- Алексей Валерьевич, я надеюсь, вы меня не оставите своими заботами? - осведомилась Ольга.
- Да-да, я к вам еще зайду - торопливо сказал я и быстро вышел из палаты, судорожно вытирая палец об халат, чтобы не ощущать на нем влагу этой женщины и остудить себя.
Меня трясло от возбуждения, и как ни ужасно это сознавать, от дикого, свирепого, никогда раньше не испытанного сексуального желания. Да, я хотел эту лихорадящую от сульфозина больную грязноватую женщину, желал ее, как ни одну женщину до нее, желал неистово и страстно. Как ни странно, ее боль и лихорадка не мешали этому желанию, а напротив, увеличивали его. Я видел ее боль, и я чувствовал, что эта боль и лихорадка не глушит, а напротив, странным образом подогревает ее нежность, обостряя ее, как пряные специи обостряют вкус пищи, и у меня немедленно возникло острое и сильное ответное чувство.
Мне хотелось войти в эту женщину глубоко до боли, так чтобы изнутри ощутить ее боль и ее нежность. Я понимал, что почти не способен контролировать себя и сомневался, что мне удастся удержать себя в руках в следующий раз. И что самое смешное, я понимал, что она разбудила во мне это чувство играючи. А главное, я понимал еще и то, что и Ольга все это отлично знала сама и прекрасно видела мое состояние, несмотря на высокую температуру и боль.
Я взял историю болезни и стал записывать терапевтический статус: тоны сердца ритмичны, умеренная тахикардия, в легких везикулярное дыхание, единичные сухие хрипы… Я неожиданно перестал писать и открыл историю сначала. Итак, Пролетова Ольга Андреевна, год рождения… поступила в отделение… диагноз: последствие органического поражения ЦНС (перелом основания черепа и сотрясение мозга тяжелой степени), осложненное психопатизацией и алкоголизацией. Анамнез жизни: росла и развивалась нормально, в школе училась на хорошо и отлично, много читала помимо школьной программы, выступала в школьном драмкружке, замечательно рисовала. После школы - Строгановка, затем работала художником-оформителем в богатеньком "ящике", одновременно серьезно занималась живописью. Хорошая зарплата, много друзей, посиделки за полночь с вином и разговорами о жизни, искусстве и вообще… А потом работа запоями - долгие недели подряд все вечера и ночи с холстами, красками и мольбертами… По выходным - выезды на природу и н городские окраины с этюдником… Пять раз участвовала в коллективных выставках молодых художников, несколько работ были отмечены солидными дипломами. Потом - страстная любовь, а еще меньше чем через год - разрыв с любимым, завершившийся трагическим броском под автобус с целью поставить последнюю точку над i. И результат - четыре месяца в отделении нейротравмы. После выписки - год на инвалидности. Потом инвалидность сняли. Восстановилась на работе в "ящике". Еще через полгода в характере больной стали отмечаться возрастающая неуживчивость, частые вспышки гнева, конфликтность, брутальность. В этот период у больной начались периодические запои. В течение запоя выпивала более двадцати бутылок шампанского, более крепких напитков и суррогатов алкоголя не употребляла. Больную уволили из "ящика" за прогулы и появление в пьяном виде на работе. Устроилась художником- дизайнером на кондитерскую фабрику, вскоре потеряла работу и там, а потом устраивалась на работу и увольнялась еще несколько раз. В конце концов, устроилась рабочей в овощной магазин. Живет с матерью, отец умер от инфаркта семь лет назад. В последний запой стала продавать вещи из дома, произошел конфликт с матерью, перешедший в борьбу, мать вызвала психиатрическую бригаду, утверждала что была жестоко избита дочерью, демонстрировала ссадины и синяки. Больная в приемное отделении доставлена в средней степени алкогольного опьянения, ведет себя адекватно, конфликт с матерью не отрицает, но отрицает, что наносила ей побои. Против госпитализации не возражает, понимает, что надо лечиться… Я захлопнул историю болезни и ушел в себя.
Как странно, мы ведь такие разные люди! Почему же прелюдия к нашему мистическому слиянию произошла так неожиданно легко и быстро? В чем здесь причина? Я понимал, что то, что произошло между мной и этой странной женщиной с больной головой, это еще не само мистическое слияние, а только пролог к нему, а само слияние еще впереди, и оно неизбежно, и от понимания этой неизбежности между нами образовалась какая-то сверхестественная связь, и с того самого дня я начал покорно ждать развития этой связи, я ждал продолжения с мне самому непонятным мистическим чувством неизбежности, и в этом чувстве сочетались одновременно любопытство, надежда и некий подсознательный страх, который ни ко мне, ни к этой больной прямо не относился, но тем не менее, упрямо не желал исчезать.
