Набрав заново номер Сергея, Леонид напряженно вслушивался в длинные гудки, мысленно моля Бога, чтобы друг оказался дома.

– Алло, – раздался в трубке характерный низкий голос Сергея.

– Серёга, привет, это я, – быстро сказал Леонид.

– Лёнька, привет! – обрадовался Сергей. – А я тебе как раз собирался звонить насчет завтрашней баньки…

– Серёга, погоди, у меня тут проблемы… Мы можем с тобой через час встретиться у трех сосен?

– В такую погоду?! – удивился Сергей. – Да и темно же уже! Или ты имеешь в виду…

– Тихо, ты правильно понял! – прервал его Леонид. – Я же сказал тебе – у меня проблемы… Так будешь?

– Буду, – уже серьезно ответил Сергей. – Встречаемся через час. – И, не прощаясь, положил трубку.

Леонид тоже опустил трубку на рычаг и задумчиво окинул взглядом комнату. Если уходить, то, наверное, нужно что-то взять с собой…

Ему еще ни разу не приходилось собираться в бега. Леонид хмыкнул – в голову лез какой-то бред типа: «Герцог взял с собой смену белья, новые лакированные штиблеты и набор дуэльных пистолетов»…

Смену белья, пожалуй, и правда придется прихватить, и, может быть, не одну… Лакированных штиблет он не имел, да и не тот сезон сейчас, а пистолет он держал последний раз года три назад, в тире у Сергея, куда тот затащил его, желая приобщить к мужскому делу. Но Леонид не любил шума, а после наушников у него страшно чесались и распухали уши… Скорая Маша, к которой он обратился с этой проблемой, посмеялась над ним, сказав, что либо он врет и уши ему просто надрали, либо у него какой-то особый род аллергии, еще не известный медицине.

Присев, Леонид выволок из-под кровати спортивную сумку, с которой он обычно ходил в фитнесс-центр, а потом открыл шкаф и выгреб из него одежду, откладывая то, что ему может пригодиться.

Переодевшись в теплые вельветовые брюки, рубашку и свитер, Леонид положил в сумку две пары шерстяных носков, белье, тренировочный костюм и второй свитер, раздумывая, подойдет ли все это в случае необходимости Лёне. Сын был ненамного ниже его, а в плечах, пожалуй, и пошире будет, хотя он сейчас и очень худой…

Леонид вдруг поймал себя на мысли, что с нежностью и гордостью думает о том, какой у них с Есенией получился симпатичный парень… Но додумывать эту мысль до конца не стал, посчитав, что на это будет время потом, когда они с сыном будут в безопасности.

Сняв с книжной полки фотоальбом, он раскрыл его и вытащил ту памятную рижскую фотографию, где они стояли с Есенией у Домского собора. Это была не та фотография, что он оставлял Копылову, ту ему так и не вернули. Это уже потом, разбирая сумку Есении, так и оставшуюся у него, он обнаружил на дне в конверте второй экземпляр этой фотографии. Он хранил ее в альбоме, вынимая раз в год летом, поминая Есению. Доставать фотографию чаще он себе запрещал, слишком сильной была боль, когда он смотрел на их счастливые лица… Вложив фотографию в паспорт, он сунул его в нагрудный карман рубашки.

Открыв сейф, спрятанный за полкой с книгами, Леонид вытащил десять пачек со стодолларовыми купюрами, которые он держал дома на черный день, в силу профессии не доверяя нынешним банкам. Одну пачку он сунул к паспорту в нагрудный карман рубашки, еще семь – в сумку под одежду, а две оставшиеся оставил на столе – для матери – неизвестно, сколько он будет в бегах…

За дверью раздались голоса – вернулась Мария Ивановна, ходившая домой за морсом.

Леонид выглянул из комнаты и, приложив палец к губам, незаметно позвал Марию Ивановну к себе.

– Что такое? – тихо спросила она, заходя в его комнату.

Леонид закрыл за ней дверь и молча протянул ей записку Есении.

Мария Ивановна, пробежав ее быстрым взглядом, ахнула:

– Жива?! И это ее сын?!

Леонид кивнул.

– Что будешь делать? – И, увидев приготовленную сумку, запротестовала: – Парня трогать сейчас нельзя, могут быть осложнения, – но потом, еще раз глянув на записку, тяжело вздохнула и спросила: – Где ты думаешь его спрятать?

