Генерал взглянул на комбата:

– Я тебя, Марат Рустамович, спрашиваю.

Тимохин поднялся:

– Разрешите, отвечу я, товарищ генерал!

– Ну, давай!

– Я отказался писать объяснительную!

– Почему?

В разговор вступил Галаев:

– Извините, Николай Георгиевич, отношения заместителя командира роты и начальника штаба батальона носят особый характер!

– Мне это известно! Мне непонятно, почему старший лейтенант отказался писать объяснительную записку.

Генерал перевел взгляд на Александра:

– Ну? Почему?

– Потому что объяснять нечего было. Наш разговор слышали и замполит, и секретарь партбюро Булыгин. А все эти записки, кому они нужны? Я прямо высказал Гломову, что он из себя представляет, и от слов не отказываюсь. А бумаги пусть замполит пишет. Это его работа.

– Тебе не кажется, Тимохин, что ведешь себя вызывающе? И забываешь иногда, что служишь в армии, а не трешься где-нибудь на гражданке. Забываешь, что в армии существуют такие понятия, как субординация и воинская дисциплина. Кто бы ни был твоим начальником, ты обязан ему подчиняться. Не кажется?

– Виноват, товарищ генерал-майор!

Что еще мог ответить комдиву старший лейтенант?

Максимов передразнил Тимохина:

– Виноват!

Генерал спросил Галаева:

– Товарищ подполковник, а ваш секретарь партбюро – уж не тот ли старший лейтенант, которого гоняли пьяные солдаты по полигону?

Галаев утвердительно кивнул:

– Он самый!

– Тогда ничего не понимаю! Как этот офицер мог возглавить партийную организацию, если его самого еще воспитывать и воспитывать надо?

– Вы же знаете, товарищ генерал, как это происходит. Мой замполит согласовал кандидатуру Булыгина с начальником политотдела дивизии, собрание части избрало старшего лейтенанта секретарем.

– Так! А парткомиссия утвердила кандидатуру Булыгина?

– Насколько мне известно, пока нет. Должна на ближайшем заседании утвердить.

Комдив поднял трубку телефона:

– Соедините меня со штабом соединения!

И через несколько секунд:

– Максимов! Начальника политотдела, срочно!

Вновь непродолжительная пауза, после чего:

– Николай Николаевич? Максимов! ... Хорошо... нормально долетел... да, да, у меня к вам вопрос. За какие такие заслуги в ремонтно-восстановительном батальоне секретарем партбюро вы согласились определить старшего лейтенанта Булыгина? ... Ну и что? ... Вот оно как? Значит, выдвинул Василенко. И давно вы идете на поводу у заместителей в частях? Да, я против. Категорически против. ... Нет. Пусть решит парткомиссия, но я обязательно выступлю на ней, так что прошу без меня ее не проводить.

Генерал положил трубку на рычаги.

Взглянул на комбата:

– Подбирайте себе другого партийного лидера.

И как ни в чем не бывало продолжил чтение обобщенных докладов по Тимохину:

– Вновь употребление спиртных напитков.

Он поднял глаза на старшего лейтенанта:

– Ты что, Тимохин, запойный?

– Никак нет!

– Но тут отмечено, что ты постоянно пил почти неделю.

– Ну, раз отмечено, значит, запойный.

Генерал взглянул на комбата:

– В чем дело, Марат Рустамович?

Подполковник откашлялся:

– Я не видел и не читал содержимое этой папки.

– Замечательно! Так, а это что? Совсем свежий документ, рапорт начальника штаба. Ты, Марат Рустамович, разрешал заместителю обращаться к вышестоящему командованию?

– Да! В устной форме!

– Что ж, посмотрим, что хочет довести до командира дивизии твой начальник штаба.

Прочитав рапорт, Максимов бросил его на стол перед Тимохиным:

– Гломов написал правду?

Александр взглянул на текст рапорта, ответил:

– Не совсем! Никто его не трогал. Стычка была, да, но без рукоприкладства. Солдаты наряда могут подтвердить.

Генерал откинулся на спинку кресла:

– Опять стычка с начальником штаба!

За Тимохина неожиданно заступился командир батальона:

– Знаете, Николай Георгиевич, Гломов может вывести из себя кого угодно. Спесивая, самодовольная, высокомерная личность. Я просил перевести его в автобат! Мне такой начальник штаба не нужен! И Тимохин здесь ни при чем! Мне Василенко хватает, а дуэт с Гломовым для батальона это уже перебор.

