Комбат отдал команду командирам развести подразделения по мастерским и боксам парка, приказав старшему лейтенанту Тимохину и лейтенанту Шестакову остаться.
Как только плац опустел, над гарнизоном пророкотал вертолет, заходя на посадочную площадку у штаба танкового полка.
Галаев повернулся к Тимохину и Шестакову:
– Вот и комдив прибыл! Следуем в штаб танкистов. Генерал решил начать свой рабочий день у нас со встречи с вами!
Замполит усмехнулся:
– Смотри, сколько внимания нарушителям воинской дисциплины!
Тимохин взглянул на Василенко, но смолчал. Будет еще время высказаться. За этим дело не станет. И замполит, и начальник штаба собрались было тоже пойти в штаб танкового полка, но комбат осадил их, приказав:
– Вы, товарищи заместители, займитесь своими делами. Будете нужны, вызову!
Майор с Гломовым недовольно переглянулись, но не подчиниться не могли. Отправились в парк.
Комбат с Тимохиным и Шестаковым пошли к штабу танкового полка. Лейтенант спросил Галаева:
– Товарищ подполковник, не скажете, в чем причина нашего с Тимохиным вызова к командиру дивизии? Или это уже стало традицией у генерала? По прибытии сюда собирать нас?
Галаев ответил:
– А ты об этом у самого комдива и спроси!
– У него спросишь! Хотя почему бы и нет? Что, во всем гарнизоне ему поговорить не с кем? Или только мы с Тимохиным, причем постоянно, такую честь заслуживаем?
– Спроси, лейтенант, обязательно спроси.
Тимохин проговорил:
– Тебе, Вадик, не спрашивать придется, а отвечать.
– За что?
– Не за что, лейтенант, а по существу вопросов, определенных докладными записками наших доблестных политработников и его благородия господина Гломова!
Комбат обернулся к Тимохину:
– А ну отставить базар! Разговорились!
Шестаков махнул рукой:
– Послать, что ли, все к едрене фене? Надоело! Из тебя дерьмо делают, а ты еще и молчи!
Галаев остановил офицеров:
– Так! Вижу, не поняли меня! Ты чего выступаешь, Шестаков? На неприятность напороться хочешь?
– А разве уже не напоролся? Или комдив нас для милой беседы с чаепитием вызывает? Ему больше делать нечего, кроме как беседовать с младшими офицерами о житье-бытье. Докладные прочитает и начнет разносить, не вдаваясь особо, кто прав, а кто виноват. Впрочем, в армии всегда виноват младший по должности и званию! Но я сегодня тоже молчать не буду! А то у нас Гломов с Булыгой такие чистенькие и заслуженные, что их рожи впору рядом с фото членов Политбюро в ленкомнатах вешать!
Комбат повысил голос:
– Да замолчишь ты, Шестаков?! Бойцы вокруг! Желаешь выступать, выступай! Но не при солдатах, а перед комдивом. Посмотрю я, как ты гонор свой перед генералом проявишь! А сейчас молчи. Это приказ!
Лейтенант сплюнул на асфальт:
– Задолбало все!
Дальше шли молча. Их встретил замполит танкового полка:
– Так! Рембат прибыл! Очень хорошо! Генерал сейчас с командирами полков короткое совещание проводит, определяет распорядок дня, после этого займется вызванными на беседу офицерами. На сегодня таковых немного. Ваши двое и наш один.
Шестаков поинтересовался:
– А кто из ваших вызван?
Замполит-танкист охотно ответил:
– Начфин! Странно, да?
Вадим переспросил:
– Начфин? Действительно странно. Он-то что мог натворить? Или с «бабками» залетел?
– А вот это, лейтенант, вас не касается!
– Конечно! Нас ничего не касается! Кто мы есть-то?
Комбат сказал:
– Офицеры! Или этого, Шестаков, мало? Эх, чувствует мое сердце, доиграешься ты! И губой на этот раз не отделаешься!
– А мне плевать! Терять нечего!
Замполит танкового полка прервал перебранку, предложив:
– Пройдите в приемную! Наш начфин уже там, он пойдет на собеседование первым.
Он взглянул на комбата:
– Вы, Марат Рустамович, в принципе можете заняться своими делами. Представлять вызванных офицеров приказано мне!
