– Я не вполне уверен, где он, – признался Гавейн, – но знаю, что он отправился привести Анбарра, и сдается мне, я догадываюсь, где это.

– Анбарр? – переспросил я. Анбарра я знал лишь по легендам: это волшебный конь, необъезженный жеребец, он якобы скачет стремительным галопом как по земле, так и по воде.

– Я помчусь верхом на Анбарре бок о бок с богами, – гордо объявил Гавейн, – помчусь прямо на врагов, развернув знамя. – Он указал в сторону храма, к низкой черепичной крыше которого был фамильярно прислонен гигантский стяг. – Знамя Британии, – добавил Гавейн, проводил меня вниз к храму и собственноручно развернул полотнище. На гигантском прямоугольнике белого льна красовалась вышивка: грозный алый дракон Думнонии, сплошные когти, хвост да пламя. – Вообще-то, это знамя Думнонии, – признался Гавейн, – но, наверное, другие бриттские короли не станут возражать, правда?

– Конечно не станут, если ты сбросишь саксов в море, – заверил я.

– Такова моя миссия, господин, – очень торжественно ответствовал Гавейн. – С помощью богов, разумеется, и еще вот этого. – И он дотронулся до Экскалибура у меня под мышкой.

– Экскалибур! – потрясенно воскликнул я. У меня просто в голове не укладывалось, чтобы кто бы то ни было, кроме Артура, сражался волшебным мечом.

– А как же иначе? – отозвался Гавейн. – Мне суждено, вооружившись Экскалибуром и оседлав Анбарра, выдворить недругов из Британии. – Юноша просиял восторженной улыбкой и жестом указал на скамейку у входа в храм. – Подожди здесь, господин, а я пойду поищу Мерлина.

Храм охраняли шестеро копейщиков из числа черных щитов, но поскольку я пришел туда вместе с Гавейном, остановить меня не попытались – даже когда я, пригнувшись, прошел сквозь низкий проем внутрь. Меня же потянуло осмотреть строеньице не любопытства ради, но скорее потому, что в те дни Митра был моим главным богом. Митра – тайный бог солдат. В Британию культ Митры принесли римляне, и, хотя ушли они давным-давно, Митра по-прежнему пользовался любовью воинов. Храм был совсем крохотный: две тесные комнатушки без окон, под стать пещере, где Митра родился, – вот и все. Внешнее помещение загромождали деревянные ящики и плетеные корзины – надо думать, с Сокровищами Британии, хотя заглядывать под крышки я не стал. Вместо того я протиснулся сквозь внутреннюю дверцу в темное святилище: там тускло мерцал во мраке гигантский серебряно-золотой Котел Клиддно Эйддина. За Котлом, с трудом различимый в смутном сером свете, что просачивался через две приземистые двери, обнаружился алтарь Митры. Либо Мерлин, либо Нимуэ – оба они нещадно потешались над Митрой – положили на алтарь барсучий череп, дабы отвлечь внимание бога. Я отшвырнул череп прочь, преклонил колена перед Котлом и произнес молитву. Я заклинал Митру пособить нашим прочим богам, я просил, чтобы Митра пришел на Май-Дан и умножил ужас в час гибели врагов наших. Я дотронулся рукоятью Экскалибура до его камня и задумался: когда, интересно, здесь в последний раз принесли в жертву быка? Я живо представил себе, как солдаты-римляне заставляют быка опуститься на колени, подпихивают его сзади и тянут за рога и так протаскивают сквозь низкие двери, и вот наконец бык во внутреннем святилище, стоит там и ревет от страха и повсюду вокруг во мраке чует только копейщиков. Здесь, в жуткой тьме, ему перережут подколенные сухожилия. Он снова взревет, рухнет на пол, попытается достать гигантскими рогами почитателей Митры, но они сильнее – они совладают с быком и соберут его кровь, и бык умрет медленной смертью, а храм провоняет навозом и кровью. Тогда воины выпьют бычьей крови в память о Митре, как он нам и заповедал. У христиан, как мне рассказывали, есть похожий обряд; они, правда, уверяют, что при свершении ритуала никого не убивают, но мало кто из язычников в это верит: ведь смерть – это дань, которую мы приносим богам в обмен на подаренную ими жизнь.

