Андах, на высоте 14000 футов, каждый шаг — размышление. Иначе — невозможно: вы тут же окажетесь жертвой усталости, которая таится, ожидает вашей неуверенности, минутной рассеянности или сбоя дыхания.

Стоит мне споткнуться, замедлить темп — и я попался: я зашатаюсь, дыхание сразу участится, легкие и сердце застонут от напряжения, болезненно закружится голова и неприятная испарина выступит на теле, зябнущем от свежего разреженного воздуха. Но гора бережно ведет меня, подталкивая к сегодняшней цели, — лишь бы каждый шаг был размышлением.

Каждый шаг. Два шага. Три.

Отрываю взгляд от своих башмаков, ступающих по узкой тропе инков, и смотрю вверх, где тысячью футами выше начинается граница снегов; и я вижу перевал — это Хуармихуаньюска, Перевал Мертвой Женщины, след, оставленный людьми еще до Колумба.

Мой путь лежит туда, но он почти неразличим, слабая царапина на склоне горы. Я прикрываю глаза от слишком яркого белого неба и оглядываюсь, я хочу посмотреть хоть на что-нибудь, кроме того недостижимого места среди снегов. Слева крутой подъем, 1200 футов терракоты с торчащими там и сям гранитными включениями и пучками высокогорных трав. Прямо передо мной долина и снова подъем; там повсюду видны островки снега, закрытые от солнца вершиной горы.

Справа внизу — ничего, что могло бы задержать меня, если бы я оступился в сторону желто-зеленого пастбища; там, в долине, над самым краем леса, над зарослями лиан, преющими листьями и оранжевым мохом, парит кондор…

Я слышу, как он приближается. Сквозь стук собственного сердца я слышу другой звук, непрерывный, прыгающий, передвигающийся; это болтается его ноша, рюкзак, надетый на голую спину, подскакивает и падает в такт его шагам. Дышит ли он? Я холодею от этой мысли. Нет, он не увидит меня в таком состоянии. Я останавливаюсь.

Я сбрасываю рюкзак и приваливаюсь к неровному каменистому склону. Ноги деревенеют от теплой боли, и я вытягиваю их перед собой. Боль проходит быстро, ее замещает вялость. Тело отдыхает и не желает двигаться.

Я смотрю вниз на пройденный мною путь и вижу скалу, возле которой я проходил в тот момент, когда заметил кондора. Я не вижу его, но он приближается. Я слышу трение его башмаков о древние каменные плиты. Я наклоняюсь вправо, расстегиваю молнию рюкзака и достаю из кармана дневник. От утренней сырости его обложка деформировалась, страницы стали волнистыми. Я записываю карандашом:.

Я не вижу его, но он приближается. Он быстро движется по тропе вслед за мной. Он не сможет опередить меня.

Но я уверен почему-то, что это удовлетворит его извращенный вкус к игре и он отвяжется от меня, и я не буду ощущать на себе его взгляд с высоты.

Мачу Пикчу остался позади в двух днях ходьбы.

Острие карандаша замедляет свое движение.

Замедляется, возвращается к обычному ритм сердца, выравнивается дыхание. Я глубоко вдыхаю бодрящий горный воздух. Я один в горной долине в Андах, на тропе, которую Дети Солнца выложили гранитными блоками много сотен лет тому назад. Сейчас я ничего не слышу, только шелест ветра в распростертых крыльях орла далеко внизу.

4 января 1988 года Сан-Франциско.

Новый год, и я начал повое путешествие в моем сне… или там, где гуляют сны. Я записываю их, иначе память тает, исчезает и не дает мне покоя; я начинаю подозревать, что уже видел его раньше.

В этом сне я шел по немыслимой тропе вдоль левого склона крутой долины в Андах, стремясь добраться до перевала между двумя вершинами гор. Я совершенно выбился из сил и чувствовал себя как рыба, вынутая из воды, — но я узнал это место! Я знал его, как знают все во сне.

Я знал, что я прошел через джунгли и вошел в долину, затем по ручью проследовал к невысоко расположенному пастбищу; дальше склоны долины сразу стали круче и выше. Я шел по древней тропе вдоль горного склона, все выше, к перевалу. И я знал название этого перевала…

И, словно все это было недостаточно живым и вызревшим для классического анализа, кто-то следовал за мной. Или я следовал за ним. Вот тут у меня неясность. И эта неясность как раз напоминает мне мой первый сон. Он идет по моим следам, и в то же время меня что-то подзуживает выследить его. Я даже помню, как остановился, чтобы перевести дыхание и дождаться его, и как писал об этом здесь, в дневнике.

Мачу Пикчу остался позади в двух днях ходьбы. Я так и не видел его лица.

Я иду дальше, и я преследую. Во всяком случае, я продолжаю мой путь, чтобы возвратиться к месту, где я был, по дороге, которой я никогда не ходил, с попутчиком, которого я никогда не видел.