После ужина побурчавший еще немного чародей, представив данюшкам заботу о грязной посуде и охране лагеря, отправился почивать в свою коляску. Развалился на сидении, прикрылся зонтиком и захрапел, как ни в чем не бывало. Из-под коляски ему подсвистывал Жожик. Храпела ли за компанию с ними Сюся – понятно не было. Чародей с дракончиком на пару заглушали все остальные звуки.

– А если Опустошители Полей появятся? – небрежно спросил Полосатик, оглядывая полянку.

– Не появятся, где ты поле видишь? – отшутился Затычка.

– Поле не поле, а надо готовиться, – сказал серьезно Шустрик, вспомнивший ночь в деревне. – Мне не хочется проснуться оттого, что меня укусили. Не хочу столб изображать.

– Значит, думай, – посоветовал Затычка. – Что они боятся?

– А ничего.

– Быть такого не может. Всё чего-нибудь, да боится.

– Вожака они своего боятся.

– Это не то.

– Огонь, – вдруг сказал Полосатик. – Пока у нас только огонь есть под рукой.

Друзья подумали и так, и этак, но больше ничего придумать не смогли. Порешили окружить место ночевки цепочкой костров и принялись стаскивать хворост к коляске.

Полосатик разжигал костры. Не простые, а хитрые, которые Гонцы запаливали в дальних забегах, когда никакого жилья поблизости не было. Костры должны были тлеть всю ночь до утра. Рядом клали приготовленный сушняк, – кинь, и огонь поднимется до небес.

Костры яркой цепочкой протянулись по полянке. Наконец, последний замкнул цепочку в колечко.

– Ну, все, сели в осаду, – подытожил Шустрик. – Может и зря мы так, но как-то спокойней.

За горящими кострами сразу почернела, сгустилась темнота.

В небе висел месяц, холодный и равнодушный. Отливала металлом в неярком свете речная вода на перекатах, а ели по берегам, мрачные даже днем, теперь казались монолитными зубчатыми стенами, безжалостно сжимающими тоненькую живую полоску, упрямо поющую журчливую песню.

Данюшкам не спалось.

Неприятно было, и что там скрывать, страшновато.

Костры потрескивали, постреливали искрами, пробуждая древнюю, со времен первых людей Младшего Народа Воды, уверенность в защите и помощи огня от всех ночных напастей.

Но страх все равно прятался рядом, тихонько спрашивая из темноты: “А вдруг огонь их не остановит? Не мало ли костров? Не слабо ли пламя? Не придут они еще быстрей, привлеченные огненным хороводом?”

Через определенные промежутки времени друзья обходили огненное заграждение, проверяя костры и подкладывая, если нужно, дров.

Ночь постепенно переместилась в самую свою глухую часть. Месяц укатился куда-то за елки и больше не показывался, речка с шумом скакала по камням в полной темноте.

Данюшки начали клевать носом, – ночь брала свое. Шустрику показалось, что он на мгновение прикрыл глаза – и тут же начал падать, падать, падать неизвестно куда, в глубокую пустоту.

Потом падение резко закончилось.

Вздрогнув всем телом, Шустрик проснулся, и открыл глаза. По ту сторону границы огней на него внимательно смотрели.

Опустошители Полей появились на поляне.

Полосатик и Затычка уже обежали все костры, подкидывая хворост, и пламя поднялось чуть не в половину, воинственно гудя. Сразу стало тепло, а у костров даже жарко.

Цепочку огней окружила цепочка Опустошителей Полей. Они молча смотрели, лишь изредка тихо перевизгиваясь между собой.

Зато у данюшек исчез страх, – бояться стало некогда. Все поглотил обход костров, подбрасывание дров, опять обход. Они деловито шагали от костра к костру, поддерживая пламя.

Чародей даже не проснулся и храпел по-прежнему.

Наконец Опустошителям надоело ждать.

Какая-то нетерпеливая тварь попыталась перепрыгнуть через пламя, надеясь на упругость своих копытец.

Попытка не удалась. Огненная ограда держала оборону крепко.

Но Опустошители оживились, забегали вдоль костров, словно вынюхивая малейшую лазейку.

