– Шеф идет! – сказал Толян, потянулся к пульту и отключил телевизор.

Экран стал темным. Дверная ручка дернулась, описав дугу, затем в дверь решительно постучали.

– Ты откроешь или я? – спросил Колян, вскочил и повернул ключ.

– Ну, бля, у вас и накурено, хоть топор вешай! – поморщился Валерий Грязнов.

– Ничего, сейчас проветрим. Толян, открой окно.

– Холодно будет, – сказал Толян.

– Тебе что сказано! – бросил Грязнов.

Толян тут же вскочил и распахнул окно.

– Что, опять в порнуху пялились?

– Ага, – признался Толян.

– Ладно, делайте, что хотите. Главное, чтобы всегда находились под рукой.

– Есть работа?

– Пока нет, но вечером будьте на месте.

– Что-нибудь серьезное? – спросил Колян, поводя широкими плечами и потирая сильные ладони.

– Да, серьезное. Кстати, жена Шнайдера из Москвы приехала?

– Пока нет, – сказал Толян, глядя в окошко на то место, где она обычно ставила машину.

– Ну что, кто-нибудь из вас ее трахнул?

– Трахнешь ее, – расхохотался Колян, – пусть ее собаки бешеные трахают, сучку фашистскую!

– А что так?

– Да мы и так и этак вокруг нее, а она только хвостом крутит, одному из нас чуть кипятком член не облила, когда к ней подкатываться начали.

– Раз ты об этом рассказал – значит, ему. Не трогайте ее, – спокойно произнес Грязнов, – не надо. А то начнет еще шуметь, лишние проблемы, лишняя головная боль. А нам она ни к чему. Кстати, поезжай в город, найди Кощея в ресторане «Семь пятниц» и скажи, что Грязнов свое дело сделал и теперь он мне должен «по жизни» две штуки.

– А он в курсе?

– Нет, не в курсе. Ты ему скажешь.

– А деньги?

– Деньги я сам заберу потом, – произнес Грязнов, повернулся и вышел, но до двери не дошел, остановился, резко обернулся. – И кстати, друзья, надо будет с одним хреном разобраться. Он мне уже изрядно надоел, да и знает слишком много.

– С тем, что в подвале сидит?

– Нет, не с тем, не угадал. С тебя бутылка.

– Это пожалуйста, – сказал Толян, – бутылка у меня есть, в холодильнике стоит.

– В другой раз.

Настроение у Грязнова было приподнятым, он пребывал в странном возбуждении, как всегда перед ответственной работой.

Толян громко произнес:

– Приехала, сучка! – он увидел «Вольво», остановившуюся на площадке. – Приехала, приехала, чтоб ты сдохла!

Грязнов подошел к окну. Он смотрел, как Анна Шнайдер выбралась из-за руля машины, быстро взглянула на окна и скорее всего почувствовала, а не увидела, что за ней наблюдают. Выражение озабоченности на лице исчезло, появилась игривая улыбка. Девушка одернула короткую юбку, затем посмотрела на левую ногу, приподняла ее, осмотрела тонкий высокий каблук.

– Хороша, стерва! – произнес Толян.

– Хороша Маша, да не ваша.

– Да уж, это точно, – ответил на замечания Грязнова Толян. – А я бы ей засадил.

– Ага, засадил бы, – расхохотался его приятель, – лучше бы ты пошел побрился, а то рожа как у…

– Не надо, не надо, – мужчины рассмеялись.

Анна Шнайдер со спортивной сумкой на плече, в короткой серой шубке, пушистой и элегантной, покачивая бедрами, неторопливо шла к административному зданию.

– К Хазарову направилась, – прокомментировал Грязнов.

– А он ее трахал? – спросил Колян у своего шефа.

– Наверное, нет.

– Он вообще, наверное, на баб ровно дышит.

– Ну, не знаю, как он там дышит, – сказал Грязнов, – но свое дело знает с нужной стороны.

– Если бы не мы все, никакого дела у Марата не было бы. Возился бы со своими чокнутыми и денег бы не имел.

А так при деньгах все и при деле.

– При деле и при деньгах, – поправил его Грязнов. – В общем, ты понял, что надо?

– Понял, понял.

Грязнов быстро покинул комнату своих подручных и заспешил по коридору. Ему хотелось встретиться с Анной. Встреча и произошла на лестничной площадке.

– Доброе утро, Анна, – сказал Грязнов.

– Не знаю, доброе оно или нет.

– Жив, жив твой Шнайдер.