– Пока не знаю, я позвоню вам потом, здесь, наверное, будут прослушивать. Есть у меня один человек, мы к нему сейчас поедем, он поможет. Не волнуйтесь, все будет хорошо.

– Слушай, а если за домом уже следят? – с тревогой спросила Мария Ивановна. – Нельзя тебе ехать на твоей машине, возьмешь мою… Я сейчас спущусь, прогрею ее и если ничего подозрительного не увижу – подгоню к подъезду. А вы стойте у выхода наготове… И вот еще что: я тебе дам лекарства и напишу, как их принимать… Эх, ему бы поспать сейчас… – И, сокрушенно покачав головой, Мария Ивановна вышла из комнаты.

Леонид последовал за ней.

Осоловевший от еды Лёня пил морс из большой кружки, а Серафима Васильевна, сидящая рядом с внуком на диване, с умилением наблюдала за ним.

– Наша, батуринская порода! – сказала она, повернувшись к Леониду и Марии Ивановне.

Леонид улыбнулся, присев рядом с ними, а Мария Ивановна, подойдя к своему чемоданчику, принялась колдовать над ним, что-то выкладывая из него и выписывая на листок инструкцию по приему. Расписав все подробно, она позвала Леонида и, вручив ему пакет, тихо сказала:

– Здесь все необходимое. Я тебе написала, что и как ему давать. Иди, мать подготовь, а я пока дам Лёне лекарство. Вперед!

Внутренне напрягшись, Леонид позвал Серафиму Васильевну:

– Мам, пойдем ко мне, мне нужно тебе кое-что сказать.

Мать обеспокоенно посмотрела на внука, потом на Марию Ивановну и неубранную посуду, но, ничего не сказав, пошла за сыном в его комнату.

– Мам, сядь, – тихо попросил Леонид, усаживая Серафиму Васильевну на кровать. – Тут вот какое дело, нам с Лёней нужно срочно уехать…

– Куда это?! – всполошилась она. – Сдурел ты, чи шо? Дытына у огне горыть, а вин еи на мороз гонить! – И, рассердившись, поднялась, собираясь выйти из комнаты.

– Мам!.. – остановил ее Леонид, придержав за руку.

– Не дам! – вскинулась она, но потом, взглянув на непривычно серьезное лицо сына, сбавив тон, спросила: – Ну куда вам загорелось ехать? Та еще в таку погану погоду!

– Мам, ты поняла, чей Лёня сын? – не глядя на нее, спросил Леонид.

– Твой сын… и мий внук, – твердо сказала Серафима Васильевна. – И остальное, сыночек, не так уж важно…

– Нет, мама, это важно… Он не только мой сын, он еще и сын Есении…

– Есении?! – повторила Серафима Васильевна и потрясенно вновь опустилась на кровать. – Так она же…

Не дав матери договорить, Леонид молча протянул ей письмо.

– Я же не вижу без очков, – жалобно сказала Серафима Васильевна, беспомощно глянув на листок. – Что здесь написано?

– Здесь написано, что Есения тогда не погибла, а ее похитили и держали где-то вместе с нашим сыном все эти годы. А теперь, когда Лёне удалось оттуда сбежать, за ним идут по следу и могут с минуты на минуту заявиться сюда.

– Господи, что кому ребенок мог сделать?! За что за ним-то гонятся? – воскликнула Серафима Васильевна. – Немедленно звони в милицию!

– Мам, какая милиция?! Ты что, не помнишь, как мне гэбэшник тогда в милиции вкручивал о смерти Есении и о том, что она сумасшедшая?! Да кто в милиции попрет против ФСБ?!

– Ты хочешь сказать, что ее столько лет продержали у себя органы?..

– Думаю, что да, вспомни историю ее появления на свет…

– Ну, не знаю… Я никогда в это не верила, какие-то научные сказки… – с сомнением покачала головой Серафима Васильевна.

– И я не знаю, но попытаюсь разобраться, если буду уверен, что Лёня в безопасности. Так что, мам, не задерживай нас…

– Ой, Лёня… – Серафима Васильевна испуганно прикрыла рот рукой, до конца осознав всю опасность ситуации.

– Мам, не исключено, что я с тобой долго не смогу связаться, ты не волнуйся. Нам с Лёней сейчас нужно исчезнуть, раствориться… И если к тебе придут… – тут Леонид сделал паузу, почувствовав какую-то ирреальность их разговора, словно это происходило во сне или он заигрался в казаки-разбойники, – скажешь, что я уехал в командировку и вернусь недели через две…