Я замечаю, что такое паломничество невозможно для жителей Запада, чья легенда о происхождении начинается с изгнания из Рая. Существует ли лучший способ возглавить людей, чем скрыть место их первородства, держать Божественное на расстоянии вытянутой руки и призывать следовать за собой?

— Но, — сказал Антонио, — христианские традиции служили для объединения культуры в течение 2000 лет.

Действительно, высокомерие вашего народа принесло много страданий и разрушений. Тяжелее всего понять лицемерие веры, нарушение заповедей во имя бога.

Подъем идет круто, а Солнце припекает все сильнее. Мы постепенно сбрасываем одежду, и я впервые обращаю внимание на возраст Антонио. Он идет медленно и методично, тщательно выбирает путь в обход скалистых неровностей, осторожно поднимается по крутым слоистым скальным образованиям, выступающим из твердого грунта.

В полдень мы поднимаемся на вершину острова. Последние два часа Антонио молчит и не произносит ни слова. Затем он указывает на скальное образование на расстоянии пятисот ярдов, и его лицо кажется мне расстроенным.

— Наша цель, — говорит он. — Мы останавливаемся и оглядываемся по сторонам. Справа остров снижается к травянистой равнине с небольшой фермой; там живет несколько семей аймара, которые обрабатывают землю, — выращивают quiпоа, kiwiсhа, картофель, фасоль и прекрасную кукурузу. У них есть ламы, которые дают им шерсть, удобрения, мясо; даже их жилы используются для плетения веревок. На небольшом расстоянии от берега — два островка: один лесистый, сосны равномерно покрывают его плоскую вершину, а другой совершенно бесплодный. В пяти или шести милях на востоке виден остров, похожий на гигантский валун, плывущий по поверхности озера. Налево простираются террасы — широкие неровные ступени с аккуратными рядами зеленых растений. Там же находится небольшая бухта; я вижу только часть ее: песчаный пляж, уходящая под воду каменная дамба…

Я прикинул, что мы поднялись на пять тысяч футов. Мы начали восхождение от уровня озера, следовательно, сейчас мы на высоте около 13000 футов. Воздух великолепен и в нем ощущается… огонь — вот оно, особое качество внушающей суеверный страх атмосферы этого места — то, что мерцает в воздухе и отражается от воды. Солнце. Его можно пощупать руками, кажется воздух насыщен огнем. Я пытаюсь описать это Антонио, но он уже удаляется от меня, направляясь к намеченному им ранее месту. Я следую за ним. Он движется медленно, и когда мы спускаемся по пологому склону по направлению к холмику высотой футов двадцать, я задерживаюсь, чтобы не догнать его.

Неожиданно я оказываюсь в одиночестве. Я понимаю, Антонио пошел дальше, зная, что я последую за ним. Я иду один, и голая белая вершина Иллимани, доминирующая на горизонте справа, служит мне ориентиром, так как я ничего больше здесь не знаю.

— Идемте со мной в Эдем, — сказал он. — Я хочу совершить это путешествие вместе с вами, хотя должен бы отправиться один.

Я вспомнил эти его слова, когда увидел Антонио впереди; его пончо, вместе с завернутой в него теsа, висело через плечо, белая рубашка пропиталась потом и пылью; этот почти девяностолетний старик одолел небольшой гребень и скрылся за Спустя несколько минут я стоял около него. Но не с ним.

Место рождения Детей Солнца представляет собой ровную бесплодную, усыпанную камнями площадку в центре острова. С первого взгляда нет ничего особенного в этом наисвятейшем месте обеих Америк — никаких следов деятельности человека. Я взглянул на Антонио и увидел, что он пристально смотрит на образование, которое я издалека лишь мельком окинул взглядом.

Вблизи оно оказывается удивительной монолитной стеной из вулканической породы; стена покрыта глубокими впадинами и пустотами, образованными еще в расплавленном состоянии, и имеет форму полукруга. Я взобрался на нее и взглянул вниз. Ее задняя сторона плавно спускается вдоль берега острова; похоже, что волна лавы выплеснулась на него и, достигнув вершины, образовала гребень, а затем, отступая, закристаллизовалась.

Я оборачиваюсь и смотрю на Антонио. Он стоит лицом на запад, спиной ко мне; и я вижу еще одну достопримечательность этого места. Это каменный стол.

В тридцати ярдах от священной скалы на четырех гранитных блоках, погруженных в землю, лежит гранитная плита. Ее толщина равна двум футам, и она имеет неправильную форму, зато идеально гладкая. Еще четыре каменных блока лежат возле стола — они, очевидно, обозначают четыре направления; да, так и есть, притом с высокой точностью.

Час дня. Я спускаюсь со скалы и подхожу к каменному столу. Антонио смотрит на Солнце.

Его голос слышен словно издалека:

— Давайте встретимся здесь после захода Солнца. — Какое-то время он покачивает головой, затем цитирует популярное изречение теоретической физики: — Если долго путешествовать (он говорит, ни к кому в частности не обращаясь), то в конце концов возвращаешься туда, откуда начал свой путь.

Второе утро на Острове Солнца. Один на берегу в нескольких сотнях футов ниже места благородной драмы, происходившей прошлой ночью.

Солнце только что взошло с другой стороны острова. Через несколько минут оно достигнет каменного стола и озарит мое любимое место — песчаную бухту в западной части острова. Небо загорается, по нему плывут несколько оранжевых предрассветных облаков.

Наша лодка пришвартована в пятидесяти футах от берега, ее якорь укреплен на берегу. Она заберет нас отсюда, когда мы завершим то, ради чего приехали. Наш капитан, должно быть, обошел вокруг острова; ночевал он на борту. Его голова торчит над рубкой, он энергично машет рукой. Вчера я плавал здесь; вода была ледяной даже в знойный полдень. Наверное, я повторю заплыв, если будет время…

Скоро мне придется возвращаться на гору. Вчера в полдень мы добрались до священной скалы и каменного стола, а затем расстались. Я спустился сюда, а Антонио скрылся в развалинах первобытного Храма Солнца, прилепившегося к западному склону в ста футах от каменного стола. Он хотел побыть один. Это его путешествие, и он знает, что я об этом тоже знаю. У него свой план, и он знает, что, несмотря на мое любопытство и подозрения, я беспрекословно последую за ним.