Я стоял на коленях в темноте – воин Митры, пришедший в один из забытых храмов, и вот, пока я молился, я почуял тот же морской запах, памятный мне по Линдинису: аромат водорослей с острым привкусом соли, что вдруг защекотал нам ноздри, когда Олвен Серебряная, хрупкая, нежная, прелестная, сходила вниз по галерее. На мгновение мне померещилось, что здесь присутствует кто-то из богов либо что сама Олвен Серебряная явилась в Май-Дан, но повсюду царило недвижное безмолвие: ни тебе видений, ни мерцающей нагой кожи, только неуловимый запах морской соли да легкий шепот ветра за пределами храма.

Я вышел обратно через внутреннюю дверь – там, во внешнем помещении, морем запахло еще сильнее. Я подергал крышки ящиков, приподнял мешковину, прикрывающую корзины, и вроде бы нашел источник пряного аромата: две корзины были полны соли, отсыревшей и слипшейся в промозглом осеннем воздухе, – но нет, морской дух шел не от соли, но от третьей корзины, битком набитой влажными бурыми водорослями. Я тронул водоросли, лизнул палец – и почувствовал вкус соленой воды. Рядом с корзиной стоял огромный закупоренный глиняный горшок. Я вытащил пробку: внутри плескалась морская вода – верно, поливать водоросли, чтобы не пересохли. Я пошарил в корзине и сразу под водорослями обнаружил моллюсков. Удлиненные, узкие, изящные двустворчатые ракушки – вроде мидий, но только чуть покрупнее и серовато-белые, а не черные. Я вынул одну, понюхал, подумал было, что это какое-нибудь лакомство для Мерлина. Моллюску мое прикосновение, видать, не понравилось: створки приоткрылись, и в ладонь мне ударила струя жидкости. Я положил ракушку обратно в корзину и прикрыл живых моллюсков водорослями.

Я повернулся к выходу, собираясь подождать снаружи, как вдруг взгляд мой упал на руку. Я завороженно уставился на нее: уж не обманывают ли меня глаза? В смутном свете у внешней двери не разберешь, так что я нырнул обратно сквозь внутреннюю дверь туда, где у алтаря ждал великий Котел, и здесь, в самой темной части храма Митры, я поднес правую ладонь к лицу.

И вправду светится!

Я вздрогнул. Я не хотел верить глазам своим – но ведь рука действительно светилась! Не лучилась, не сияла внутренним светом, нет, ладонь словно мазнули какой-то блескучей дрянью. Я провел пальцем по влажному пятну – мерцающую поверхность прочертил темный след. Итак, Олвен Серебряная на самом деле никакая не нимфа и не посланница богов, а самая обыкновенная смертная девушка – ее просто-напросто умастили слизью моллюска. Это не магия богов, это фокусы Мерлина. Так в темном святилище умерли все мои надежды.

Я вытер руку о плащ и вышел наружу, в солнечный свет. Присел на скамейку у храмовой двери, глядя на внутренний вал: там возилась орава детишек – малыши весело съезжали и скатывались кувырком вниз по склону. Отчаяние, истерзавшее меня по дороге в Ллогр, накатило с новой силой. Мне безумно хотелось верить в богов, и все же меня одолевали сомнения. Ну и что с того, спрашивал я себя, что девочка смертная и что ее нездешнее мерцающее свечение – это Мерлинов трюк? Это не отменяет могущества Сокровищ, но ведь всякий раз, как я задумывался о Сокровищах и чувствовал, что уже не полагаюсь на их силу, я подбадривал себя воспоминанием о мерцающей нагой девушке. А теперь, выходит, никакая она не вестница богов, но просто-напросто очередная иллюзия, сотворенная Мерлином.

– Господин? – В мысли мои ворвался женский голос. – Господин?

Я поднял глаза: передо мной стояла пухленькая темноволосая молодка и смущенно улыбалась мне. В простеньком платье и в плаще, короткие темные кудри перехвачены ленточкой, и за руку держит рыжеволосого мальчугана.

– Ты меня совсем не помнишь, господин? – разочарованно протянула она.

– Киууилог, – вспомнил я наконец ее имя. Одна из наших служанок в Линдинисе – там-то ее и соблазнил Мордред. Я встал. – Как поживаешь?

– Да правду сказать, неплохо, господин, – заверила она, очень довольная, что я ее все-таки вспомнил. – А это малыш Мардок. В отца пошел, верно, детка?

Я пригляделся к мальчику. Круглолицый крепыш лет шести-семи от роду, с жесткими, торчащими во все стороны волосами, ну вылитый Мордред.