В аэропорту его встретили без всяких формальностей и сразу проводили к предоставленному в его распоряжение «кадиллаку». Он заметил, что многие пассажиры, в том числе и молодой кубинский «супермен», удостоились такого же особого приема и что всех их ждали такие же, как у него, черные «кадиллаки» с персональными шоферами.
В машине кроме него оказался также весьма приятный мужчина, высокий и очень худой, с соломенными волосами, веселыми голубыми глазами и длинной шеей с огромным кадыком, в угловатых чертах которого, живых и насмешливых, было что-то лошадиное, очень симпатичное и располагающее к дружбе. Пассажир представился: его звали Агги Ольсен, он был датчанин, из Копенгагена. Они обменялись несколькими словами по поводу этого прекрасного и очень чистого города, где доктору Хорвату случалось бывать. Проповедник заметил у ног его спутника довольно большой ящик странной формы, походивший одновременно на скрипичный футляр и на гроб. Ящик был громоздкий, его следовало бы поместить в багажник, так было бы удобнее для всех. С ними оказался также и молодой кубинец, скромно устроившийся рядом с шофером.
Ехать от аэропорта до столицы было не меньше часа. Со всех сторон их окружали вулканы – одна из главных туристических достопримечательностей страны. Доктор Хорват почувствовал вдруг какое-то стеснение, ему словно стало тяжело дышать. Им овладела странная тревога, совершенно для него непривычная, – настоящая паника. Он легко справился с этой нервозностью, причиной которой стали, несомненно, высота и замкнутое пространство, но поддерживать разговор с симпатичным датчанином, который, похоже, не испытывал никакого дискомфорта, у него получалось с трудом. Машина ехала слишком быстро; шофер-индеец вел ее в грубой манере, резко крутил руль: всем известно, что эти люди – самые опасные водители в мире. Они находились на высоте двух тысяч семисот метров над уровнем моря, его предупреждали, чтобы он избегал излишних физических нагрузок; правда, недомогание, которое он испытывал, с лихвой компенсировалось величием пейзажа, наводившего на мысли о каком-то чудовищном катаклизме. Все вокруг было черным, словно обожженным, вулканические скалы сверкали алмазными искрами, щетинились гигантскими кактусами с белыми и красными цветами, из которых он узнал только колонновидные аризонские кактусы, достигавшие десятиметровой высоты. Насколько хватало глаз, один за другим поднимались черные конусы вулканов, в симметрии которых проступала точная схема Божьего замысла. Доктору Хорвату этот пейзаж был знаком по фотографиям в журнале «Нэйшнл Джеографик», который он регулярно получал по подписке, однако реальное, физическое присутствие этих монстров, мертвых и в то же время непостижимо живых в своей окаменелой черной злобе, эти горы, словно скривившиеся в полной ненависти гримасе последнего извержения, дышали такой геологической мощью, что невольно наводили на мысль о неведомом ужасном царстве, сокрытом в недрах земли. Прятавшееся за вершинами невидимое солнце наполняло небо ледяным сиянием, отвергавшим любой взгляд как нечистоту. Доктору Хорвату случалось пролетать над Кордильерами, но он ни разу не видел такого ландшафта, где катастрофа, словно схваченная на лету, тут же была обращена в вечность. Извержения вулканов и землетрясения несколько раз ровняли столицу с землей; во время извержения 1781 года в потоках лавы погибли на пути в Гватемалу вице-король Санчес Доминго и почти вся его свита, состоявшая из иезуитов, «солдат удачи», актеров и шутов-карликов. Один из немногих выживших, отец Доменико, рассказывая об этих событиях, поведал, что единственными, чьи тела были найдены, оказались «гулящая комедиантка, девица Росита Лопес, и горбатый карлик Камило Альварес, которые позволяли себе глумиться над самим Господом Богом, что лишь доказывает дьявольское, а не божественное происхождение ужасного катаклизма». Добрый иезуит не пояснил, что за сила уберегла его самого. Последнее землетрясение, случившееся в 1917 году, было не таким сильным: добрая треть населения уцелела. Сейчас доктор Хорват видел перед собой именно этот вулкан – виновника стольких несчастий, и, хотя в настоящее время геологи единодушно считали его потухшим, выглядел он весьма устрашающе. Его зубчатая, заснеженная вершина словно скалилась в свирепой усмешке, но тут, конечно, надо было учитывать и игру воображения. С удручающей настойчивостью вулкан вновь и вновь появлялся при каждом повороте; невидимая столица находилась за ним; долина постепенно расширялась, почти отвесные стены по сторонам дороги расступались, и вскоре машина выехала на многокилометровое плато, усеянное черными скалами вулканической породы; между ними там и тут виднелись убогие домики из такого же обожженного камня, построенные среди чахлых кустарников и плантаций кактусов, из которых крестьяне добывали пейотль, наркотик, служивший им одновременно и источником доходов, и средством забвения. Прекрасная асфальтовая дорога содержалась в отличном состоянии. Салон «кадиллака» охлаждался. Плато было усеяно камнями, казалось, что они нападали с неба в результате какого-то невероятного камнепада. Справа совсем близко, в нескольких сотнях метров от них, вздымались склоны вулкана; искалеченные скалы были, словно шерстью, покрыты зарослями карликовых кактусов – так называемых десхигос, которые топорщили иголки и заламывали свои зеленые и желтые сочленения. Доктор Хорват решил, что ему редко приходилось видеть менее христианский ландшафт и что эти иссохшие, каменистые, пыльные равнины, где то, что не уничтожила лава, было выжжено солнцем, должно быть, кишат змеями.
