Тот подошел, заморгал.
— Бери, — сказал Михара, — и садись. Ты же здесь не чужой. Не люблю слуг, — пояснил доктору свое поведение Михара.
— Никакой он не слуга.
— Все люди перед Богом равны, и неважно, дурной он, убогий, умный или здоровый. Все под Богом ходим и все в свое время к нему пойдем. Всех он нас примет, и святых, и грешных. Ну давай, доктор, за встречу.
— За встречу…
Они чокнулись. Дорогин взял свою рюмку и посмотрел на Рычагова. Тот подал свою к Дорогину, и они чокнулись. Михара повторил жест доктора. Все втроем выпили, и Михара принялся неторопливо закусывать. Доктор ел нервно, кусок в горло не лез, а вот Дорогин уплетал за обе щеки, словно бы проголодался и не ел уже целую неделю.
«Как он может оставаться таким спокойным? — думал Геннадий Федорович, глядя на Сергея. — Ведь и виду не подает, что он волнуется, и никогда не скажешь, что у него куча денег, что это он убил бандитов и захватил их деньги. Хороший он актер, что да, то да. Надо еще выпить», — и Рычагов, сам не ожидая от себя, схватил бутылку и быстро наполнил все пустые рюмки.
Михару это немного удивило:
«Куда это доктор так гонит? Куда торопится? Наверное, волнуется. Но может, это с непривычки, все-таки новый человек в доме, и непонятно, как себя вести, — на что-либо другое Михара волнение доктора пока списать не мог. — Волнуется, волнуется… Но ничего, еще пара рюмок, и он расклеится. Судя по всему, он не питок, а вот этот глухонемой может и меня перепить, ни в одном глазу…»
Сидели за столом довольно долго, и втроем съели половину поросенка. С хреном, с огурцом, с помидорами, макая хлеб в жир, запивая все это водкой. Три раза пришлось включать микроволновку. Литровая бутылка" к концу трапезы была пуста, и Михара, немного раскрасневшийся, с блестящими глазами и такими же блестящими от жира губами, посмотрел на доктора:
— А что, Геннадий Федорович, — по отчеству обратился Михара к Рычагову, — в доме выпить больше нечего?
— Как это нечего? Есть, Владимир Иванович, — и Рычагов указательным пальцем постучал по пустой бутылке, а затем показал Дорогину на большой холодильник.
Дорогин все понял, расплылся в улыбке, якобы беспомощной и заискивающей, выбрался из-за стола и, подбежав к холодильнику, открыл дверцу так, словно бы приглашал Михару туда зайти.
— Посмотрим.
— У меня всегда выпить найдется.
Михара повернул голову и посмотрел. Выбрать было из чего, алкоголь стоял в три ряда на огромной двери высоченного холодильника. В нем имелись водка, вино, джин, не было лишь коньяка, тот находился в гостиной, в баре.
Михара указал на нижний ряд, где стоял «Абсолют» в дымчатых бутылках.
— Начинали с финской, кончим шведской.
— В водке вы разбираетесь.
Дорогин подал бутылку, пытаясь на весу открутить пробку одной рукой, но это у него не получилось.
Михара осклабился, взял бутылку и легко свернул пробку двумя пальцами.
— Вот так-то, браток, так надо с ней обращаться — резко и быстро.
Была выпита и вторая литровая бутылка водки. Рычагов совсем расклеился. Его язык заплетался, иногда он начинал истерично хохотать, мясо падало с вилки, нож несколько раз оказывался на полу.
— Я не пьян.
— Никто и не говорит этого, браток.
Вновь нож соскользнул с куска мяса и упал на пол.
— Я не пьян, устал чертовски.
Поднять нож Рычагову удалось лишь с третьей попытки — скальпель бы он поднял сразу.
Михара словно бы всего этого не замечал, он себя чувствовал прекрасно. Да и чем для него была бутылка водки? Он мог выпить и намного больше, оставаясь трезвым, если, конечно, ставил себе целью не пьянеть.
Сейчас такой цели у него не имелось, и он немного расслабился.
Муму то и дело вскакивал из-за стола, выполняя малейшую прихоть своего хозяина. Пес, лежа в углу кухни, грыз поросячьи кости, громко хрустя и звонко чавкая, не понимая, чего это вдруг спокойный и уверенный в себе Дорогин стал суетлив.