Максимов спросил:

– Не помню, Гломов в Афганистане служил?

– Никак нет!

– А Василенко?

– Тоже нет!

– Ясно! О них позже, сейчас мы разбираем поведение Тимохина. И оно далеко не безупречно.

Генерал повернулся к старшему лейтенанту:

– Ответь мне, Тимохин, ты что, спокойно жить и служить в батальоне не можешь? Только не кивай на замполита и начальника штаба. В конце концов, если бы соблюдал требования Устава, то у них просто не могло быть к тебе претензий! И этого, – он поднес папку, – не было бы! Я читал отзывы о том, как ты работаешь в командировках. И с отчетами о проведении вашей группой сложных акций знаком. И у меня создается впечатление, что в Афгане Тимохин один человек, а в рембате, в Союзе, совершенно другой. Ты специально здесь нарываешься на неприятности? Или считаешь, если понюхал пороху, то остальные тебе в подметки не годятся? Ты боевой офицер, а кто не воевал – полуфабрикаты?

Тимохин ответил:

– Я такой, какой есть. И здесь, и «за речкой» никого ниже себя не ставлю, но терпеть беспредел начальников, которые ради собственной карьеры готовы идти по головам подчиненных, не намерен. Кто хочет, пусть терпит, я не буду. Можете делать со мной все что угодно.

Генерал покачал головой:

– Понятно! Мне ясна твоя жизненная позиция. Не один ты такой у меня. И это хорошо! Но вот как мне подписывать представление о твоем новом назначении с повышением?

Тимохин ответил:

– Вас кто-то заставляет переводить меня на вышестоящую должность? Не подписывайте представление, раз не можете, я в претензии не буду. Тем более что повышение это – туфта полнейшая. Должность старшего инженера никому не нужна. Ну разве что офицерам, которым дают дослужить выслугу, чтобы без пенсии не остаться.

Максимов поднялся, прикурив сигарету, прошелся по кабинету:

– Я бы, может, и не подписал, раз желаешь и дальше в старших лейтенантах ходить. Но все дело в том, что тебе уже присвоено звание капитана. Мое же представление чистая формальность, дабы придать присвоению обоснование. Хорошее же у меня получается обоснование повышения офицера, который оброс взысканиями, как кактус иглами. И ты, Тимохин, не хочешь мне помочь.

– Но что я-то могу сделать, если сами видите, – старший лейтенант указал на папку, – замполит с начальником штаба в дерьмо хотят втоптать меня. Ну не по нраву им, когда кто-то осмеливается высказать собственное, отличное от их, мнение! Когда так называемые офицеры постоянно провоцируют на столкновение, да еще и врут в рапортах. Причем внаглую! Что мне, задницу им лизать?

– Ладно, успокойся! И не забывайся. Все же с командиром дивизии разговариваешь!

Генерал затушил окурок, вернулся за рабочий стол:

– Там тебе не только капитана присвоили, еще и медалью «За боевые заслуги» наградили. Медаль у полковника, что курирует ваши группы. Поздравляю!

– Спасибо! Интересная у нас беседа получилась!

– Да, интересней не бывает! Значит, в четверг убываешь в штаб округа!

Максимов взглянул на комбата.

Подполковник кивнул:

– Я в курсе, нужные документы будут готовы.

– Ты еще пару человек в Ашхабад откомандируй, чтобы командировка Тимохина не привлекла ненужного внимания.

– Есть! Все сделаем, как надо, Николай Георгиевич!

Комдив спросил у Тимохина:

– Где последний раз задачу отрабатывали?

Старший лейтенант ответил:

– Недалеко от Саланга.

– Тяжело было?

– Нормально!

Генерал задумчиво повторил:

– Нормально! Мои тоже всегда отвечали нормально, а потом груз «200» в Союз отправляли. Война – это уже ненормально. Но ладно!

Он встал, протянул руку Тимохину:

– Удачи тебе на выходе! И давай-ка договоримся, пока находишься здесь, в гарнизоне, ведешь себя тихо. С замполитом, Булыгиным и Гломовым я разберусь. Новая должность позволит тебе обрести некую самостоятельность, должность инженера тем и хороша, что она, действительно, никому не нужна, а офицер, занимающий ее, не имея личного состава, подчинен заместителю по вооружению и командиру части. К тому же его гораздо проще отправлять в любую командировку! Ну что, договорились, Сан Саныч?