– Выпустите меня! – раздался вдруг чей-то голос.
Доктор Хорват подскочил от неожиданности и, приподняв брови в некотором удивлении, обернулся к своим спутникам, но датчанин только любезно улыбнулся ему, а молодой кубинец и сам удивленно вглядывался в глубь лимузина.
– Да выпустите же меня отсюда, господи боже мой, – сердито повторил голос. – Я сейчас задохнусь.
Доктор Хорват услышал совсем рядом покашливание, которое исходило не от датчанина, не от шофера, кубинец же, сверкая золотом улыбки, выглядел слегка испуганным.
– Черт бы вас побрал! – не унимался голос. – Если вы сейчас же не дадите мне глотнуть воздуха, я больше никогда не буду разговаривать, и вы сдохнете с голоду.
– Что это? – спросил доктор Хорват.
Датчанин, казалось, был немало озадачен.
– Хотел бы я знать, – сказал он.
– Вы хотели бы знать? – воскликнул насмешливо голос. – Послушайте, мистер Хорват (надеюсь, я правильно произнес ваше имя, милейший доктор, я прочел его у вас на чемодане), я хочу, чтобы вы знали, что рядом с вами сидит тиран, который уже много лет помыкает мной и которого мне приходится, так сказать, тащить на себе. Это форменное рабство, сударь, более того – это бесстыдная эксплуатация выдающегося таланта. Такое должно караться законом. Говорю что думаю.
Стоявший на коленях у датчанина ящик вдруг раскрылся, и из него появилась кукла-паяц с жестким туловищем и ножками в полосатых штанах, лежавшими на фиолетовом бархате подкладки.
«Чревовещатель», – с некоторым раздражением подумал проповедник.
– Познакомьтесь, это мой друг Оле Йенсен, – сказал датчанин.
– Терпеть не могу чревовещателей, – проворчал паяц. – Все они бездельники. Но тем не менее, приятно познакомиться.
Доктор Хорват натянуто улыбнулся. Он ненавидел шутки и розыгрыши – юмор такого рода был ему не по душе. Но он не показал виду и даже пожал протянутую ручку куклы. Теперь паяц сидел на коленях у своего хозяина, уставившись на проповедника стеклянными глазками с тем самым циничным выражением, которое почему-то чревовещатели обязательно придают лицам своих кукол. У Оле Йенсена были рыжие волосы, розовые щеки, необычайно насмешливый и заносчивый вид, во рту он держал толстую сигару. На нем был надет пиджачок, в руке – цилиндр, которым он прикрывал коленки, и он то и дело вертел головой, поглядывая то на своего хозяина, то на собеседника. Все это делалось крайне ловко, и часа в два-три ночи, после нескольких бокалов неразбавленного мартини, выглядело, очевидно, очень смешно. Возможно, в этом номере было немало игривых намеков и двусмысленностей, помогавших зрителям скоротать время между двумя сеансами стриптиза. Преподобный Хорват не мог скрыть неудовольствия: нет, он не имел никаких обычных предубеждений против циркачей, цыган и разных мюзик-холльных шутов, просто он не считал их приличной компанией для человека, приехавшего в страну по официальному приглашению властей.
