сей день.

Как печально и гневно смеялся бы Свифт, ознакомься он хоть с одним из сочинений, посвященных этой загадке, и как удивленно подумал бы он:

«Странно, однако… Как раз тут не было никакой загадки, как раз тут все было как нельзя более просто…»

Не было загадки! А три знаменитые сцены, служащие тремя краеугольными ее камнями?

1716 год. Дублин. Библиотека архиепископа дублинского Кинга, одного из лучших друзей Свифта в этот период. Входит в библиотеку без доклада другой друг Свифта, доктор Дилэни. Вздрагивает Дилэни: мимо него и как бы не замечая его, проносится вихрем Свифт, он объят жесточайшим волнением, лицо его трагически скорбно, опрометью, не оглянувшись, не вымолвив ни слова, выбегает он из комнаты.

– Что здесь случилось? – спрашивает охваченный тревожным недоумением Дилэни.

Склонил свою старческую голову на грудь архиепископ Кинг, горячие слезы льются из его глаз…

– Сэр, вы только что видели перед собой самого несчастного человека на свете, – отвечает Кинг, – но заклинаю вас, никогда, ни словом не заикайтесь о том, что вы видели, и не спрашивайте ни у кого о причинах его несчастья!

Дилэни, однако, заикнулся. Ибо о высокотрагической этой сцене рассказал потомству все тот же Дилэни. Можно ему верить, а можно и не верить.

Но любители-детективы, посвятившие свой досуг разгадыванию семейных тайн Свифта, предпочитают верить.

Предпочитают потому, что с этой сценой связывают они целый комплекс догадок и основную догадку о том, что сцена случилась непосредственно после тайного брака, заключенного между Свифтом и мисс Эстер Джонсон – Стеллой; брак этот совершил, согласно догадке, тот же Кинг, но именно в тайном порядке – свидетелей брака не найдено, никаких письменных документов о нем не осталось.

Но если он и был, этот брак, то в какой мере это важно?

Оказывается, для того нужен был брак, чтоб получила свое психологическое звучание вторая узловая сцена в комплексе загадок.

1723 год. Апрель. Поместье, называющееся «Аббатство Марли», в округе Селбридж, поблизости от Дублина. Обширный сад. Старый мрачный дом со стрельчатыми окнами средневекового монастыря. Одиноко и печально живет в этом доме тридцатитрехлетняя женщина Эстер Ваномри – Ванесса.

Склонив голову, сидит она в напряженном ожидании. Подняла голову, прислушалась, подошла к окну. Она не ошибается, она слышит топот копыт. И вот уже слышны в саду быстрые, гневные шаги. Она бросилась к двери… Да, это он, декан собора св. Патрика, роковой человек ее жизни, Свифт…

Гневно ворвался он в комнату… О, какой у него вид! «Когда природная суровость его лица увеличивалась от приступа его гнева, не было человека, который мог бы устоять перед пылающим его взглядом, нахмуренным лбом, сжатыми губами…» В руке его небольшой пакет. Он подошел к ней молча. Она отшатнулась. Пробормотала замирающим голосом:

– Это вы! Я так рада – прошу вас, садитесь…

Он молча смотрит на нее, все тем же неумолимым, безжалостным взглядом. Кровь отливает от ее лица, руки дрожат. С силой бросает он на стол пакет, медленно разжимает губы, мрачно произносит всего несколько слов, безжалостных, как стук топора, – это слова о том, что никогда в жизни он больше ее не увидит. Она падает в кресло. Не взглянув на нее, он повернулся, уходит. Прошла минута. И слышен удаляющийся, замирающий топот копыт. Пакет на столе. В пакете – письмо. Письмо написано рукой Эстер Ваномри – Ванессы и адресовано в Дублин, Эстер Джонсон – Стелле. Через несколько недель Эстер Ваномри умирает от неизвестной причины.

Эффектная сцена. Беда лишь в том, что неизвестно – была ли она в действительности или не была. Но если она и была, то ведь происходила она без свидетелей, а сообщил о ней потомству, неизвестно из каких источников, все тот же Дилэни.

Но сошлось большинство разгадывателей тайн на том, что сцена эта была, а также и на том – очень удобно все это укладывается в стройную концепцию, – что в данном роковом письме спрашивавала Ванесса Стеллу, действительно ли она, Стелла, находится в браке со Свифтом. Оскорбленная Стелла, продолжают отгадыватели, пожаловалась Свифту – остальное все понятно.

И следует третья сцена. Не столь эффектная, но зато печальная.

Январь 1728 года. Свифт у постели умирающей, по-видимому от туберкулеза, Стеллы. Он склонился над ней, он что-то прошептал! Она ответила – четко и выразительно, очевидно специально для того, чтобы это было слышно в соседней комнате:

– Слишком поздно…

Свифт вышел из комнаты. А через несколько дней Стелла умерла.

Об этой сцене поведала потомству некая дама, друг Свифта, Марта Уайтвей, состоявшая при нем в качестве покровительницы больного старика в последние годы его жизни; она-то, по ее словам, и была в соседней комнате. И драматическое восклицание Стеллы, сообщает почтенная Марта, было ответом (тут идет уже откровенный домысел) на предложение Свифта Стелле объявить наконец миру о заключенном в 1716 году их тайном браке.

Но увы, установили исследователи семейных тайн, что как раз в эти дни конца января 1728 года Марты Уайтвей не было в Дублине. А другой друг Свифта, священник Шеридан, авторитетно сообщает, что он-то присутствовал при одной из последних бесед Свифта и Стеллы и что дело обстояло как раз наоборот: Стелла умоляла Свифта согласиться на обнародование брака, а он категорически отказался это сделать.