Делать нечего – Беата рассказала о похищении Гальшки.

Король слушал ее с видимым интересом.

– Молодец князь Сангутко! – воскликнул он. – Я на его месте непременно сделал бы то же! Говорят про твою княжну, что она хороша, как день Божий. Ну вот тебе и наказание за то, что ты держала ее взаперти, не привезла ее к нам в Краков. Отсюда бы ее уж не украли, да и сама бы бежать не захотела. Здесь, слава Богу, не то, что этот ваш Острог с волками да медведями. Удивляюсь, как еще там такая красавица не утопилась с тоски да скуки!

– Государь, мое сердце обливается кровью от позора и обиды!.. Я пришла просить у вас суда и наказания моему оскорбителю, просить, чтобы мне вернули дочь мою, вы, – вы смеетесь? – отчаянно и не скрывая негодования, произнесла княгиня.

– Я не смеюсь, клянусь Иисусом и Марией, не смеюсь! – заторопился король, пуще всего боявшийся слез и отчаяния. – Напротив, я сочувствую твоему горю, я готов сделать для тебя, что хочешь… Но погоди – что ж бы такое сделать?.. Как вы думаете, соколы мои ясные, что теперь сделать? – обратился он к нимфам…

– Сейчас же запрягать лошадей и ехать всем маскарадом отнимать княжну! – улыбнулась одна полная и красивая блондинка.

Беата смерила ее горделивым и в то же время яростным взглядом. Она бы с радостью растерзала ее на части.

– Ну, нет, это не годится – к ужину опоздаем, – весело заметила другая красавица.

Княгиня Беата быстро повернулась и направилась к двери. Она вся дрожала…

– Куда ж ты, куда ты, сестрица? – закричал Сигизмунд-Август.

Беата обернулась.

– Когда-то в присутствии короля меня бы оскорблять не посмели… Но теперь уж верно здесь позабыли, что я дочь Катерины Тельничанки, – проговорила она.

– Ну, полно, полно, зачем сердиться… Они добрые, они вовсе не хотели оскорбить тебя – им просто весело, – успокаивал король, останавливая ее за руку.

В это время в комнату вошел маршал – все было готово, королю следовало открыть маскарад. Сигизмунд-Август засуетился.

– Меня ждут, мне давно пора, – сказал он княгине. – Погоди, мы протанцуем только один танец. – Я не забуду о тебе, я посоветуюсь с кем надо и что можно сделать – будет сделано…

И он быстро вышел, нежно взяв под руку какую-то юную богиню.

Беата в отчаянии остановилась на пороге. Ей хотелось бежать отсюда. Ей хотелось проклинать этого короля, превратившегося в старого фигляра. Но куда бежать, у кого просить помощи? Если король не поможет, кто же поможет? И она пошла, опустив голову, туда, куда шли и другие. На нее смотрели с любопытством и недоумением. Иные ей кланялись. Многие ее знали. Ее бледное, печальное лицо, с мрачно горевшими глазами, казалось каким-то пятном среди этой толпы – шумной, нарядной и веселой.

– Покажите мне, пожалуйста, где здесь княгиня Острожская? – донеслось до ее слуха.

Она оглянулась. К ней направлялась живая, энергичная фигура кардинала Коммедоне.

– Радуюсь случаю лично познакомиться с вами, княгиня, и только мне грустно, что приходится видеть вас при таких тяжелых для вас обстоятельствах, – заговорил изысканно любезный итальянец. – Я сейчас виделся с отцом Антонио – он все передал мне… Что же король… На чем вы решили?

Тщетно Беата искала в свою очередь любезной фразы. Она только проговорила:

– Король? Королю, кажется, не до меня – он теперь занят танцами.

Кардинал сделал жест, выражавший, что он вполне понимает ее и разделяет ее взгляд на короля.

