Еще немного – и спор кончился бы поединком.

Жанна решила обратить на себя внимание забывших про нее спорщиков и, с натугой вспомнив один охотничий термин, с видом знатока спросила:

– А какая паратость у этих пород?

– О! Милая графиня! – взорвался фонтаном радости маркиз. – Конечно же, белые грефьеры куда резвей сан-гуверов! Просто никакого сравнения! Вы, прелестная Жанна, смотрите прямо в корень! Паратость – основное качество для гончих!

Герцог оскорблено замолчал, поправляя свою охотничью шляпу, надетую на бегуин.

«Вот дура набитая!!!» – последними словами ругала себя Жанна. – «Вылезла, называется! Кокетничай теперь с этим дураком в подбитых паклей чулках!»

… Наверное, черт дернул Жаккетту выйти из охотничьего домика.

Ничего ей снаружи не требовалось, просто надоело сидеть в четырех стенах и захотелось подышать лесным воздухом, обойти вокруг домика, очень, кстати, солидного: каменного, двухэтажного, с вместительным пиршественным залом и уютными комнатами для отдыха благородных охотников.

Выйдя черным ходом, Жаккетта неторопливо пошла меж буков. Солнце золотило их листву, и было тихо. Охота умчалась далеко.

Жаккетта вспоминала родной дом, представляла себе лица родных: отца, матушки, братьев, сестры… Хорошо вспоминалась даже противная тетя, теперь казавшаяся не такой противной…

Внезапно, над ее ухом раздался повелительный мужской голос:

– Ты служанка одной из дам?

От неожиданности Жаккетта вздрогнула. Вернувшись из воспоминаний, она обнаружила рядом с собой лошадь, на которой сидел всадник в красивом, но полностью заляпанном грязью охотничьем костюме.

– Да, господин! – подтвердила она, гадая, откуда он появился, и что ему надо.

– Вот и прекрасно! Поможешь мне добраться до комнаты. Я подвернул ногу.

– Может, позвать Ваших слуг? – спросила Жаккетта.

– Еще чего! Через час вся округа будет рассказывать друг другу, что я чуть не свернул себе шею на охоте! Проведешь меня черным ходом!

Он направил лошадь к домику.

У черного входа было пустынно и тихо.

Большинство слуг в отсутствии хозяев трепалось на кухне. рассказывая байки из жизни своих господ. Часть безмятежно спала, где придется, пользуясь свободной минуткой, и лишь несколько человек сидело у главного входа на случай появления кого-нибудь из охотников.

Всадник спрыгнул с лошади на одну ногу. И, обхватив Жаккетту левой рукой за плечи, похромал с ее помощью к двери. Разница в росте была велика – почти фут – и незнакомец просто навис над девушкой, тяжело опираясь на нее, как трость.

С великим трудом они поднялись на второй этаж к покоям для отдыха. Незадачливому охотнику, по-видимому, стало чуточку легче, потому что его лицо перестало кривиться при каждом шаге.

Жаккетте же казалось, что она взобралась на крутую гору с тяжелым мешком муки на плечах.

Радуясь, что ее помощь заканчивается, она завела незнакомца в указанную им комнату. Комната была рассчитана на важную персону: пол был устлан медвежьими шкурами, а стены увешаны рогатыми и клыкастыми трофеями.

Исполняя долг вежливости, Жаккетта сказала:

– Как жалко, господин, что сегодняшняя охота на оленя для Вас завершилась падением!

– Ничего страшного, милая, зато охота на куропаток началась! – улыбаясь, сообщил ей незнакомец. – У тебя замечательная, упругая грудка! Я хочу познакомиться с ее родной сестренкой!

Оказывается, пока Жаккетта, надрываясь, добросовестно тащила незнакомца наверх, его левая рука, поначалу безвольно лежавшая на её плече, чуть продвинулась и удобно угнездилась на Жаккеттиной левой груди, вовсю ее исследуя. Жаккетта, полностью занятая подъемом, слишком поздно обнаружила захват.

Не теряя понапрасну времени, резко оживший незнакомец правой рукой обхватил ее за пышную попку и очень умело переместил в горизонтальное положение. С ловкостью незаурядного бабника он моментально высвободил обе девичьи груди из матерчатых оков платья.

