– Еще поиграть хотите? – спросил телефонист.

Джо ответил:

– Человекообразное двуногое не может поддерживать обмен веществ только посредством поглощения планктонной муки…

Изобразив некое подобие кривой усмешки, офицер соединил Фернрайта с Жавкиным. Постная, усталая физиономия мелкого российского чиновника уставилась на Джо. Скука на лице мгновенно сменилась интересом.

– О, преславный витязь, – затянул Жавкин по-русски, – достойный коновод толпы безмозглой, преступная…

– Кончай свои речи, – перебил Джо, чувствуя, как подкатывает волна раздражения. И в то же время пробивает нетерпеливая дрожь. Это было его обычное утреннее состояние.

– Про-сти-те, – извинился Жавкин.

– У вас есть загадка для меня? – спросил Джо, держа наготове ручку.

– Компьютер-переводчик в Токио заблокирован все утро, – ответил Жавкин. – Так что я пропустил текст через маленькую машину – в Кобе. В некотором смысле Кобе… как бы это сказать… интереснее, чем Токио. – Он замолчал, сверяя слова по листку бумаги. Его модуль тоже напоминал кубик, куда влезали только стол, телефон и пластиковый стул. – Вы готовы?

– Готов. – Джо царапнул ручкой по бумаге, расписывая перо.

Жавкин прочистил горло и стал читать с листа. На лице застыла напряженная улыбочка; взгляд – с хитрецой, словно в этот раз он полностью уверен в победе.

– Это слово происходит из вашего языка, – объявил Жавкин, отдавая должное одному из правил, которые они разработали вместе – кучка людей, разбросанных по всему миру. В крошечных модулях, на ничтожных должностях. Их стремления убоги, горести или радости – мелки, жизни – никчемны. У них нет ничего, кроме вопиющей безликости коллективного бытия. Каждый по-своему ее не приемлет, все вместе они дружно пытаются обмануть ее посредством Игры.

– Заглавие книги, – продолжал Жавкин. – Это единственный ключ, который я вам даю.

– Она общеизвестна? – спросил Джо.

Игнорируя вопрос, Жавкин прочел с клочка бумаги:

– «Перегороженное ружьем – жалящее насекомое».

– Ружьем… жарящее? – переспросил Джо.

– Нет. Жалящее.

– Перегородка… – размышлял вслух Джо. – Сетка. Жалящее насекомое… Оса? – Он растерянно почесал лоб пером. – И вы это добыли из компьютера в Кобе? Пчела, – решил он. – Bee… Если ружье – то Gun-Bee… Пистолет… Обрез… Револьвер… ага, gat. – Он быстро записал слово. – Револьвер-оса, gat-wasp… нет, gat-bee. Гэтсби. Перегородка… Решетка – grate. Грейт… то есть великий. – Он догадался: – «Великий Гэтсби», роман Скотта Фицджеральда. – Он подбросил ручку, торжествуя.

– Ваши десять баллов, – ухмыльнулся Жавкин. Он сделал подсчет. – Теперь вы наравне с Хиршмайером из Берлина и слегка опережаете Смита из Нью-Йорка. Хотите еще разок?

– У меня тоже есть, – заторопился Джо. Он достал из кармана сложенный листок. Разложив его на столе, прочел: – «Мужской отпрыск в дополнение движется кверху». – Он встретился взглядом с русским и ощутил ни с чем не сравнимое тепло от только что одержанной победы. Сейчас он сделает этого русского: свежий вариант он добыл из большого компьютера-переводчика в Токио.

– Это фононим, – без труда определил Жавкин. – Слово «сын» по-английски звучит так же, как слово «солнце». «И восходит солнце». Десять баллов мне. – Он сделал пометку.

Джо, нахмурившись, прочел вторую шараду: – «Те, с кого гомосексуал мужчина берет пошлину за транзит».

– Пошлина… Toll… For whom the bell tolls – «По ком звонит колокол»… Опять Суровая Удушающая Тропа.

– Суровая Удушающая Тропа? – удивился Джо.

– Earnest Hemming Way.

– Сдаюсь, – вздохнул Джо. Он вымотался. Русский, как обычно, далеко опережал его в игре с обратным переводом по звучанию.

– Давай еще разок? – спросил вкрадчиво Жавкин, делая вежливую мину.

– Ну ладно, еще раз, – решился Джо.

– «Быстро разбитый вдребезги у ссорящейся задней части».

