Леска, натянувшаяся было до отказа, обмякла и безжизненно повисла. Вытащили крючок; как ни был он крепок, рыба перекусила его пополам.

Сосед с огорчением покачал головой.

– Антонио, – сказал он, – эта рыба нам не по зубам. Пусть себе уходит. Скажи еще спасибо, что она крючок перегрызла. Чуть ко дну не пошли.

– Бросить такого тунца? – закричал хозяин лодки. – Да ты что, с ума сошел? Знаешь ли ты ему цену? Нет, черт возьми, тут уж трусить да раздумывать не приходится! За ним!

И, повернув лодку, он направил ее снова туда, где повстречался им "холостяк".

Опять спустили в море леску с громадным крюком и насадили на него сразу несколько живцов. Не выпуская руля, Антонио схватил острый багор. Уж он ее угостит на славу, глупую здоровенную тварь, пусть только покажется на глаза!

Леска за кормой натянулась почти отвесно. Лодка содрогнулась и угрожающе затрещала. Тунец на этот раз зацепился крепко, и, пытаясь избавиться от крюка, тянул на себя лодку; словно обезумев, плясала она на волнах.

Вода, казалось, кипела. Мутный водоворот выбрасывал столбы шипящей пены, и море клокотало, точно в глубинах его сражались не на жизнь, а на смерть свирепые великаны.

Внезапно лодка, будто схваченная незримой рукой, легла набок, вода хлынула на палубу и наполовину затопила ее. От резкого толчка рыбаков свалило с ног. Антонио выпустил руль и едва не полетел за борт. Но в эту минуту что-то затрещало, и лодка выпрямилась. Оборвав леску, тунец всплыл у самого борта, поднимая могучим хвостом фонтаны брызг. Ах разбойник! Теперь уж тебе несдобровать! С бешеной яростью, словно перед ним был заклятый враг, Антонио обрушился на тунца с багром. Железо вонзилось в клейкую чешую, и, обагрив волны кровью, раненое животное камнем ушло под воду – в глубокую красную воронку.

Антонио перевел дух. Просто чудом спаслись! Всего несколько секунд это продолжалось, но еще немного – и быть бы им на дне!

Он окинул взглядом мокрую палубу. Сосед, вцепившись в мачту, сидел у ее подножья, побледневший, но по-прежнему спокойный.

– Уж я думал, конец нам, Антонио, – сказал он. – Ну и наглотался же я воды! Проклятая рыбища! Но ты молодцом – здорово ее пристукнул. Сейчас всплывет, вот увидишь…

– А где малыш? – в вопросе отца прозвучала тревога. Он словно страшился отпета.

На палубе мальчика не было. Антонио соскочил в люк, надеясь найти его в трюме. Вода доходила до колен: лодка сильно зачерпнула. Но до того ли было сейчас? Впотьмах он торопливо обшарил крохотное помещение, но наткнулся лишь на бочонок с водой да запасные снасти. Как безумный выскочил он на палубу.

– Мальчик мой! Антоньико! Сыночек!

Сосед только безнадежно развел руками. Да разве не были они на волосок от гибели? Оглушенный неожиданным толчком, мальчуган, верно, разом пошел ко дну. Однако рыбак промолчал, затаив эти мысли про себя.

Вдали, там, где чуть было не потонула лодка, что-то темнело на поверхности воды.

– Это он! – закричал Антонио и, бросившись в воду, поплыл изо всех сил. Сосед стал поспешно зарифлять паруса.

Когда несчастный отец убедился, что темный предмет был всего лишь веслом, которое слизнула с палубы волна, силы едва не покинули его. Поднимаясь на гребень волны, бедняга рывком выбрасывал вверх свое тело, чтобы окинуть взглядом море как можно дальше. Но кругом – только вода. На ее бескрайней поверхности лишь он да плывущая к нему лодка…

Но вот из морской пучины поднялась черная туша, судорожно корчась в окрашенной кровью воде. То был издыхавший тунец… Дорого же он ему обошелся! Жизнь единственного сына, жизнь его Антоньико – за эту тварь! Боже праведный, да разве добывают хлеб такой ценой?!

Больше часу провел Антонио в море. Он все плыл и плыл, каждом всплеске волны ему казалось, что вот-вот из-под ног его всплывет тело сына. Оно, чудилось ему, качается вон там, совсем близко, между двух высоких валов. Но то были лишь темнеющие волны.

Антонио так бы и остался в море, умер бы вместе с сыном. Приятелю пришлось силком вытаскивать его из воды, как строптивого ребенка.

Уложив беднягу на палубу, он спросил:

– Что будем делать, Антонио?

Тот не отвечал.

– Нельзя так убиваться, дружище. Это наша жизнь, ничего не поделаешь. Мальчик погиб в море – там, где погибли наши деды и прадеды, где и мы умрем в один прекрасный день. Раньше или позже – не все ли равно? А сейчас надо дело делать. Не забывай – мы бедняки.

И, захватив двумя веревочными петлями тяжелую тушу, он потащил ее на буксире среди пены, окрашенной кровью…

Ветер дул попутный, но отяжелевшая лодка шла с трудом, и двое мужчин, истые моряки, словно забыв о страшном несчастье, с черпаками в руках, скрючившись в три погибели, откачивали воду. За этим занятием время шло незаметно. Тяжелый труд действовал на Антонио отупляюще, затуманивал его мозг, но слезы все текли и текли по его лицу и, смешиваясь с водой на дне трюма, летели вместе с ней в море – могилу Антоньико.

Избавляясь от зачерпнутой воды, лодка быстро набирала скорость. Уже показался берег с белыми домами в золотых лучах заходящего солнца.

При виде земли боль и страх с новой силой пробудились в душе Антонио.

– Что скажет моя жена, моя Руфина? – восклицал он со стоном.

Мысль о встрече с женой повергала его в дрожь: как все сильные и отважные мужчины, в семье он был рабом.

Лаская слух, разносилась над морем мелодия веселого вальса. Ветер, дувший с берега, подхватывал стремительные, ликующие звуки и, точно приветствие, нес их навстречу лодке. Оркестр играл на набережной, против казино. Вдоль подстриженных пальм аллеи проплывали, похожие издали на цветные бусины четок, шелковые зонтики, соломенные шляпы, светлые и яркие наряды развлекающихся дачников. Дети в белых и розовых платьицах прыгали, гонялись за мячами или кружились в веселых хороводах, сливаясь в сплошное цветное колесо.

А на молу столпились рыбаки; их зоркие глаза, привыкшие к безбрежным просторам океана, уже успели различить, какую добычу тащила на буксире лодка Антонио. Но хозяин лодки видел одну лишь фигуру у края волнореза: высокая женщина, смуглая и простоволосая, стояла на прибрежном утесе, и ветер трепал подол ее юбки.