Опрокинутая, как майский жук, лапками кверху, Жаккетта отчаянно жалела, что хлыстом нельзя отходить благородного человека. И что ее новая красивая (казенная!) юбка будет испорчена липкой грязью костюма незнакомца.

На ее относительное счастье, незнакомец не любил делать дел наполовину и очень скоро вся одежда Жаккетты, как и костюм всадника, лежала в сторонке.

Почувствовав даже что-то вроде благодарности за такую предупредительность, Жаккетта уже с меньшим возмущением наблюдала, как вишенка ее правой груди исчезает во рту незнакомца, атакуемая его вибрирующем языком.

Над колыхающейся на медвежьей шкуре парочкой святая Агнесса безнадежно махала белым флагом…

К безмерной радости Жанны, сан-гуверы герцога Барруа смогли исправить ее непростительный промах насчет паратости.

Произошел тот самый случай, о котором упомянул маркиз, перечисляя пороки гончих святого Губерта. След старого оленя, которого гнали с утра, пересекся свежим следом молодого, и гончие дружно двинулись по нему.

Все, за исключением равномерно трусивших в арьергарде собак герцога. Те (словно в пику утверждению маркиза) не дали себя провести и упорно продолжали держаться старого следа.

Основная часть охотников унеслась за бретонскими гончими и белыми грефьерами, но опытный в таких делах герцог, всецело доверявший чутью своих собак, спокойно пропустил их всех и насмешливо объяснил Жанне с маркизом:

– Вот чего стоят ваши хваленые носы, да и охотники тоже. Слепому видно, что старый олень прошел здесь! Смотрите, на какой высоте обломаны его рогами ветки на этой тропе, и на какой сшиб их резвый, но низкорослый молодец там, куда умчалась вся эта свора горе-охотников!

– Браво, герцог! – искренне восхитилась захваченная азартом охоты Жанна. – Скорей за ним!

И первая пустила коня по старому следу.

Воодушевленный герцог ринулся вслед за ней.

Маркиз, недоверчиво хмыкавший себе под нос, скептически осмотрел обе тропы, обшарил взглядом стройную фигуру удаляющейся Жанны, мысленно ее раздел, и, поправив некрасиво завернувшийся плащ, поскакал вдогонку.

После того, как герцог, благодаря чутью и упорству своих собак, к вечеру, все-таки, загнал, и по всем правилам охотничьего искусства заколол старого оленя, он стал героем охоты. И на вечернем пиру в охотничьем домике довольно парил в лучах славы.

Но, если охота на оленя завершилась, то на самого герцога она была в самом разгаре!

С одной стороны Жанна мило улыбалась герцогу, направо и налево рассказывая, каким он был героем.

С другой стороны баронесса де Круа, на охоте отставшая от всех, бросала на него томные взгляды и восхищенно ахала в драматических местах Жанниного рассказа.

Отдав должное ужину из добытой дичи, охотники и охотницы отдыхали, слушая менестреля (не забывая налегать на вино). Атмосфера в зале становилась все теплее.

За окнами вечерело.

В большом камине пылали поленья, стреляя искрами, и яркое пламя отбрасывало красноватые блики на пол, мебель, лица… Факелов не зажигали и в уютном сумраке зала над пирующими парил чистый звонкий голос, поющий о любви.

Быстро образовывались случайные и неслучайные парочки, совместно исчезавшие в неизвестном направлении…

Взгляды баронессы стали уже огненно-страстными и громадными буквами призывали герцога унестись с ней в сладкую голубую даль…

Жанна, стиснув зубы, продолжала мило улыбаться, поскольку приличия не позволяли незамужней девице прибегать к таким же приемам, как вдовой матроне.

Тем более что рядом сидел маркиз, и, опрокидывая рог за рогом, не хуже баронессы молил глазами Жанну унестись, для разнообразия, в сладкую розовую даль.

Один герцог сидел бодрый, как огурчик, и нахваливал своих замечательных собак.

– Ах, дорогой герцог! – уже прямым текстом открыто намекала подвыпившая баронесса. – Вы такой бесподобный мужчина!.. На Вашем счету, наверное, бездна сердечных побед! У Вас такие обаятельные манеры, что ни одна дама не устоит!