Вы также спрашиваете: есть ли что-то подобное греху и наказанию за него?

Я уже сказал вам, что есть только один грех: это неосознанность.

И за этот грех вы получаете наказание каждое мгновение.

Нет другого наказания.

Вам нужно больше?

Ваше страдание, ваше горе, ваша боязнь, ваша мука - и вы все еще надеетесь попасть в ад? Вы не удовлетворены всем тем страданием, через которое вы проходите? Вы полагаете, что в аду будет лучше, чем в Орегоне? Есть ли большее наказание?

Каждое мгновение неосознанности несет свое собственное наказание, а каждое мгновение осознанности несет свое собственное вознаграждение. Это неотъемлемые части, вы не можете разъединить их.

27 декабря 1984 года

Бхагаван,

Представляется, что все пионеры в искусстве и науке достигли неизведанных пространств посредством некоторого рода одержимости. Какого рода одержимостью обладает новый религиозный человек?

Наука, искусство, другие измерения, открытые человеческому уму, - все они одномерны, отсюда и одержимость. Ум движется в одном направлении, отбрасывая все остальные. Он выбирает одну точку, чтобы сфокусироваться на ней вопреки всей жизни, отсюда и одержимость.

Концентрация - это одержимость, но другого способа нет -в науке и искусстве можно работать только будучи одержимым.

Например, человек, подобный Альберту Эйнштейну... человек потрясающего разума, сверхгений, но он одержимый. Он настолько погружен в свое измерение, в мир звезд, вселенной, что мало-помалу становится слепым ко всему остальному. Он забывает, когда должен спать, он забывает, когда нужно выходить из ванной комнаты.

Иногда Эйнштейн по шесть часов оставался в своей ванной — пока его жена не начинала по-настоящему беспокоиться, стучать в дверь. И она понимала, поэтому и терпела, сколько было можно, - но шесть часов в ванной! И она сидела, а его обед то разогревался, то остывал, и она ведь знала, что нехорошо беспокоить его, потому что, даже если он в ванной играет мыльными пузырями, его ум движется в глубины вселенной.

Он открыл свою теорию гравитации в ванной. Он говорил, бывало: «Не беспокойте меня. Нет ничего важнее этого. Когда я иду в определенном направлении и подхожу близко к разгадке, а вы стучитесь в дверь... Пусть обед остывает, выбрасывайте его, ведь из-за этого вашего обеда вы сбиваете меня. Я приближался; теперь же я так же далеко, как и был раньше. И никто не знает, когда снова я подойду так же близко к нужной точке. Это не в моих руках». Вот этот человек полностью одержим.

Великим гением был Эдисон; может быть, никому не принадлежит столько открытий, как Эдисону: тысяча открытий. Но он был настолько одержим, что однажды забыл свое имя. Это весьма редкая возможность, самая невероятная... забыть свое собственное имя! Тогда вы можете забыть и все остальное.

Это было как раз перед первой мировой войной, когда впервые были придуманы продовольственные карточки, и он пришел, чтобы получить свое продовольствие. Он стоял в очереди, и люди постепенно продвигались вперед. Когда подошел его номер и он стоял впереди очереди, много раз выкрикивали: «Томас Алва Эдисон, есть здесь кто-нибудь по имени Томас Алва Эдисон?» И он оглядывался вокруг, кто это Томас Алва Эдисон?

Один сосед, стоявший позади, далеко в очереди, сказал: «Куда же вы смотрите? Это вы Томас Алва Эдисон, я знаю вас».

Он сказал: «Если вы так говорите, то, конечно, так и должно быть, ведь вы такой добрый парень, вы не можете лгать».

Что произошло с ним? Как он забыл свое имя? Даже стоя в очереди с продовольственной карточкой, он не был там. Он был в мире электричества. Он формулировал вещи, не имевшие никакого отношения к тому месту, где он стоял, к продовольственным карточкам, к человеку по имени Томас Алва Эдисон.