– Бог мой, – пролепетал Джо, глубоко и обреченно сознавая, что сбит с толку. – Глухо, совершенно глухо. Быстро разбитый… Брек. Фаст. Брекфаст – завтрак. Но «ссорящаяся задняя часть»? – Он быстро, в римской манере, перебирал варианты. Дерущийся. Ругающийся. Плюющийся… Решение не находилось. Задняя часть. Тыл. Задница. Ягодица. Некоторое время он медитировал в тишине, как йог. – Нет, – сказал он наконец, – я не могу это решить. Я сдаюсь.

– Так быстро? – поинтересовался Жавкин, поднимая бровь.

– Ну не сидеть же так до конца дня с одной этой штукой.

– Жопа, – хохотнул Жавкин. – Fanny.

Джо застонал.

– Стонешь? – удивился Жавкин. – Из-за того, что один раз продул? Ты утомился, Фернрайт? А тебе не утешительнее торчать в своей норе, час за часом проводя в безделье, как и мы все? Тебе проще затихариться и не общаться с нами?.. Может, попробуешь еще раз? – Жавкин, похоже, всерьез разволновался, лицо его потемнело.

– Не беспокойся. Наверное, вариант получился слишком легким, – сказал Джо неуверенно. Он увидел, что коллегу из Москвы такое объяснение не убедило. – Ну ладно, – продолжал он. – У меня, кажется, депрессия. Нет сил больше это терпеть. Ты понимаешь, о чем я говорю? Наверняка понимаешь… – Он умолк. Минуту они молчали. Минута обрела размеры вечности. – Я разъединяюсь, – проговорил Джо и потянулся к рычагу.

– Подожди, – засуетился Жавкин. – Еще разок.

– Нет, – отрезал Джо. Он прервал связь и теперь сидел, уставившись в потемневший экран. На листке бумаги оставалось еще несколько шарад, но…

«Все закончилось, – горько размышлял Джо. – Иссяк источник энергии, пропала способность проматывать жизнь вхолостую, без достойного применения своих пусть маленьких, но данных свыше талантов. Какой смысл заниматься дешевым фиглярством? Разыгрывать из себя жалкую посредственность, которая пыжится доказать собственную незаурядность. Примерно этим мы и занимаемся в Игре».

«Столь желанное общение с другими, – думал Джо, – это всего лишь бегство от одиночества. Наши редкие контакты разрушали на время глухие стены всепоглощающей тоски, создавая с помощью Игры иллюзию полноценного существования. Но вот мы выглядываем наружу, и что же видим? Зеркальные отражения самих себя, безвольные, жалкие, сочувственные взгляды, ни к кому конкретно не обращенные».

«Смерть бродит где-то очень близко, – сокрушался про себя Джо. – Особенно если в голову лезет всякая чернуха, Я это чувствую. Чувствую, как курносая леди подбирается потихоньку. Никто конкретно мне не угрожает, у меня нет ни врагов, ни соперников. Просто я испаряюсь, как подписка на журнал, месяц за месяцем. И, надо признаться, Игра мне тут не поможет. Пусть даже все остальные игроки нуждаются во мне и в моем вшивом участии».

Некоторое время Джо бессмысленно таращился на бумажный квадратик. Потом поймал себя на том, что где-то внутри его естества совершается некое смутное действо, наподобие фотосинтеза. Попытка собрать оставшиеся крохи сил, где-то на уровне животного инстинкта. Предоставленное самому себе, тело вынуждено было защищаться. Ничего не поделаешь, если разум отлетел неизвестно куда!

Джо принялся составлять новую шараду.

Набрав номер, он вышел на спутниковую связь с Японией. Вызвал Токио и передал цифровой шифр токийскому компьютеру-переводчику. С привычной сноровкой он подключился напрямую к огромному, лязгающему, гудящему сооружению, обойдя его многочисленных персональных пользователей и множество защит.

– Устная передача, – сказал он.

Огромный GX-9 переключился с визуального входа на звуковой.

– Пшеница зеленая, – сообщил Джо и включил записывающее устройство телефона.

Компьютер ответил мгновенно, выдав японский эквивалент фразы.

– Спасибо. Отключаюсь. – Джо повесил трубку. Затем дозвонился до компьютера-переводчика в Вашингтоне. Включив запись, в устной форме ввел японские слова в сегмент компьютера, который переводил японское звучание на английский.

– Клише неопытно, – отбарабанил компьютер.

– Простите? – засмеялся Джо. – Повторите, пожалуйста.

– Клише неопытно, – произнес компьютер с неподражаемым благородством и спокойствием.