Все это к тому, что в колхозе имени Чапаева работала бригада латышей (семей тридцать), сосланных в Сибирь без всякой вины, настоящие работяги (Лаврик знал, кого принять в свой колхоз). Жили они в землянках, а главным у них (и в колхозе главным агрономом) был недавний директор треста пригородных хозяйств Риги Хасманис — огромный, огромной энергии и деловитости человек. Каждое утро он обходил земли колхоза — 15 км — и не уставал восхищаться: какие земли, какая река, да разве можно в такой природе жить плохо?! (Это был первый, по существу, эколог, которого я встретил в своей жизни.) Но люди жили здесь плохо. Ухитрялись.
Перехожу к «латышской» теме непосредственно (пора кончать с насосами. Заметки коварны, не признают власти сюжета и даже — последовательности).
А дело-то в том, что латыши в колхозе Чапаева, жители землянок (один только Хасманис жил в обычном домике), отмечали свадьбу двух молодых людей. Они соорудили деревянную арку, снизу доверху обвили ее березовыми ветками, набросали веток на землю, и через арку эту на паре проехали молодые в свой земляной поселок. А латыши стояли в два ряда по сторонам арки и пели, пели. Руководителем же всего свадебного действа был Хасманис.
А из гостей были приглашены двое — Сахончик и я. Вот еще когда, году, может быть, в сорок девятом-пятидесятом, я был приобщен к Латвии.
Я все время хожу рядом с каким-то стилем, которого у меня не было и нет до сих пор. Обидно! Слишком близок локоть… Вот он!
Стиль — это форма выражения того времени, в котором он создается (возникает). Вероятно, еще ни одно время, ни один исторический период и свойственное этому периоду мышление не могли обходиться без своего стиля (стилей), и по стилям можно определять многие свойства различных периодов — державинского, пушкинского, достоевского, толстовского, чеховского (боюсь сказать — шолоховского), булгаковского, платоновского. Но мы все еще не научились тому определению, не знаем его — для этого нужна не только математическая лингвистика, но и математическая психология. Переворот в науке, переворот в отношениях между математикой и гуманитарными науками, без которого дальнейшее развитие того и другого теряет тот смысл, который можно назвать гуманитарным прогрессом. (Не путать с прогрессом научно-техническим.)
Удивительно, что чем сильнее и очевиднее стиль выражает свое собственное время, тем прочнее он закрепляется в будущем.
Стиль — это форма приобщения литературы (писателя) к своему времени. Больше того, мне кажется, что содержание само по себе такой роли играть не может. Давно-давно Библия и мифология уже выполнили главную содержательную роль, создали главные (тоже содержательные) художественные образы. На том Библия и держится, но вот стиль ее устарел. Его если уж не менять, то переводить на современный язык требуется.
«Евгений Онегин», да что «Онегин» — даже «Вий», даже «Мертвые души», даже «Преступление и наказание» могли быть написаны (и писались) чуть ли не в каждую эпоху, но только не на том языке, на котором наиболее полно и самостоятельно эта эпоха выражала себя.
Классика — это и есть стиль, соединение вечной темы с языком конкретной эпохи.
О Сталине говорят: «Он понимал». Понимал, что такое терроризм, что такое власть, что такое… По-своему он понимал все. Но «свое» понимание — это антипонимание. Он был прагматиком, а прагматизм — это не знание, это опять-таки «анти» — антизнание. Оно — из опыта достижения своей собственной и только собственной цели, камуфлированной под цель общественную и даже общечеловеческую. Для этого нужно быть человеком, полностью лишенным сомнения, а значит, и размышления. Вместо этого — опыт, инстинкт опыта. Миг — это я, во всяком случае, разница небольшая, во всяком случае, я умнее мира. Прагматизм только тем и доказывает себя, что он — та очевидность, которая исключает размышления.
Наконец-то добрался я до проблемы «Переброска части стока северных рек в Каспийское море» (много было официальных названий — это, пожалуй, самое полное).
На этой проблеме, кажется, впервые с начала перестройки и считая с 1917 года тоже впервые, общественное мнение столкнулось с государственными монополиями, а можно и по-другому сказать: с Советской властью. Конечно, такое столкновение стало возможным и таким широким только благодаря перестройке, в частности — благодаря Горбачеву. Не знаю точно, не говорил с ним конкретно на эту тему, но думаю, что он в этом столкновении был заинтересован и только делал вид, что наблюдает со стороны. Впрочем, так и было: Горбачев не вмешивался, а общественное движение от этого приобретало: вот какое оно самостоятельное, сколько в нем и здравого смысла, и энтузиазма!
