— Клин, держащий колесо, сломался, — продолжал тем временем бывший севаимлянин, наблюдая за быстрыми жестами толстяка. — Хранитель кинулся на помощь, хотел поддержать повозку, но его зажало между бортом и створкой ворот. Сверху же посыпались мешки с зерном. Несчастный юноша не мог даже пошевелиться. Стараясь высвободить Хранителя, возница дернул повозку в противоположную сторону, колесо слетело окончательно, и юношу раздавило бортом. — Нахор вошел в дом, поинтересовался у сумасшедшего: — Я правильно рассказываю, Исаак? — Толстяк закивал поспешно. — Возницы испугались наказания за смерть Хранителя. Они втащили тело в город и сбросили в сточную канаву, подальше от ворот, потом аккуратно сложили мешки, составили корзины и уехали.

— Откуда тебе это известно, Нахор? — спросил Лот.

— Исаак рассказал, — спокойно ответил тот. — Только что. Лот посмотрел на сумасшедшего. Лично он не понял странных жестов толстяка, а вот Нахор понял, да еще и до подробностей. Причем теперь он оказался посвящен в их с Исааком тайну.

— И что ты собираешься теперь делать? Нахор вздохнул, посмотрел на улицу, помедлив с ответом, затем сказал:

— Утром стражники отправили тело Хранителя в Содом. Я полагаю, содомляне соберутся и придут в Адму за правосудием. Но прежде пошлют гонцов в Гоморру и Севаим. Адмийцев слишком много. — Нахор посмотрел на Лота. — Думаю, у нас есть еще часа два до прихода праведных. За это время можно было бы успеть многое. — Он выдержал паузу и закончил негромко: — У меня дурные предчувствия. Лот напрягся. Честно говоря, его тоже глодало странное томление, но он приписывал это жаре. Однако стоило Нахору высказать свою тревогу, как Лот понял природу собственного неспокойствия.

— Ты напрасно волнуешься, Нахор, — произнес он раздраженно. — Содомляне, гоморрийляне и севаимляне — хасидеи. Они не причинят адмийцам зла. Господь не допустит этого. Нахор усмехнулся.

— Довольно ли ты знаешь о Господе, что судишь о делах его и о помыслах его?

— Я знаю, что Господь всеведущ и сумеет вразумить детей своих.

— Неисповедимы пути Господа. — Нахор вышел, бросив через плечо: — Может быть, ты и прав, Лот, но если бы у меня была длинная веревка, я бы подумал сейчас о ней, а не о Господе. Лот остался стоять с приоткрытам ртом, глядя в спину бывшему севаимлянину. Он хранил веревку. Длинную, крепкую веревку, намереваясь однажды ночью, под покровом темноты, спуститься со стены вместе со своей семьей и уйти в Сигор, Хеврон или Иевус-Селим. Но как Нахор узнал о ней? Или он сказал о веревке, вовсе не имея в виду Лота и его тайну? И опять же, второй раз за день, Лот слышит о „неисповедимом пути Господа“. Случайно ли? Или это Господь посылает ему знак? Может, и впрямь воспользоваться тем, что охрана собралась у ворот и стена пуста, привязать веревку на гребне, прямо за Храмом, и… Нет, нельзя. Он же дал слово Иосифу свидетельствовать за Исаака. И если он, Лот, сбежит, разве не посмотрят на это праведные, как на лучшее доказательство его вины? Исаак продолжал невнятно бурчать что-то, помогая себе взмахами рук. Между тем, солнце начало медленно скатываться к холмам…»

17 часов 41 минута Потрошитель повернулся к окну. Кроваво-красные лучи солнца коснулись его лица, и Саше вдруг показалось, что это отсвет далеких факелов кривит губы убийцы. Черные, бездонные глаза смотрели в невидимую точку над горизонтом, над крышами, над миром. Саше вдруг захотелось увидеть то, что видит Потрошитель. Почувствовать то же, что чувствует он. Лгал этот человек или говорил правду, был он сумасшедшим или самым обычным преступником, в одном Саша не сомневался: прямо перед ним, в одном шаге, раскрывалась чарующе-страшная, призрачная грань, за которой таинственным образом сошлись настоящее и прошлое. Такова была сила воображения. Этот человек верил в собственный рассказ настолько, что и Саша невольно начинал в него верить. Фантастическое ощущение познания тайны засасывало, словно смоляное болото. Оно пугало и манило одновременно. Это чувство обещало настоящее чудо — возможность собственными руками прикоснуться к неведомому.