Скорее всего, это был страх того, что эта женщина может запросто перевернуть мою жизнь, и я не в силах буду что-либо сделать. Тем не менее, еще через несколько дней я начал сознавать, что я не только покорно жду продолжения этой странной связи, но и жажду его и буду рад воспользоваться любым случаем, если только он представится, а если не представится, то я начну этот случай искать. Я боялся этого случая и в то же время страстно жаждал его.
Продолжение наступило во время моего дежурства по отделению. Вообще говоря, полагалось, чтобы один из врачей дежурил по обоим хроническим отделениям - мужскому и женскому - в выходные дни, и мне досталась одна из суббот, то есть с восьми утра в субботу и до восьми утра в воскресенье - ровно сутки. Я приехал рано утром, заступил на дежурство и начал свой обход с мужского отделения. Там было все спокойно, и больной Янчов мирно играл в шахматы с другим больным, тихим шизофреником по фамилии кажется Черемных или как-то похоже. Черемных рассеянно поставил коня, походив им как пешкой. Янчов поправил его, Черемных извинился, и игра продолжилась своим чередом. Я перекочевал в женское отделение и прошелся по палатам, оставив Ольгину палату напоследок. И там тоже все было спокойно.
Наконец я зашел в палату, где лежала Ольга, и чувствовал, что мое сердце глухо ухает в грудной клетке. Ольга сидела на постели в опрятном свежевыстиранном халате, она видимо только недавно помыла голову, и волосы ее распушились. Я обратил внимание, что у нее красивые руки и изящная нежная шея с пульсирующей жилкой в области кивательных мышц. Глаза у Ольги были большие, серо-зеленые, с пушистыми длинными ресницами, но не загнутыми, а прямыми. У нее был прямой продолговатый нос с маленькой острой горбинкой и резким, но изящным вырезом ноздрей, чуть выдающиеся скулы и чувственный рот с сухими, немного потрескавшимися губами, обнажавший при улыбке ровные желтоватые зубы, которые из-за острых клычков имели хищные очертания, напоминая мне о каком-то небольшом хищнике - лисице или кунице.
- Здравствуйте, Алексей Валерьевич! - сказала Ольга и заглянула мне в глаза уже знакомым мне глубоким взглядом - Я вас ждала. Вообще, я вас уже давно жду. Мне бы очень хотелось с вами поговорить.
- Я взял стул у стенки и придвинул его к Ольгиной кровати.
- Да нет, не здесь. Если не возражаете, я хотела бы поговорить с вами наедине, ведь сегодня выходной, в ординаторской никого нет, и нам никто не помешает побеседовать.
У меня неожиданно пересохло в горле, а сердце забилось сильными толчками. Не знаю, о чем думали пять остальных обитательниц этой палаты, но если бы они были способны нормально думать, то вероятно, они подумали о том же, о чем подумал я. Впрочем, они молчали, и те из них, кто способен был реагировать на мое появление, тупо ждали окончания обхода.
- Алексей Валерьевич, если вы не возражаете, я хотела бы нарисовать ваш портрет карандашом на бумаге. Я надеюсь, у вас найдется полчаса времени для больного художника?.
Мы прошли в ординаторскую, и Ольга задержалась у двери, пропустив меня вперед, а затем закрыла дверь на щеколду и повернула ключ в замочной скважине. Я увидел это движение, и неожиданно вспомнил, что то же самое сделала Леночка-Пеночка, когда я пришел к ней в гости в общежитие. Но в этот раз все было не так, и я испытывал совсем другие чувства. Тогда я был, можно сказать, грубо изнасилован, так как Лена перешла к активным женским действиям, которые не имели ничего общего с нашими предшествующими платоническими поцелуями, и она преодолела эту "дистанцию огромного размера", не дав себе труда меня к этому сколько нибудь подготовить. Вот поэтому я и чувствовал тогда фальшь, хотя не мог понять, в чем дело. Теперь же я был подготовлен вполне и ясно сознавал, что то, что сейчас случится, должно случиться неизбежно и закономерно, и поэтому я не выразил никакого протеста, когда Ольга заперла дверь, метнув при этом на меня короткий, многозначительный взгляд.