— А что у него с лапой? Чего он в гипсе ходит, как инвалид? — спросил Михара, ткнув вилкой в сторону пса, тог заурчал.
— Подстрелил его какой-то гад, — сказал Рычагов, — а Муму нашел его в лесу и приволок в дом. Выбросить было жалко, а добивать не хотелось.
— Это правильно, всякую живую душу жалеть надо, потом воздается, — сказал Михара таким тоном и таким голосом, словно он был поп, хоть и без бороды, и читал проповедь древним старухам в деревянной церквушке где-нибудь в Архангельской области.
— А я не против…
Рычагов уже еле сидел, и одно неосторожное движение могло привести к тому, что он громыхнется на пол, повалит стол и будет лежать среди разбитой посуды. Михара посмотрел на доктора, затем на Муму, поднялся.
— Геннадий Федорович, что-то ты расклеился, давай-ка пойдем бай-бай.
— Не хочу спать, — упорно твердил Рычагов.
— Хочешь не хочешь, а спать надо, ты совсем слаб, наверное, переволновался, — твердил Михара, легко подхватывая доктора, словно бы тот был подростком, а не взрослым мужчиной, весившим не меньше восьмидесяти пяти килограммов.
Муму подхватил Рычагова с другой стороны, и они вдвоем заволокли хирурга в спальню. Лишь только доктор почувствовал, что ему самому не надо держаться на ногах, как сразу же обмяк, превратясь в подобие огромной куклы. Его занесли, уложили.
Михара осмотрел спальню доктора, широкую двуспальную кровать, улыбнулся и указал Муму на то, чтобы тот раздел доктора. Муму согласно закивал.
— Может, он и меня разденет? — зло подумал Михара. — А потом еще залезет ко мне под одеяло?
Михара вернулся на кухню, а Дорогин принялся раздевать доктора. Тот не был настолько пьян, как можно подумать с первого взгляда. Когда дверь закрылась, когда стихли шаги Михара, он зашептал:
— Сергей, ты понял? Ты что-нибудь понял? Они нас берут, они все знают.
— Ни хрена они не знают, Гена, ни хрена! Лежи тихо, делай вид, что пьян, можешь даже поблевать.
— Мне и хочется блевануть, только знаешь, от страха, а не от выпитой водки.
— Тогда поблюй, тебе это разрешено, ты заслужил.
Дорогин с помощью Дорогина сбросил майку, натянул одеяло на голову. Дорогин подошел к окну и приоткрыл форточку.
— Холодно не будет?
— Для здоровья полезнее.
«Ладно, лежи», — подумал Муму, покидая спальню доктора и спускаясь вниз.
А Михара открыл холодильник, вытащил еще одну бутылку водки, поставил на стол и указал Дорогину его место — поближе к двери.
— Ну что, выпьем, Муму, или как?
— My… — Дорогин кивнул.
Михара налил по полному стакану и пристально взглянул на Сергея, как тот себя поведет. Дорогина это ничуть не смутило, что-что, а пить он умел, и в этом деле равных ему было мало. Как-никак всю жизнь провел на съемочной площадке и в экспедициях. Он умел держать себя в руках, хоть и чувствовал, что уже изрядно захмелел и сопротивляться алкоголю с каждой минутой становилось все сложнее и сложнее.
— Выпьем за знакомство, мил человек.
Муму согласно кивнул.
За первым стаканом был такой же, абсолютно полный, до краев. Вот от третьего Михара отказался, а Дорогина заставил выпить. Он и сам не знал, зачем спаивает глухонемого и к чему это может привести, но опасности пока Михара не чувствовал, да и Муму вроде бы держался достойно.
"Да, пить этот глухонемой умеет, любому фору даст.
А ну-ка, если я вкачу в него третий стакан? Посмотрим, что он тогда замычит", — и, угрюмо глядя на Муму, Михара всучил ему третий стакан.
Но пил Муму не водку, хотя морщился и делал вид, что пьет алкоголь. Ловко успел подменить его на воду, когда наливал себе под краном — запить. Он выпил третий стакан, весь, до последней капли, поставил его на край стола.
Михара сидел, призадумавшись, спиртное ударило в голову. И чтобы не клевать носом, он достал неизменную «Беломорину».
"Так, так, — думал старый рецидивист, — Муму непробиваем, как пень, и глух, как рыба. Хотя рыба слышит, только говорить не может. Вот-вот… Что говорил Рычагов? Что лишние руки в доме никогда не помешают.