Говорят... может быть, это всего лишь шутка, но если человек забывает свое собственное имя, то это может быть и правда, а не шутка. Он собирался в путешествие. Он поцеловал свою служанку, думая, что это жена, он пошлепал жену, думая, что это служанка. Они обе были шокированы. Но он сказал: «В чем дело? Почему обе вы выглядите шокированными? Разве ты не моя жена, а она не моя служанка?» И он не шутил; его просто там не было.

Одержимость означает, что вами овладевает некоторая идея настолько полно, что все остальное становится абсолютно неважным, все остальное исчезает во тьме. Остается светящимся только одно пятно, и оно сужается, сужается, сужается. Вот он путь открытия. Когда пятно сужается окончательно, вы находите центр, который искали годами. Но когда ваш фокус сужается, когда окружность вашего фокуса становится меньше и меньше, что сказать о вас? Вы тоже становитесь все уже и уже - вы становитесь как одна точка. Для вас исчезает вся вселенная.

Ученый обязан быть одержимым: чем более велик ученый, тем больше его одержимость. Поэтому одержимость - не болезнь для ученого, это абсолютно необходимо. Это способ работать. Если освободить его от одержимости, он будет обыкновенным человеком, не ученым. Определили, что ученый знает все больше и больше о все меньшем и меньшем. Объект знания становится все меньше и меньше, а знание становится больше и больше. Если это определение довести до его логического конца, то оно означает, что в пределе наука доходит до точки, где она знает все ни о чем. Таким будет логический вывод.

И наука подходит к той точке, где она знает все ни о чем, потому что «все меньше и меньше» в конце концов становится ничем. А знание о «все большем и большем» в конце концов становится всем.

С религией ситуация как раз противоположная. Она знает все меньше и меньше о все большем и большем. Очевидно, что религиозный человек становится все менее и менее одержимым. Чем более он становится религиозным, тем менее одержимым он является. Его метод состоит в том, чтобы знать все меньше и меньше о все большем и большем. Его предельным заключением является знать ничего обо всем.

Вот почему Бодхидхарма говорит: «Я ничего не знаю». Сократ говорит: «Я ничего не знаю».

Ничего о чем? Обо всем.

Фокуса больше нет. Религиозный человек - это открытость одновременно во все измерения.

Искусство подобно науке. Исключая религию, все обязательно должно быть своего рода одержимостью по той простой причине, что вам нужно идти глубже и глубже, чтобы найти источник чего-то; но ваше видение все уже, все остальное начинает выпадать из вашего видения. Вы не видите, вы становитесь все более и более слепыми во всем, за исключением одной вещи, которой вы одержимы.

Художник, рисуя сбою картину, не осознает ничего; то же и поэт. Один из величайших поэтов Индии, Рабиндранат Тагор, бывало, запирался в свою комнату или на балконе на несколько дней подряд. Его нельзя было беспокоить ни ради пищи, ни ради ничего другого. Никто не знал, чем он занимался в своей комнате, потому что он запирался изнутри. Иногда проходило три дня, и вся семья была в панике, не зная, жив ли этот человек или уже нет. Но беспокоить его было нельзя. Они все ходили вокруг его комнаты, пытаясь понять, есть ли какой-нибудь шум внутри или нет, есть ли хотя бы какое-нибудь указание на то, что он жив.

Когда его спрашивали: «Почему вы делаете это?» - он говорил: «Если я не забуду весь мир, свою семью...» Его семья была большой. Его отец был одним из богатейших людей в Бенгалии, его дед был даже еще богаче. Британское правительство дало им титул раджи, царя, хотя они и не были царями. Но у них было так много земель и так много собственности и так много денег1, что были эквивалентны любому царю; у них было их собственное царство.

В семье было сто человек. Рабиндранат пишет в своей автобиографии: «Было много таких людей, о которых я так и не узнал, кто же они. Бывало, приходили гости и потом никогда не уходили, и никого это не волновало. Появлялись дальние родственники - никто и не слышал о них, они просто объявляли, что являются отдаленными двоюродными братьями. Это все было совершенно нормально, их принимали в семью. Они оставались в семье, они жили в семье, и мы были настолько богаты, что никого не беспокоило, должны ли работать эти люди или нет».