— Почему?

— Потому, Саша, — ответил мрачно Андрей, подумал секунду и добавил: — Подделка. Хотя… Значок же на семерке… Ладно, я сейчас к тебе приеду.

— Постой, — попробовал было отбиться Саша, но Андрей уже бросил трубку. Впрочем, его случай относился к маниям. Если подворачивался редкий экземпляр, он готов был ехать в любое время и на любое расстояние. Наверное, такими и должны быть истинные коллекционеры. Маньяками. Саша нарезал колбаски, растопил в сковородке приличный кус сливочного масла, добавил пару ломтиков сала, разбил три яйца, убавил огонь и накрыл крышкой. Пока ужин доходил, присел к столу, закурил и открыл книгу.

«Аннон тяжело смотрел в лицо Исава. Он ждал. Первый царедворец откашлялся. Ему было неуютно под жестким, страшным взглядом Царя. Такой взгляд может означать только одно — смерть. К тому же Аннон сидел на высоком троне, а царедворец стоял, и ему приходилось смотреть на Царя снизу вверх, задирая голову. Очень удобно, если хочешь полоснуть подданного ножом по горлу. За спиной Исава уже ожидали мечники из царской охранной когорты. У них были безразличные лица. Они не знали, что такое жалость, но отлично знали, что такое беспрекословное повиновение. У дверей застыл тысяченачальник царской когорты. Если бы Аннон хоть на мгновение заподозрил в поступках Исава злой умысел, ему было бы достаточно согнуть палец — и голова Первого царедворца покатилась бы по полу, орошая кровью драгоценный кедр.

— Мой Царь, — пробормотал Исав. — Ты сам приказал мне увести посланников Дэефета, чтобы они не смогли увидеть странника. Единственное место, где они были под присмотром — Темничный двор.

— Ты приказал обрезать левитам бороды, — прежним тоном продолжал Аннон. Он старался уловить малейшие перемены в лице Исава. Движение глаз, непроизвольное подрагивание мышц, румянец, проступающий на щеках. — Ты приказал также срезать им до половины одежды. Тебе известно, что это означает, мой первый советник?

— Я знаю, что это означает, мой Царь. Оскорбление.

— Нет, ты не знаешь, Исав. Это означает не оскорбление. Это означает войну. — Аннон резко ударил ладонью по подлокотнику кресла и подался вперед. — Царь Дэефет пришлет к Раббату войско иегудейское! Тебе ведь известно, что мы не можем сейчас драться с иегудеями! Нас слишком мало!

— Да, мой Царь. Мне это известно, — подтвердил Исав. — Но прошу тебя, позволь мне объяснить мой поступок! Аннон откинулся на спинку трона.

— Постарайся сделать это быстро и убедительно, Исав. Если тебе дорога жизнь.

— Мой Царь, я мог бы увести левитов во внутренние покои, но… — Исав поднял палец. — Они заподозрили бы подвох! Почему их не провели в притвор? Почему Царь Аммонитянский сам не принял послов Дэефетовых? Почему их торопятся увести со двора? Это уже было бы не оскорбление. Это было бы начало войны! Причем немедленное! Через день у стен Раббата стояли бы войска иегудейские, и мы ничего не успели бы предпринять. Да, я приказал проявить неуважение к послам, обрезав им бороды и одежды и выбросив за ворота. Да, теперь Царь Дэефет начнет войну против Царя Аммонитянского. Против тебя, мой Царь. Все это так, и я не снимаю с себя вины за содеянное, но, Господь свидетель, в поступках своих я прежде всего руководствовался заботой о царствовании твоем и о твоем народе.

— Не призывай Господа в свидетели! — вдруг зло рявкнул Аннон. — Господь не помощник тебе! Не ожидавший подобного Исав на секунду остолбенел, но быстро взял себя в руки и продолжил:

— Прости, мой Царь. Я хотел сказать лишь, что левиты иегудейские не могут пойти в Иевус-Селим без бород и одежд. Им придется пережидать в дороге. Мы же успеем отправить за подмогой к арамеям! Прежде чем иегудеи поймут, в чем причина столь долгого отсутствия их посланников, у нас будет достаточно наемников, чтобы сокрушить войско Дэефетово. Но даже после того, как Царь Иегудейский узнает о страшном оскорблении, ему понадобится несколько дней, чтобы собрать воинов и привести их к Раббату. За это время мы хорошо подготовимся к битве, мой Царь. Исав замолчал и склонил голову, показывая, что покорно ожидает решения Аннона и примет его, каким бы оно ни было. Тот молчал, то ли обдумывая сказанное, то ли прислушиваясь к чему-то. Наконец Царь кивнул, сказал с фальшивой ровностью, обращаясь к Исаву:

— Иди. Ты мне больше не нужен, Первый царедворец. Иди.