Галаев ответил:
– Я знаю, чем мне заниматься, Игорь Дмитриевич. Так что не волнуйтесь!
– Как хотите, как хотите! Приемная знаете где, я подойду туда буквально через несколько минут.
Рембатовцы прошли в приемную командира танкового полка. Там сидел удрученный начфин полка, капитан Беляев. Шестаков был знаком с ним:
– Привет, Андрюша! Чего голову повесил? Первый раз на вздрючку генерала идешь?
Капитан вздохнул:
– Первый!
– На чем залетел-то?
– Зарплату надо было выдавать, а я накануне с дружком день рождения его отметил. Утром встать не смог!
– Да, зарплата – это серьезно! Но, по большому счету, ерунда. Подумаешь, в положенный день не выдал.
– Ерунда ерундой, а вот обернулась сильным скандалом.
– Это все потому, что вас, начфинов, штабистов всяких, в части особо не уважают. Но нос не вешай. По перваку комдив строго не наказывает. Получишь замечание и пойдешь в свою финчасть!
Беляев взглянул на Шестакова:
– Думаешь?
Тот ответил категорично, словно знал решение командира дивизии:
– Сто пудов!
Начфин поинтересовался у Шестакова:
– А тебя сюда за что вызвали?
– По совокупности заслуг.
– В смысле?
Ответить Шестаков не успел.
Появился замполит полка с командиром рембата, и тут же из кабинета вышли командиры полков. Младшие офицеры встали. Полковники вышли из приемной, не обратив на них никакого внимания. Тут же подполковник Трухин указал на дверь начфину:
– Вперед, Беляев!
Капитан еще раз вздохнул и скрылся в кабинете. Пробыл там он недолго. Вышел, вытирая лицо платком.
Шестаков спросил:
– Ну и что?
– Ты оказался прав! По первому разу замечанием отделался. Но крут генерал, крут! Чтобы еще раз... ни-ни!
Комбат прервал диалог своего взводного с начфином танкового полка:
– Шестаков! Пошел!
Лейтенант подмигнул Тимохину, взглянул на Галаева:
– В случае преждевременной кончины прошу считать меня коммунистом!
Комбат подтолкнул командира взвода:
– Иди, клоун! Там тебе не так весело будет!
Галаев вошел в кабинет вместе с лейтенантом.
С Шестаковым командир дивизии беседовал минут десять. Наконец Вадим вышел, взглянул на Тимохина:
– Ты смотри, не ожидал. У генерала хорошее настроение. Думал, на гауптвахту определит, а он просто выговор объявил. Повезло. Так что иди к нему смело.
Из глубины служебного помещения донесся голос комбата:
– Тимохин! Заходи!
Шестаков хлопнул друга по плечу:
– Ни пуха, Саня!
– Иди к черту!
– Лады! Я дождусь тебя у штаба!
Александр вошел в просторный кабинет.
За столом сидел подтянутый, строгий с виду худощавый генерал. Правую щеку его рассекал шрам, волосы были побиты обильной сединой. На груди колодки орденов Красного Знамени, Красной Звезды, За службу Родине, боевых медалей. До назначения командиром дивизии Максимов командовал в Афганистане десантно-штурмовой бригадой. Комбат скромно пристроился справа от комдива, перед которым лежала открытая папка.
Александр доложил:
– Товарищ генерал-майор, старший лейтенант Тимохин по вашему приказанию прибыл!
Максимов указал на стул, стоящий напротив комбата справа:
– Присаживайся, старший лейтенант!
Тимохин выполнил распоряжение командира дивизии.
Генерал начал листать содержимое папки. Как оказалось, всего три заполненных четким почерком стандартных листа, комментируя прочитанное:
– Итак! Что на этот раз натворил товарищ Тимохин? Замечен пьяным, время 18-55, место – военный городок.
Он взглянул на комбата:
– А как, интересно, Марат Рустамович, твой заместитель по политической части определил, что старший лейтенант пьян? Справки медицинского освидетельствования не приложены. И 7 часов вечера – это не служебное время. Что скажешь, подполковник?
– Определил как-то!
– Вот именно, как-то! А сам он в это время в порядке был?
– Не знаю!
– Дальше! Пререкание с начальником штаба в присутствии офицеров возле контрольно-технического пункта парка боевых машин батальона. Дата, время! Объяснительная капитана Гломова. А где объяснительная Тимохина?
