— Весь Рим знает Помпея, — сказал Каска, застегивая пояс. — Теперь мы можем не бояться волнений.

— Да, — Кимвр усмехнулся криво. — Кесарь приказал бесплатно накормить всех римских граждан, он заплатил налоги за их жилье на год вперед, он заплатил каждому легионеру, кентуриону и трибуну. Более того, он приказал заплатить еще и каждому гражданину Рима по одной мине. Римляне уже забыли об убийстве Помпея и готовы слагать гимны в честь убийцы. Ты слишком хорошо думаешь о своем народе, Каска. Если мы сейчас убьем Кесаря, не миновать большой беды.

— Ты послал записку Юнию Бруту, Туллий? — спросил вместо ответа Каска.

— Я посылал претору записки каждый день, — прежним мрачным тоном заявил Туллий Кимвр и принялся расхаживать по залу, в волнении вытирая ладони. — Все, как ты и велел. И еще я тайно переговорил с остальными магистраторами, преторами и консулами.

— Что же они? — Каска наконец справился с фибулой, одернул тогу.

— Триста человек поддерживают заговор. Они согласны, что Кесарь должен умереть, если не удается свергнуть его законным путем. Жестокость Гая Юлия стала чрезмерной. Рим никогда еще не знал такого количества гражданских войн и бунтов, как при Кесаре. Цицерон говорил с Лабиэном. Десятый „преторский“ легион на нашей стороне. А еще наместник Регин, представитель всадников, сказал, что всадники поддерживают заговор. Сам Регин постарается склонить на свою сторону Восьмой легион царских ветеранов.

— Сколько всадников? — быстро спросил Каска.

— Две тысячи человек.

— Мало. Как мало.

— Но если Восьмой легион встанет на нашу сторону…

— Царские ветераны пойдут за Антонием. Ты их переоцениваешь, Туллий. Тебе известно, что для легионера главное. Деньги. После убийства Помпея Кесарь подарил каждому легионеру по пять тысяч динариев. Вот о чем они сейчас думают. Не о жестокости Гая Юлия, превосходящей даже жестокость Суллы, но о том, как лучше потратить свое богатство.

— Люди могут отличать добро от зла, — неуверенно заметил Кимвр. — Стоит лишь открыть им глаза…

— Это стоит слишком дорого, — вздохнул Каска. — Но даже если открыть им глаза, не уверен, что и тогда они разглядят что-либо. — Каска вздохнул. — Блеск золота слишком слепит.

— Похоже, Боги благоволят Гаю Юлию.

— Злые Боги, Туллий.

— Но Боги, — ответил тот. Каска быстро подошел к нему, схватил за плечи, тряхнул и заглянул в глаза.

— Ты боишься, Туллий?

— Я? — Кимвр отвел взгляд. — Да, ты прав. Я боюсь. Я боюсь тех двухсот сенаторов, что не присоединились к заговору. Я боюсь, что кто-нибудь из них предупредит Кесаря. Я боюсь, что Брут снова проявит нерешительность, а тебя Сенат не поддержит. Ты не консул, не триумвир, и даже не претор.

— Преторы Юний Брут и Гай Кассий — приверженцы Помпея. Это всем известно, — заметил Каска. — Если заговор свершится, у них не останется иного выхода, кроме как присоединиться к нам. К тому же в случае смерти Кесаря Брут и Кассий получат гораздо больше, чем потеряют.

— Всем также известно, что твоя жена была когда-то женой Помпея и что она до сих пор любит своего бывшего мужа, — веско ответил Кимвр. — А ты любишь свою жену.

— Никто не поверит, что магистратор убил Кесаря из-за любви к женщине и из-за ее ненависти к убийце бывшего мужа, — возразил Каска и улыбнулся. — Тем более что это и неправда. Все подумают на Брута и Кассия. У обоих есть куда более веские причины возглавить заговор. Надо лишь начать.

— Ты ступаешь на очень опасный путь, Каска.

— Я давно ступил на него, Туллий. Туллий Кимвр посмотрел на собеседника, затем снова вздохнул и покачал головой:

— Надеюсь, что ты прав в своих суждениях, Каска. Очень надеюсь.

— Подожди меня здесь, — попросил тот. — Я хочу сказать несколько слов Цесонии.

— Поторопись, — предупредил Кимвр. — До заседания Сената осталось не так много времени. Каска вышел в соседнюю залу. Цесония, сидя на ложе, просматривала свитки из домашней библиотеки. Каска подошел ближе, поддернув хитон, опустился на колено и склонил голову. Женщина отложила свиток и молча посмотрела на него.