— Но, мой Царь… — бледнея, прошептал тот.

— Иди, Исав, — повысил голос Аннон. — Твоя мудрость оказалась слишком тяжела для меня. Можешь спать спокойно. Я не стану отнимать твою жизнь.

— Благодарю тебя за великодушие, мой Царь, — прошептал Исав, поднимаясь. — Но, Господь свидетель, я ничем не провинился перед тобой…

— Не смей клясться именем Господа! — вдруг закричал Аннон, вскакивая. Исав испуганно попятился. На секунду ему показалось, что Царь стал втрое выше ростом. Хотя, наверное, виной тому был страх и высота трона. Понизив голос до угрожающего шепота, Аннон продолжил: — Если ты еще раз произнесешь „Господь свидетель“, я прикажу отсечь тебе голову! Под внимательными взглядами мечников Исав спиной заскользил к двери. Он торопился убраться подобру-поздорову. За ним еще не успела закрыться дверь, а тысяченачальник уже положил ладонь на рукоять длинного боевого ножа, висящего на правом бедре, и вопросительно посмотрел на Аннона, ожидая приказа.

— Нет, — сказал тот. — Пусть уходит. Отправь немедленно письмоносцев к брату моему, в Раббат-Моав, к арамеям в Мааху, в Беф-Рехов, в Суву, в Истов. Деньги возьми у казначея. И не скупись. Нам понадобится много сильных воинов. А теперь оставьте меня. Я устал и хочу побыть один. Стражники быстро вышли за дверь. Аннон же тяжело поднялся на ноги. Вот и сбылось первое предсказание Ангела. Теперь-то он знает, что война неизбежна. Но значит ли это, что верно и все остальное? Нет, Аннон не сомневался в верности предсказания о рождении сына Предвестника. Он мог бы и сам предсказать приближение Зла по серым облакам страха, с каждым днем все более сгущающимся над Палестиной. Его волновало предсказание о собственной гибели. Он не хотел умирать и, как большинство людей, боялся смерти. Ему было страшно. Аннона не радовало даже, что это не навсегда и что, умерев, он через секунду возродится снова. Он страшился самого факта смерти, боялся, что, как и в прошлый раз, боль не умрет окончательно. Она станет копиться как напоминание о содеянном и будет расти в нем до тех пор, пока он не начнет сходить с ума еще при рождении.

— Господи, — прошептал Аннон серыми губами, чувствуя, как капли пота текут по его вискам. — Великий мой Боже, если позвал меня за собой, скажи, нельзя ли как-нибудь избежать ТАКОЙ смерти… — Он закрыл глаза и стоял, покачиваясь, посреди огромной залы, несчастный и одинокий. — Я ведь делаю все, что ты говоришь, помоги же мне… Почему ты судишь и правого и виноватого одинаково? За что посылаешь самому верному рабу своему такие страдания, ответь, Господи? — Он заплакал и медленно опустился на колени. Слезы, смешиваясь с каплями пота, быстро сползали по впалым щекам и падали на ковер. — Мне страшно, Господи. У меня нет больше сил терпеть это. Я так боюсь. Я боюсь боли, Господи. Сделай хотя бы смерть мою не столь ужасной. Пожалуйста, Господи. Сделай так… Словно дуновение ветра коснулось его лица. Аннон открыл глаза и увидел стоящую рядом полупрозрачную фигуру мужчины. Через его тело был виден колышущийся балконный занавес и звезды. Аннон сел, обхватил руками колени, положил на них подбородок. Огонь в его глазах погас. Они стали тусклыми и безжизненными.

— Это ты, Ангел… — протянул Аннон пустым ломким голосом. — Значит, Он опять прислал тебя. — Ангел висел в воздухе и молча смотрел на него. — Снова слова. Много ничего не значащих слов. Когда это закончится, Ангел?

— Когда ты повергнешь в бездну своего врага, — просто ответил тот.

— Да, ты уже говорил мне это. — Последняя слезинка скатилась со щеки Аннона и упала ему на руку. — Не в этот раз? — Ангел молча покачал головой: „Нет“. — Но… Я мог бы собрать большое войско, очень большое, и сокрушить Дэефета, и… — „Нет“. — Неужели ничего нельзя изменить? — „Нет“. — Совсем ничего? — „Нет“. — Ты обманул меня, Ангел.