– Ну и хорошо, другого не хотелось бы услышать.

Деньги-то уплачены немалые.

– Слушай, Анна, а что такое деньги?

– Деньги – это все.

– Зайди ко мне, Поговорим, – и, не дождавшись утвердительного ответа, Грязнов крепко взял Анну под локоть и буквально повел за собой. Повернул в замке ключ, втолкнул девушку в большую комнату, заставленную кожаной мебелью, с огромным телевизором, с двумя сейфами, высокими, как шкафы.

– Полегче, полегче, – заартачилась Анна.

– Не шуми. Ты вообще много шумишь, а из себя ничего не представляешь.

– Это уж не твое дело, представляю я из себя что-нибудь или нет.

– Я тут навел о тебе справки, могу сказать, чем ты занималась год назад и где работала.

– Это тоже не твое дело. У нас сейчас демократия, где хочу, там работаю, и не тебе судить.

– А кому же, Анна? Ты такая несговорчивая, резкая, шумишь, шумишь, на меня бочки катишь. Все тебе здесь не нравится, небось ждешь не дождешься, чтобы твой немец копыта откинул?

– Нет, я этого не жду, – зло сказала Анна.

– А мне кажется, ждешь, хотя я не знаю, переписал он на тебя все свое состояние или нет.

– Тебе что с того, переписал или нет?

– Как это что, я же о соотечественниках забочусь, чтобы им было хорошо, чтобы ни в чем не нуждались.

– Ты своим делом занимайся, не мешай мне. Вам заплатили, вот вы свое дело и делайте.

– Заплатили.

– Чего ты ко мне лезешь, чего тебе от меня надо?

– А хочешь, я расскажу твоему Шнайдеру, чем ты занималась до девяностого.

– Только попробуй! – побледнела Анна, и губы ее задрожали. – Только попробуй! Я тогда весь ваш гадюшник сдам ментам, а уж они, Грязнов, поверь, с вами разберутся, церемониться не станут.

– Вот как ты заговорила!

– Как ты, так и я.

– Резкая ты какая-то, словно не удовлетворенная. Хотя оно понятно, с немцем не потрахаешься, его из палаты в палату перевозят на каталке, какой из него сейчас партнер. А до этого, Анна, он как, ничего был, пока почки не отказали?

– Не твое дело.

– Как это не мое, – Грязнов сидел в глубоком кресле, закинув ногу за ногу, покачивая правой ногой, – дело мы мужское с тобой обсуждаем, значит, мое.

Анна стояла перед ним, она понимала, что уйти вот так из этой комнаты ей не удастся, Грязнов ее не отпустит.

Но также ей было и неясно, чего он от нее добивается: если трахнуться, то это делается не так, а если хочет попугать, то она не боится. Ей плевать на его угрозы, ведь пока Шнайдера не выпишут из клиники, вторую часть денег они получить не смогут.

– Послушай, Анна, хочу тебя предупредить. Ты баба красивая, наверное, с кем-нибудь тут трахаешься. Я справок не наводил, но мне так кажется. Хочу тебя попросить, чтобы ты никому ни о чем не рассказывала, тебе же будет лучше.

– А зачем мне это? – резко бросила в ответ Анна.

– Не знаю, мало ли чего тебе захочется? Ведь тебе все не нравится, а не мне.

– Да, не нравится. За такие деньги можно и обслуживать получше, а то вопят, шумят, бегают рядом с палатой, орут.

– Кто орет?

– Да этот, лысый, вечно свое рыло сует, смотрит, что да как.

– Ты имеешь в виду санитара Хер Голову?

– Не знаю, какой он там Хер, но морда у него мерзкая, как у жабы.

– Милейший человек, – заулыбался Грязнов, – просто душечка! Если я ему шепну на ухо пару слов, то тебя, красавица, он не пощадит, так отделает, что ты не только Шнайдеру, но даже на вокзале транзитным пассажирам на Махачкалу не будешь нужна.

– Что-что? – подошла на шаг к Грязнову Анна. – Он меня?

– Ага, тебя. Так исполосует твое личико острым куском стекла, что тебя ни за какие деньги, заплати Шнайдер хоть миллион, не приведут в божеский вид. Будешь сплошная рана, сплошной шрам.

– Сволочь ты, Грязнов!

– Ага, сволочь, – согласился Валерий, – только вот я о деле думаю, а ты о своей шкуре. Тебе все ясно?

– Ясно, ясно, – резко бросила она, направляясь к двери.