— Я иду, — сказал он тихо. Она протянула руку и положила ладонь на его голову.

— Ты выглядишь сейчас, как воин перед битвой, — задумчиво сказала женщина.

— Так оно и есть, — ответил Каска негромко. — Ты даже не представляешь, насколько близка к истине.

— Ты убьешь его? — спросила она еще тише, чтобы не слышал гость.

— Я собираюсь сделать это, — ответил Каска.

— Если Кесарь умрет сегодня, — твердо сказала женщина, — я стану твоей рабыней.

— Мне не нужна рабыня, — улыбнулся Каска, поднимая голову и глядя ей в глаза. — Я люблю свою жену. Цесония наклонилась и легко, одним касанием, поцеловала его в губы.

— Пойди и убей его, — попросила она. — Не ради меня. Просто пойди и убей. Кесарь заслуживает смерти.

— Я знаю, — ответил Каска, поднимаясь с колена.

— Избавь народ Рима от чудовища. Каска прошел в комнату, где хранились кираса, шлем, оружие, взял боевой нож и спрятал его в складках тоги. Когда он вышел в гостевую залу, Кимвр, нервничая, расхаживал от двери до ложа и обратно.

— Хвала Богам, — воскликнул он. — Я думал, ты не вернешься.

— Пойдем, — кивнул Каска. Они вышли на улицу».

08 часов 18 минут Ему пришлось провести ночь в камере для временно задержанных. Он даже умудрился покемарить пару часов, хотя вряд ли кто-нибудь назвал бы это нормальным отдыхом. Свет не выключался сутки напролет. Двое небритых «сокамерников» бурчали что-то в углу, косо поглядывая на Сашу. Очень хотелось вытянуть ноги, но мешали скованные за спиной руки — на спину не повернуться, а на боку неудобно. К тому же камера не отапливалась и холод стоял жуткий. Когда утром щелкнул замок, открылась дверь и молоденький лейтенант громко объявил в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь: «Товкай, на выход», Саша испытал настоящее облегчение. В коридоре было тепло, и он с удовольствием выпрямил плечи, стараясь отогреться на сутки вперед. На лестнице пахло табаком, и Саше сразу же нестерпимо захотелось курить. Они поднялись на нужный этаж и направились… Ну да, ошибки быть не могло. К кабинету Кости. Вот уж кого Саше сейчас хотелось видеть меньше всего, так это старого друга. Однако его личные симпатии и антипатии абсолютно никого не интересовали. Лейтенант ввел Сашу в кабинет, отрапортовал:

— Товарищ капитан, задержанный доставлен.

— Хорошо, лейтенант. Свободен, — равнодушно отозвался тот.

— Так точно.

— Видишь, Сашук, какой бардак, — сказал Костя, когда за лейтенантом закрылась дверь. — Переезжать собираюсь, в новый кабинет. Бардак действительно имел место. На столе стопкой были сложены папки, лежали какие-то бумаги, самые разные предметы в пластиковых прозрачных пакетах с бирками, начиная от авторучек, заканчивая… на него Саша обратил внимание сразу, как только вошел, охотничий нож «Гербер», модель «6969».

— Вот, — озабоченно продолжал Костя, — подумал: чего тянуть? Друг ты мне, в конце концов, или нет? Чего тебя по камерам зря мурыжить? Закончим, а потом уж и перееду. С чистой совестью, как говорится.

— С чистой совестью, говоришь? Саша хотел усмехнуться саркастически, но не смог. Мышцы лица все еще отказывались повиноваться. Он и говорил так, словно рот был набит кашей. Невнятно, глухо, едва шевеля рассеченными губами.

— Ага, Саш, с чистой, — на «голубом глазу» ответил Костя. — Кристально. — Он присел, посмотрел на Сашу. — А ты чего стоишь-то? Садись, не стесняйся. Садись. — Саша сел. Спина ныла, и стоять, конечно, было тяжело. — А ты чего это уселся-то? — тут же спросил оперативник. — Тут тебе, друг ситный, не санаторий. — Саша послушно поднялся. — Вот и постой. На пользу пойдет. Саша разлепил запекшиеся губы.

— Я требую отвод, — произнес он. Губы мгновенно потрескались, и на них выступили капельки крови. — Ты — мой знакомый и не можешь объективно вести следствие. Еще я требую адвоката и доктора.