Меня это движение особенно захватило, еще бы — в 1962 году (проект Нижне-Обской ГЭС) я был один, а — тут? Да ведь и проблема-то экологическая! Более того — гидрологическая и мелиоративная, от начала до конца моя! К тому же и возможности у меня были огромные — журнал «Новый мир». Не буду перечислять все наши публикации на этот счет, чуть позже эти статьи (конечно, далеко не все) вышли отдельной брошюрой («Поворот» — разошлась мгновенно). Даже «Правда» печатала меня охотно, и «Коммунист» печатал. Удивительно: оказывается, до этого цензура не пропускала в «Правде» статей такого рода. Председатель Союза журналистов и главный редактор «Правды» академик В.Г. Афанасьев об этом в «Правде» же и написал, уже в то время осудил Минводхоз. А первый секретарь МК КПСС Б.Н. Ельцин привел данные о том, насколько служащие различных учреждений заинтересованы в своей работе. Оказалось — самая низкая заинтересованность в Минводхозе.
Ну а противная сторона?
Я уже говорил о Минводхозе — раковая опухоль на организме государства. Государство затем эту опухоль и оберегало, чтобы скрыть свое безнадежное состояние. Тут все было замешано — и экономика, и политика, и история. История состояла в том, что все эти великие стройки и проекты являлись продолжением ГУЛАГа. Репрессии, миллионы заключенных должны были где-то «использоваться» — лучше всего там, где требовался труд малоквалифицированный, но в массовом масштабе, прежде всего это были работы земляные и бетонные. Каждая стройка и была ГУЛАГом, каждая существовала на тех же принципах и при вольнонаемном труде. Мне пришлось в свое время побывать на стройках Волго-Дона, Волгоградской, Цимлянской, Куйбышевской, Новосибирской, Усть-Каменогорской и Красноярской ГЭС, и, удивительное дело, у меня выработалась привычка к этим стройлагерям. Я приезжал на стройки один (от «Известий»), приезжал и со своими студентами-практикантами, это были уже не мальчики, только немногим младше меня, люди повоевавшие, в чинах до капитанов включительно, но лагеря в то время были явлением настолько заурядным, что никого из нас не смущали, к заключенным мы относились как к равным: ты попал, а я не попал — вот и вся разница. А могло быть и наоборот.
Первый опыт был — строительство Беломорско-Балтийского канала и канала имени Москвы. Как превозносил этот опыт Максим Горький! Мудрец Сталин сидит ночью с красным карандашом в руке над картой СССР и проектирует: вот эти леса вырубить, эти моря соединить — величие-то какое! Мудрость какая!
Когда я учился в институте, курс организации строительных работ читал у нас профессор И.И. Знаменский, «выпускник» Беломорско-Балтийского. Он орден там получил, так ведь он был у нас герой! И строительные работы читал, и дипломные работы он вел применительно только к великим стройкам, даже более фантастическим, чем те, которые были в действительности.
А другой профессор, Угинчус, вел курс гидротехнических сооружений, тот был с канала имени Москвы, правда, вольнонаемный. (Может быть, и не совсем вольнонаемный.)
Так вот, Минводхоз и Гидропроект (в «Экологическом романе» — «Квч») — это были детища ГУЛАГа. Денег у них было столько, сколько они запрашивали, сколько могли «освоить», то есть истратить. Кроме гражданской (по образцу ГУЛАГа) программы, они выполняли работы совсем уже закрытые — копали огромные бомбоубежица, строили спецгорода, дороги и т. д. Так же, как и капитализм, социализм вырождался в свой собственный монополизм, но если при капитализме имеет значение экономическая целесообразность, то у нас никаких ограничений, достаточно решения Политбюро. Теперь попробуем себе представить тот тип инженеров, который вырабатывался в системах Минводхоза, Гидропроекта, МВД и КГБ. Я, кажется, это знаю, наблюдал, немало моих студентов с гордостью пошло по этому пути, но рассказать, объяснить, что это за люди, — не смогу. Сделал такую попытку в том же романе (Квч, Большой Начальник — «БН»), но попытка это слабая. Боюсь, что этот тип вообще ускользнет от нашей литературы.