– Да, вы правы, он занят танцами, но это ничему не мешает. Сегодня, во всяком случае, уже поздно приступать к действию, но я вам ручаюсь, что все будет сделано своевременно. Вашу жалобу нужно представить сенату, сенат не откажет издать на Сангушко декрет Captivationis, по которому он будет арестован, где бы он ни находился…

– Но, Боже, сколько времени ждать! Он завезет мою дочь Бог весть куда… они будут иметь время двадцать раз обвенчаться…

– В таком важном деле нужно постараться рассуждать хладнокровно, княгиня. В то время как вы ехали сюда, они уже, вероятно, успели обвенчаться. Дело сделано. Но как я понял из слов отца Антонио, вы не желаете признавать этот брак ни в каком случае, желаете вернуть к себе княжну, наказать ее похитителя…

– Да! Я хочу вернуть мою дочь, хотя бы ее обвенчали разом все еретические попы в мире.

– В таком случае декрет сената сделает свое дело, Сангушку арестуют, а брак его, как основанный на преступлении, насилии и вопреки вашей родительской воле, будет признан недействительным. Успокойтесь, княгиня: можно сделать, только то, что можно…

И Коммендоне, сказав еще несколько любезных фраз, откланялся Беате.

Она вернулась к себе, пылая местью и проклиная Сангушку.

Коммендоне отлично обделал дело. Он подговорил известного Станислава Чарнковского, и тот в первом же собрании сената сказал пламенную речь, где в самом ужасном виде выставлял поступок Сангушки и красноречиво толковал о поруганных правах княгини Беаты. Сенат издал немедленно декрет Captivationis. Сангушко объявлялся преступником и подлежал строгому осуждению. Только один из сенаторов, Волович, старый друг князя Константина Острожского и покойного отца Сангушки, пробовал было образумить расходившееся собрание. Но его голос одиноко замер. Король был вполне согласен с решением сената.

Беата добилась правосудия, но все же оставалось самое главное – отыскать и захватить Сангушку, отнять у него княжну Елену. Где были для этого средства? У князя Сангушки было много имений в самой глубине Полесья. Много было у него ратного люда. Наверное, он даром не дастся. Требовалось войско и хороший предводитель… Беата не пожалела бы, разумеется, никаких средств, но найти войско тогда было трудно – поляки не любили драться.

Сообразительный Антонио помог в этом. Он вспомнил о пане Зборовском, который также ухаживал за Гальшкой в Остроге. Он отправился к нему и объявил, что княгиня готова выдать свою дочь за человека, который отнимет ее у Сангушки. Услыхав это, загрустивший Зборовский воспылал новой надеждой и отвагой. У него был свой собственный очень значительный отряд, отлично вооруженный и обученный. Он сам был завзятый рубака. Принять решение было для него делом минуты. Он просил Антонио передать княгине Беате, что или в скором времени ей будет возвращена дочь, или он, пан Зборовский, никогда уже больше не увидит не только Кракова, но даже и солнца небесного.

В то же время старик Воловнч писал Константину Острожскому: «А о том, что ты просил известить тебя о действиях княгини Беаты Андреевны, уведомляю: сенат приговорил князя Дмитрия, а отпетая голова Зборовский собрал уже своих молодцов в погоню. Народ все – не трус и числом их изрядно. Твори как ведаешь».

С этим письмом скакал гонец по дороге к Острогу.

Во времена глубокой древности на обширном пространстве, занимаемом Полесьем, было море. Об этом море упоминает и Геродот, о нем ходят рассказы и в народе. Еще до сих пор по вязким и опасным болотам, запрятанным в глубине лесов, время от времени находят обломки костей морских животных, янтарь, якоря и тому подобные предметы.

Но точных сведении относительно этого моря не сохранила история. От него осталась только низкая, громадная впадина да страшные, непросыхающие болота. Многочисленные реки в различных направлениях опоясывают Полесье. Среди болот рассеяны большие и малые острова – роскошные оазисы. Здесь растет трава выше роста человеческого, родится хлеб отборный, здесь много груши, яблони, различных ягод. Трудна дорога к этим оазисам – до них добраться можно только на волах, да и то не всегда безопасно. В самое жаркое, сухое лето не просыхают полесские болота, а среди них предательски белеются сыпучие, наносные пески, медленно и неизбежно засасывающие в себя все, попадающее на их поверхность.

В последние годы топор безжалостно прошелся по Полесью и образовал огромные просеки. Картина края начинает изменяться. Но в XVI веке необозримые леса тянулись на сотни верст и скрывали в своей непроходимой чаще дикую жизнь природы и местного люда.