Храп волшебника изменился.

Шустрик обрадовался, думая, что это начало чародейского пробуждения и сейчас к ним подоспеет волшебная помощь, разогнав заклинаниями нападающих, как мух, но когда он, думая все это, обернулся, то через плечо увидел: чародей просто-напросто перевернулся на другой бок.

Сплюнув, Шустрик больше не обращал внимания на коляску, надеясь теперь только на себя и на друзей.

Опустошители не нашли щелочки в обороне и решили создать ее сами.

Собравшись в одном месте, они принялись закидывать огонь землей, роя и отбрасывая ее на горящие дрова задними копытцами.

Это было очень опасно для осажденных: пламя начало падать на глазах.

Оставив Затычку следить за остальными кострами, Шустрик и Полосатик кинулись в место прорыва и стали делать единственное, что могли – забрасывать Опустошителей горящими головнями. Это помогло, земля перестала лететь в костры, Опустошители с визгом разбежались.

Все вернулось в прежнее положение. Данюшки сновали по эту сторону костров, держа пламя, Опустошители застыли по ту, выжидая и осматриваясь.

На свое счастье, вечером данюшки не поленились и стащили на поляну громадное количество топлива. Быстрые глазки Опустошителей скользили взглядами по кучкам сушняка, словно подсчитывая, хватит ли их обороняющимся до утра или нет.

Когда подсчет, по-видимому, закончился, Опустошители стали растворяться в темноте, и наступил момент, когда данюшки неожиданно для себя заметили, что остались одни – за кострами было пусто.

– Быть не может… – вяло удивился Полосатик. – Раз – и исчезли.

– Наверное, сейчас вернутся, – тоже не поверил глазам Затычка.

– Может быть, но вряд ли… – Шустрик покачал на руке и не стал бросать в огонь очередную порцию веток. – На сегодня они, скорее всего, наигрались, – и отсыпаться понеслись.

– Ты так говоришь, словно повадки их на досуге изучал, – не удержался и подковырнул друга Затычка.

– А что тут изучать, – отмахнулся Шустрик. – Мы и так уже довольно много о них знаем.

– Ну-ну.

Вот теперь, когда из темноты никто не смотрел и противненько не визжал, спать захотелось в полную силу. Решили оставить одного часового и меняться так, чтобы до утра отдохнуть поровну всем.

Шустрик оказался прав, остаток ночи прошел спокойно.

Утром Затычка проснулся от жжения в локте.

Он вскочил и, хлопая спросонья глазами, недоуменно уставился на дыру, прожженную в рукаве. Краем глаза он уловил скрывающийся в росистой траве зеленый хвост.

Высохший за ночь в теплом кольце огня мстительный Жожик проснулся пораньше, подобрался к спящему Затычке, плюнул на своего обидчика огненным плевком и удрал.

Чародей кругами ходил по поляне, вращая руками, словно мельница крыльями (наверное, это была чародейская зарядка), и ворчал:

– Накидали мусора, кошмар! Ну что за неряхи! Никто ничего не может, всюду расхлябанность и разгильдяйство!

Невыспавшийся, злой Затычка прошипел:

– Ночью мы не семечки лузгали, а от Опустошителей оборонялись, пока вы дрыхли! Где ваша помощь была?

– Милое некультурное, плохо воспитанное дитя! – ехидно улыбнулся волшебник. – Ограничьте ваши претензии! Если помните, а память у вас молодая и здоровая, я обещал спасти Ньямагол от Опустошителей. Пункт спасения персонально вас троих в договор не входил, поэтому безопасность обеспечивайте сами. Мое почтение!

Он приподнял шляпу и, перешагивая через потухшие, кисло пахнущие черные угли, направился к реке умываться.

– Попомню я тебе нашу безопасность! – прошептал побелевший от ярости Затычка и резко повернулся на тихий шорох позади.

Подбиравшийся к его ногам пакостливый Жожик был застигнут врасплох, поперхнулся от страха пламенем и, часто чихая едким дымом, помчался спасаться к уходящему волшебнику, высоко подпрыгивая, словно хвостатый упругий мячик.

С выездом в дорогу чародей опять не спешил.