— Содомляне, гоморрийляне и севаимляне встретились неподалеку от Адмы, в долине Керек. И было их трижды по тысяче, — продолжал медленно Потрошитель, — и еще втрое, и еще дважды по столько…

«— Они идут, — повисло над городом. — Хасидеи идут!!!

— Вы слышали? Они идут! — крикнул какой-то мальчишка прямо в дверной проем и побежал дальше. Те, кто еще не успел собраться у ворот, торопились туда, на площадь. Всех мучило любопытство: как праведные станут искать убийцу Хранителя? Это было внове. Лот повернулся к жене и дочерям, к сидящему на лежаке Исааку, серьезно оглядел их, приказал категорично:

— Оставайтесь дома. Не ходите к воротам. — И персонально сумасшедшему: — Исаак будет ждать Лота здесь. Исаак понял? Толстяк закивал, преданно глядя на Лота снизу вверх. В дверном проеме, заслонив и без того тусклый вечерний свет, выросла чья-то фигура. Лот резко обернулся. Иосиф, серьезно глядя на него, спросил:

— Ты готов, пришлец? Время настало.

— Пойдем, — кивнул Лот, следуя за Иосифом. Они вышли на улицу и зашагали к воротам. Сидящий у своего дома Нахор крикнул, глядя им вслед:

— Будь осторожен, Лот! Не доверяй агнцам Га-Шема! Лот на мгновение обернулся, но Нахор уже увлекся каким-то своим делом.

— Я молил Господа о помощи, — пробормотал Иосиф на ходу. — И просил дать знак, что он слышит меня. — Лот сосредоточенно молчал, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Господь не ответил мне, — закончил Иосиф мрачно. Лот не слушал. Он думал о том, что напрасно не надел голубую милоть хасидея. Содомляне наверняка узнают его и поверят ему, а вот насчет гоморрийлян и севаимлян у него такой уверенности не было. Невозможно сказать заранее, как повернется дело. Он надеялся на помощь Господа, молился про себя, но все время сбивался на мысли о сумасшедшем толстяке. Обвинение в адрес праведника — серьезное обвинение. Поддержат ли его адмийцы? Поверят ли? Они вышли на главную улицу и сразу увидели впереди людское море. Народу было столько, что у Лота зарябило в глазах. Ему вдруг стало страшно, но не от большого скопления народа, а от того, что он понял: его свидетельствование вполне может обернуться против него самого. Разве кто-нибудь воспримет всерьез рассказ СУМАСШЕДШЕГО? „С другой стороны, — подумал Лот упрямо, — если он не скажет ПРАВДУ, то кто ее скажет? Исаака, омерзительного, безобразного, вонючего, но безобидного и честного толстяка выдадут праведным…“ Они подошли к плотной толпе.

— Расступитесь, — негромко говорил Иосиф, и молчащие люди послушно расступались, образуя неширокий коридор, пропускали их и тут же смыкались вновь. „Это знак, — подумал Лот. — Это знак Господень. Если страх и сомнения овладеют мной…“ Если бы даже страх и сомнения овладели им, ему уже не удалось бы повернуть назад. Толпа смотрела на пробирающуюся в первые ряды пару. Все знали, что Лот — содомлянин. И поэтому все ждали, что он, именно он, сумеет как-то разрешить ситуацию. Внезапно толпа кончилась. Лота словно вытолкнули из воды на берег. Одно мгновение — и вот уже перед ним широкая полоса пустого пространства, за которой застыла стража. Иосиф остановился у него за спиной, и Лоту на миг показалось, что он один, совершенно один на пустынной пыльной площади. Ему захотелось оглянуться, чтобы увидеть глаза толпы, но он подавил в себе этот порыв. Никто не должен заметить его неуверенность.

— Они идут! — крикнул со стены дозорный. Старший караульной смены, высокий угрюмый мужчина с непомерно широкими плечами, голубая милоть которого была расшита алой шерстяной нитью, резко взмахнул рукой.

— Ворота! — снова крикнул дозорный, перегибаясь через гребень стены. Большие деревянные створки дрогнули, покачнулись и медленно пошли в стороны. По мере того как они открывались все шире, Лота охватывал трепет. Праведных оказалось больше, чем он предполагал. Как только ворота распахнули, толпа начала втягиваться в город. Постепенно она заполнила площадь и выплеснулась на соседние улицы. Кто-то забрался на стену, и все-таки большей части пришлось остаться за воротами. Маленькая площадь не могла вместить всех. Адмийцы ждали. Ждали горожане, ждал Иосиф, ждал Лот. Праведные смотрели на адмийцев молча, словно видя их в первый раз и не зная, чего же ожидать от этих странных уродцев.